Тенебрис

Мальчик. Его мальчик здесь. Ждет его? Не отдавая себе отчета о своих действиях, мужчина несколькими шагами пересек комнату, остановившись перед мальчиком. Он медленно поднял руки и обхватил ладонями лицо стоящего перед ним. Своим взглядом и нежными поглаживаниями он пытался передать всю боль и сожаление, что он испытывал из-за случившегося с ними. От радости и восторга, что снова видит своего мальчика, на глаза мужчины навернулись слезы. Но очарование рассеялось, когда находящийся в комнате человек заговорил. Сразу стало понятно, что это не он… Просто сильно похож, просто в полутемной комнате все видится искаженным. Таким мальчик мог бы стать лет через десять. — Здравствуй. Мне сказали, что я могу звать тебя Тачет. — Парень осторожно, молчаливо спрашивая разрешения, касается щеки со шрамом. — Ты такой красивый. — Выдыхает он. И тут же одергивая себя, произносит. — Прости, так сразу нарушать дистанцию не стоит даже в заведениях подобного рода. «Но удержаться было невозможно. Ты сам невозможный, Тачет» — добавляет мысленно, не в силах сказать это вслух. Тачет потрясенно смотрит на молодого человека рядом с ним, его манера говорить так похожа на его собственную. И извинение за несдержанность очень импонировало бы ему прежнему. «Что здесь происходит? Он так похож на мальчика, как отец или старший брат. Это слишком для меня. Слишком даже для шоковой терапии Тенебрис!» — молчание — условие его пребывания здесь и сегодня он благодарен за эту возможность. В его молчании его спасение, иначе он не выдержит сегодняшней ночи. В мучительном молчании проходит несколько минут. Тачет не смотрит на своего партнера, но всей кожей ощущает его пристальный взгляд. Изучающий, тяжелый, жаркий. Этот взгляд напоминает, что на нем только джинсы, узкие, обтягивающие, не скрывающие ни одной детали его фигуры. Он чувствует себя неуютно рядом с полностью одетым мужчиной. «Смотрит так, как будто хочет заглянуть в мои мысли. Лучше бы ему этого не делать. Я сам сейчас боюсь своих мыслей.» — Пытаясь отвлечься от тягостных ощущений, Тачет рассматривает мужчину в ответ. — Так ничего и не ответишь мне? — Парень наливает виски в два бокала и один из них протягивает Тачету, опускаясь в стоящее рядом кресло. — Чем же вызвана твоя немота? Шрам на лице, а не на шее, значит, скорей всего не афазия. Мутизм? Психосоматика? — Он говорит негромко, будто размышляя вслух. Ловит недоуменный взгляд Тачета и отвечает. — Проф. деформация. Каждого человека начинаю оценивать с точки зрения постановки психиатрического диагноза. — Он смущенно улыбается. У него приятная улыбка совсем не похожая на улыбку мальчика и это приносит Тачету непонятное облегчение. Напряжение, разлившееся в комнате, сводит Тачета с ума. Ему хочется скорее закончить эту встречу, чтобы в тишине и одиночестве пережить потрясение. Он встает и подходит к клиенту, стараясь выдержать его взгляд, в котором под слоем доброжелательности и любопытства таится возрастающее возбуждение. — Я Аманс*. — Парень шумно сглатывает. — Я считаю неправильным целовать человека, к которому не знаешь, как обращаться. «Аманс. Подходящее имя для такого красавца. Ощущать желание к тебе преступно с моей стороны, но твой взгляд проникает в душу, заставляет желать твои руки на моей коже, твои губы, твое дыхание.» — Тачет пока не решается поцеловать Аманса и изучает его лицо кончиками пальцев. Он прикрывает глаза, чтобы зрение не мешало полнее воспринимать нежность его кожи, мягкость губ и влажный жар дыхания. Его длинные ресницы легонько щекочут пальцы, когда тот прикрывает глаза. Молчаливое изучение не оставляет парня равнодушным. — Тачет, — страстный шепот отдается во всем теле, — Тачет, пожалуйста, позволь мне… — Сильные руки скользят по бедрам и поднимаются к груди. Прикосновение к голой коже заставляет их обоих вздрогнуть и застонать. Прикосновение губ к животу заставляет забыть обо всем. Им больше не нужны слова, теперь из заменят стоны. Тачет решительно снимает рубашку с партнера, и, не позволяя тому опомниться, целует подбородок, облизывает кадык, спускаясь к ямке между ключицами, где задерживается чуть дольше, понимая, что нащупал одно из особо чувствительных мест на теле партнера. Сейчас ему нужно закружить Аманса своей страстью, утопить в ласках, чтобы тот не вздумал прикасаться к нему, проявлять заботу и нежность, ему нужно во что бы то ни стало сохранить самообладание. Но у Аманса другие планы. Интуитивно он понимает, что происходит что-то странное. Его умопомрачительный партнер растерян, напряжен и не настроен на близость, смутная догадка, что именно он является причиной заставляет сильнее сжимать пальцы, притягивая ближе. Боясь, что тот сбежит сразу как доведет его до оргазма, молодой мужчина перехватывает инициативу. Ему хочется долго ласкать и нежить это прекрасное, сильное, жилистое тело, изучая его взглядом, руками и губами, кожей… — Постой. — Аманс пытается достучаться до своего молчаливого любовника, который похож сейчас на одержимого своей сосредоточенностью и неуступчивостью. Слова канули в пустоту, вызвав противоположный эффект. Рывок. Его вытаскивают из кресла. Лишают последних предметов одежды. Еще рывок. Он опрокинут на пол. Тачет навис над ним, глядя безумными глазами, в которых смешались необузданное желание и боль. Заворожённый темным взглядом, Аманс не сразу понял, что тот хочет делать. «Не успокоишься просто так? Не позволишь мне сбежать, не потеряв лицо? Такой красивый, серьезный и решительный молодой человек, откуда ты взялся мне на погибель? Посмотрим, сумеешь ли ты сохранить свой настрой.» — Беззвучно, лихорадочно шепчет Тачет, спускается вдоль тела молодого мужчины, на мгновение останавливаясь перед тем, как вобрать в рот его член. — «Как же я давно не делал этого, считая, что такие ласки стоит оставить для особого случая и особого партнера. Я вижу, как ты хочешь меня.Как дрожит твое тело и темнеет взгляд. Тебе повезло, сегодня ты мой особый случай и особый партнер.» Он проводит губами вдоль члена, ощущая его гладкость и упругость. Облизывает головку и начинает двигать головой. Резко, быстро, не давая передышки ни себе, ни ему. Ощущая, как Аманс задыхается под ним, теряет контроль, даваясь стонами и выгибаясь. Он ласкает поджавшиеся яички, чуть царапает кожу на бедрах, подводя к краю. Еще несколько хриплых стонов спустя, каждый из которых ощущается для них двоих как инъекция чистого удовольствия, он ощущает на языке пряный вкус чужого блаженства. Он немного жалеет, что все кончилось так быстро, держать в руках восторг на столько полно отдающегося партнера было так волнующе и прекрасно, а его хриплые стоны едва не заставили мужчину потерять голову и остаться, остаться наплевав на все разумные мысли и моральные принципы. Но он должен уйти прямо сейчас. Так будет лучше… На нетвердых ногах Тачет сбегает из комнаты, сейчас у него нет сил разговаривать с Тенебрис. Он хочет забиться в самый дальний угол и, свернувшись там калачиком, превратиться в камень. Когда-то он решил нарастить ледяную броню вокруг своего сердца, но она оказалась непрочной. Его мальчик легко смог пробраться туда и разбить броню изнутри. Теперь он будет умнее и превратит само свое сердце в камень. Но не сегодня. Сегодня он будет пить, сидя на подоконнике, как подросток, и смотреть в темноту ночи. Может быть, она даст ответ? Ему не стоило снова приходить в клуб. За время общения он хорошо изучил характер Тенебрис. Если она что-то вбила себе в голову, особенно, если ей в безумном бреду привиделось, что так будет лучше, то она не отступит. С выражением крайней обреченности он смотрел прямо в серые глаза Аманса, который был его сегодняшним партнером. — Здравствуй. — Тот смущен, нервно теребит узел галстука, осторожно подходя к Тачету. — Ты так быстро сбежал от меня в прошлый раз. Я даже не успел сказать, что мне было хорошо с тобой. — Несмелое прикосновение пальцев к щеке, такое легкое, чтобы не вспугнуть. Лишь обещание о следующих. — Как не было ни с кем. А еще я очень хочу поцеловать тебя. Можно? «Не надо, мальчик, не надо. Зачем тебе старый мизантроп, который едва научился воспринимать людей на эмоциональном уровне. Ты такой открытый, чувственный, жизнерадостный. Я заморожу тебя свои холодом.» — Жаль взгляд не предает всех его мыслей, но, кажется, главное его визави уловил. — Я отдал бы многое, чтобы узнать твои мысли. Почему они полны горечи? — Он берет лицо Тачета в ладони и гладит его скулы большими пальцами. — Позволь мне стать твоим обезболивающим на сегодняшний вечер. — Его руки скользят по груди мужчины, останавливаясь напротив сердца, ощущая ускоряющееся сердцебиение. — Не думай. Сегодня я позабочусь о тебе. Сначала он целует его медленно и нежно, умоляя ответить, впустить, чтобы наконец во всей полноте ощутить вкус его губ. Достаточно лишь намека — участившегося дыхания, прикосновения, чтобы углубить поцелуй, сделать его более жарким и требовательным. Он пьянеет от ощущения твердых мышц живота, вздрагивающего под его руками, следуя по дорожке волос он гладит выступающие косточки и касается члена. У него кружится голова от вседозволенности, Тачет стонет, прижимаясь к его телу, позволяет ласкать себя повсюду. В какой-то момент они замирают, потому что грань пройдена, им необходимо больше. Им нужно все, что они могут друг другу дать. Немедленно. — Я хочу тебя видеть. — Аманс переворачивается на спину, разводя ноги. — Пожалуйста, я больше не могу… Мне нужно… Мне нужен ты. Тачет старался быть нежным, чтобы не поранить парня, старался отстраниться от происходящего, чтобы потом не было больно. Но сладкие стоны Аманса, его сбившееся дыхание и потемневшие глаза вызывали такой бешеный отклик внутри, что остальное становилось неважным. Он толкался внутрь, не пытаясь сдерживаться, сплетал их пальцы, целовал мокрые от пота плечи и падал в пропасть, понимая, что ему не выбраться из судорожных объятий, не оставив в них часть своей души. — Сегодня тебе не понадобятся твои джинсы. — Мадам беспардонно входит в комнатушку, выделенную ему для переодевания перед рабочей ночью. — Аманс просил разрешения вывести тебя в свет. — Ты обещала, что на меня не будет распространяться правило постоянных клиентов. И разве я собачка, чтобы меня выводить? — Мужчина, одевающий джинсы, раздраженно сдергивает их, надеясь, что в Мадам проснется совесть и она хотя бы отвернется. — Наш клуб предоставляет сопровождение для любых мероприятий. Даже не думай отвертеться. — Тенебрис слегка комично грозит ему пальцем. — Скажи честно, он много денег тебе заплатил? — В его голосе смешались горечь и обреченность. — Ты забываешь, что деньги — не главная валюта в моем заведении! — Мадам тоже может быть холодна, и лучше никому не попадаться ей в такие моменты. — Он заплатил столько, сколько обычно за выездной сеанс. И не надо подозревать меня не весть в чем! Я тебе все свои несомненно гнусные намерения могу, не стесняясь, рассказать. — От чего-то Тачет в этом не сомневается. Она наклоняется к нему, ее низкий, хриплый голос заставляет его покрыться мурашками. — Я ничего не стесняюсь, и уж тем более не голых мужчин. — Я не понимаю его. — Тачет поспешно одевает легкие светлые брюки, в рубашку он заворачивается словно в броню. — А я не люблю общаться с теми, кого не понимаю. — Тогда в первую очередь тебе стоит перестать общаться с собой, что довольно проблематично, не так ли? — Мадам делает вид, что не заметила его манипуляций с одеждой, она смотрит в окно на разгорающийся закат. — Или наш великий знаток душ может похвастаться тем, что понимает себя? Ты знаешь, чего хочешь, милый? — Мои желания как раз просты и банальны. — Тачет усмехается. Он уже пришел в себя и готов вступить в спор с Мадам, хоть иногда ее восприятие мира и выбивает почву у него из-под ног. — Все мы хотим быть нужными. Во всех нас заложено мучительное желание стать центром чьей-нибудь вселенной. Редко кому удается реализовать эту потребность. — Мадам заинтересованно смотрит на него, прося о продолжении. — Мы боимся. Боимся открыться, попросить принять нас в чужую вселенную со всеми нашими недостатками, страхами, вредными привычками и пороками. Но отказ оставит нас с душой нараспашку, с протянутой рукой, в которую, мы надеялись, вложат ключ от рая, а не плевок. — Ты всё еще поражаешь меня. Такое понимание глубинного смысла жизни, такой полет мысли. Несомненно это важное открытие должно быть запечатлено для потомков. — Мадам больше не может выдерживать серьезный тон и громко смеется. — Я только не понимаю одного, почему ты не хочешь встречаться с ним? Мужчина предпочитает промолчать. Глупо говорить об очевидных вещах, особенно с Тенебрис. Она слишком хорошо все понимает. Так почему подталкивает его, почему заставляет чувствовать себя бесчестным трусом, который сбежал при первой же неудаче в отношениях со сложным, неуравновешенным, слишком молодым для него, мальчиком? А теперь броситься в объятия зрелого, полностью сложившегося, отдающего себе отчет в своих желаниях, молодого мужчины? Так предает не только мальчика, но и самого себя. Пока Аманс был для него безликим партнером на ночь это было несущественно, но не теперь. Теперь же ему страшно, что он слишком сильно зависит от неистовых ласк, проникающих в душу взглядов и глубокого голоса любовника. И кажется, что он стоит сейчас, подставив свое беззащитное сердце всем ветрам, не зная, сбросят ли его в пропасть или вознесут на небо. Тачет злился. Он не знал, чего ждать. Если и в правду планировался выход в свет, то его обычные джинсы и слегка мятая ярко-синяя рубашка были совсем не к месту. Неопределенность раздражает. Поэтому улыбающемуся Амансу достаются лишь хмурые взгляды исподлобья. — Я тоже рад тебя видеть. Надеюсь, тебе понравится мой сюрприз. — Машина клуба доставила их на набережную, и Аманс уверенно отправился к небольшой яхточке, покачивающееся у причала. — Это яхта моего друга, он позволил нам покататься сегодня. Попробуем или тебя укачивает? — Аманс приглашающие улыбается. Мужчина пораженно застывает. Как же его искуситель узнал, какой ушлый купидон нашептал ему, что сердце Тачета легко купить за морскую прогулку. Он самозабвенно любил воду, но возможность поплавать выпадала так редко, тем более в открытом море, где нет никого на сотни метров вокруг, где при свете луны можно представить, что ты единственным человек в этом мире, ощутить себя свободным. — Я море очень люблю, — говорит тем временем Аманс, отвязывая яхту от причала, — в детстве, конечно, редко получалось выбираться поплавать, хоть мы и жили у берега… Надо было присматривать за братьями и сестрой. Но каждую свободную минутку я бегал смотреть на корабли, мечтая быть капитаном и отправиться в кругосветное плавание. — Он смотрит на Тачета, проверяя его реакцию, не найдет ли этот серьезный мужчина такую мечту детской и глупой. — Потом мечты изменились, но любовь к воде осталась. Аманс легко справляется с управлением яхтой и вскоре они уже отплыли на достаточное расстояние от берега, чтобы в темноте не думать о его существовании. Яхта мягко покачивается на волнах, лунные блики скользят по волнам, танцуют, мерцают, гипнотизируя, даря успокоение. Молодой мужчина подходит к сидящему на корме Тачету, у него в руках поднос с едой и напитками. — Луна сегодня бесподобна. Жаль, что не полная. Я как-то слышал, что дорожка на воде от полной луны может привести в другой мир, где живут эльфы и лепреконы. Прекрасные и легкомысленные… Что? — Поймав на себе полный недоумения взгляд, Аманс рассмеялся. — Должен же я был убедиться, что ты реагируешь на меня. Закуски? Тачет растеряно оглядывает поднос, взгляд его цепляется за бутылку. Возможно, ему было бы легче пережить сегодняшнюю встречу, если бы он был пьян. — Я не собираюсь тебя спаивать. — Аманс заметил его тоскливый взгляд на бутылку. — Это безалкогольный напиток. Мне нужно, чтобы ты полностью осознавал происходящее. Я собираюсь тебя соблазнить. Да, соблазнить и разговорить. — Их взгляды встречаются, в воздухе разливается напряженное ожидание. — Что мне сделать, чтобы ты со мной заговорил? — Шепчет он, наклоняясь к притягивающим его губам, не в силах терпеть, хоть он и обещал себе, что сохранит голову холодной. Только тонкий расчет и холодный рассудок помог бы ему соблазнить этого удивительного мужчину. — Я иду купаться. А ты как хочешь. Но знай, что вода сегодня должна быть восхитительна. — Голос охрип, ему едва удается выговаривать слова, но он следует своему плану. Сделав вид, что ему безразлично будет он купаться один или нет, молодой мужчина начал раздеваться. Он прекрасно отдавал себе отчет, на сколько соблазнительно смотрится его бледная кожа в свете луны и надеялся, что не безразличен Тачету, что не единственный здесь сходит с ума и задыхается от одного взгляда. Оказалось, что целоваться в воде невыносимо приятно. А еще можно лежать на воде, раскинув руки и ноги в стороны, и смотреть в темное небо, сплетая пальцы, молчать, одновременно не выдерживая, не различая, кто тянется к другому первым, вновь задыхаться, уходя под воду, сливаясь в бесконечных поцелуях. Луна только подогревала их безумие, ослабляя контроль разума, оставляя только инстинкты. Тачет не помнил, как они выбрались из воды, для него сейчас существовало только распростертое под ним тело с бледной кожей, горячее, восхитительное, отзывчивое. Когда Аманс в очередной раз выстанывает его имя, умоляя о продолжении, Тачет решается. «У тебя красивые глаза, Аманс, особенно, когда темнеют от желания. В прошлую нашу встречу ты обещал, что позаботишься обо мне. Я весь перед тобой.» — Чтобы помочь партнеру, он берет его за руку и тянет к своему паху, опуская руку ниже, к колечку мышц. Впервые за долгое время он встретил человека, которому хочет принадлежать. — Тачет, — Аманс задыхался, чувствуя, куда направляют его руки, — ты не обязан. — Он внимательно смотрит в глаза, но видит в них лишь решимость и желание. — Черт возьми, ты меня с ума сводишь, — он с силой прижимает мужчину к себе, беспорядочно целуя, — сводишь с ума… Черт! «Давай, хороший мой, я хочу тебя. Ты такой горячий во мне, я чувствую, как ты дрожишь, не сдерживай себя, не надо.» После они лежали рядом, наслаждаясь тем, как легкий ночной бриз охлаждает их тела. Оба чувствуют, что сейчас они невероятно близки, и для них возможно все. — Ты так и не признаешься мне, кого я тебе напоминаю? Впрочем, я могу сам догадаться. Раз ты предпочитаешь мужчин… Ты знаком с моим братом? — Простой вопрос заставляет Тачета вздрогнуть. — Мы встретились у Тенебрис. Это логично. — Расскажи мне. — Его голос охрип от волнения и долгого молчания. — Рассказать про брата? Я давно с ним не общался, к сожалению. Он не принимает меня. — Расскажи про ваше детство. Твой брат говорил, что ваша семья не была счастливой. — Он пытливо смотрит в глаза собеседнику, боясь, что перешел черту и сейчас его оттолкнут. — Хм… Скажем так, наша семья не была образцовой, даже не была обычной. — На лице Аманса нет ни следа неприязни. Воспоминания о детстве не причиняют ему никакой боли. — Так какой она была? Много детей? Голод? Невнимание родителей? Почему он оказался у Тенебрис, разве хоть какой-то ребенок, каким бы он не был, заслужил такую участь? — Горечь, страдания, волнение стали причиной того, что Тачет давится словами, судорожно сжимает пальцы в кулаки. — Ты переживаешь за него. — Аманс держит свою ревность на привязи, хоть она и отравляет его. — Он, наверняка, был влюблен в тебя. Ему всегда хотелось внимания, хотелось безраздельно владеть кем-то. Он добивался этого любыми способами. — Его можно понять, если в семье много детей, то даже хорошие родители не всегда могут дать достаточно внимания. — Не так уж много детей у наших родителей. — Аманс отворачивается, начинает одеваться, словно пытаясь закрыться. — Нас было четверо. Я старший, у меня два брата и наша маленькая сестренка. Родители были учеными, у них были сложные эксперименты, которые часто требовали постоянного присутствия. Но это не значит, что мы голыми и грязными бегали по улицам в поисках пропитания! — Как получилось, что вы попали в приемные семьи? — Тачет обнимает мужчину со спины, понимая, что какую бы боль не приносил разговор, прервать его нельзя, от его исхода зависит встретятся они вновь или нет. — Я уехал на стажировку. На полгода. У родителей не было экспериментов, и они отпустили. Меня потом вызвали оттуда, потому что наш третий брат связался с дурной компанией и ограбил магазин. — Аманс горько смеется. — Хотел произвести впечатление на девушку. — Он разворачивается к удерживающему его мужчине, закусывая губы, пытаясь удержать истеричный смех. Хоть кто-то из нас предпочитал девушек. Ограбление закончилось плохо, вернулся хозяин, а они с испуга его сильно ранили. — Что было дальше? — Объятия сжимаются сильнее, им обоим так легче противостоять прошлому. — Он просидел в камере неделю, родители не удосужились забрать его. Тогда-то и начали выяснять что к чему. Я не смог добиться опеки. У меня тогда не было хорошей работы, некому было поручиться за меня. — Ты был молод, не вини себя. — Слова сейчас не очень важны, важна молчаливая поддержка, которую дарят неспешные поцелуи в висок, скулу, подбородок. — Хочешь, я познакомлю тебя с сестрой? Мы хорошо общаемся — ее удочерила бездетная пара, они в ней души не чают. А меня она считает кем-то вроде деда Мороза и доброго дядюшки одновременно. — Он мечтательно улыбается. Его сестра была его отрадой на протяжении этих тяжелых лет, когда он пытался вытащить своих братьев из той дыры, в которую они сами себя загнали. — Брат еще сидит в тюрьме, но, когда выйдет, я обязательно отправлю его учиться. Он взялся за ум и готовиться к поступлению, представляешь? — Расскажи. Мне важно знать. Я уже ошибся столько раз, не хочу снова. — Аманс понимает, что он имеет ввиду. Он пожалел обиженного судьбой, недолюбленного в детстве мальчика, но существовал ли этот мальчик на самом деле? — Ему было 14, когда он попал в приемную семью. Сложный возраст. Особенно для того, кто действительно редко общался со взрослыми. Старший брат не в счет. — Он гладит старшего мужчину по лицу, надеясь, что произнесенные слова не сломят его. Нелегко причинять боль любимым. — Я пытался наладить с ним контакт. Не получалось, я слишком хорошо его знаю, не поддаюсь на его уловки.  Воспоминания неприятны. Он стал детским психологом, мог найти подход к самому трудному подростку, но его брат так и остался недоступен.  — Он продержался два года, а потом сорвался. Я думал забрать его к себе, благо мне удалось убедить эту женщину забрать заявление, но он не принял мою помощь. Тогда я попросил Тенебрис. Она любит заблудших детей, сколько бы лет им не было. — Ее любовь я испытал на своей шкуре. Они тихо смеются, стараясь отвлечься от неприятного разговора. Пока они рядом, они могут справиться с чем угодно. Когда они уже сходили на берег Аманс поймал Тачета за руку. — Я знаю, что у меня нет права просить. Но я не могу молчать. — Он касается пальцами губ, умоляя молчать. — Я хочу быть с тобой. Мужчина сидит в кабинете Тенебрис, закрыв лицо руками. Его трясет крупной дрожью. Сегодня опять приходил Аманс, спрашивал про него. Но видеть его выше сил Тачета. Он слишком похож на мальчика внешне и слишком другой внутри. Почему мужчине так хорошо с ним? Почему ему кажется, что рядом с ним он может найти свое место? Они подходят друг другу словно в какой-то небесной канцелярии их старательно подбирали до мельчайших деталей. Даже в мелочах, даже в малейших нюансах он не чувствует дискомфорта и сопротивления, когда Аманс рядом. Но он не может допустить еще одну встречу. Каждый раз, когда он забывал себя в объятиях Аманса, он предавал мальчика. Да, им не стоит быть вместе, но он раз и навсегда взял на себя обязательства перед ним. — Сидишь здесь, вместо того, чтобы быть с ним? Как это на тебя похоже -запереть себя на сотни замков. — Мадам укоризненно качает головой, глядя на ссутулившегося мужчину. — Не можешь простить себе мальчика? Я тоже не могу. –Женщина сжимает пальцы на ножке бокала, на мгновение опуская голову. — И именно поэтому я помогу тебе. Завтра утром придешь сюда, прогуляемся. — Теперь Мадам чему-то предвкушающее улыбается. — А сейчас направляйся домой. Сегодня я отпускаю тебя. Утром они с Тенебрис долго едут куда-то на восток, сначала к выезду из города, потом по незнакомому шоссе, ведущему к большому лесу, и вскоре подъезжают к забору с кованными воротами. За воротами притаились многочисленные постройки — небольшие почти игрушечные одноэтажные домики и более основательные строения. Весь комплекс напоминал базу отдыха или детский лагерь. Было видно, что Тенебрис хорошо ориентируется здесь. Она так уверенно шла по направлению к видневшемуся вдалеке трехэтажному каменному дому с изображением солнца на фасаде, что Тачет с возрастающей уверенностью ожидал увидеть там юношей и девушек в фривольной одежде и с ярким макияжем. Эдакие сопровождающие определённого толка для выезда на природу. Его удивлению не было предела, когда навстречу им выбежала целая группа детей от трех до десяти лет в сопровождении пожилой женщины. Кажется, радости малышей не было предела, когда они увидели его спутницу. — А ну-ка, давайте поспокойнее! — воскликнула воспитательница. — Так вы уроните нашу гостью. Сходите-ка, проведайте Ламси, она вчера должна была ощениться. Давайте, наперегонки. — Ты давно у нас не была. Дети соскучились. Сама видела. — После представления друг другу все трое неспешно шли по тропинке между домиков. — Дела, дела. — Вздыхает Тенебрис. — Мои подопечные может на вид и постарше твоих, но соображения у них бывает еще меньше. — Она глазами указывает на мужчину и корчит зловещую рожицу. — Как хорошо у вас… Решено! Осенью буду приезжать каждые выходные. — Мадам размахивает руками и кружится вокруг своих спутников, в своем платье с широкой юбкой и длинными свободными рукавами она похожа на гигантскую бабочку. — Ох, каждый раз одна и та же история! Только посмотрите на нее… — Восклицает воспитательница, а затем хитро прищурившись смотрит на мужчину. — Это у него что ли соображения мало? Как по мне, так у него ума на троих хватит и еще останется. — Вот именно, что ума у него много. А соображения не хватает! — Тенебрис непочтительно тычет пальцем в мужчину, сегодня она решительно настроена вести себя как ребенок. Мужчина чувствует себя неуютно. Его обсуждают как отсутствующего. Заметив его реакцию обе женщины возвращаются к серьезному тону. — Ты не смотри, что она глупости метет. Так она пытается отвлечь внимание. Когда готовится важное дело, никак нельзя внимание мироздания привлекать. — Пожилая женщина заговорщически улыбается, весь ее вид говорит о том, что она знает какую-то тайну. — Его взгляд, он, знаешь, какой тяжелый? Не всякое верное дело может выдержать. А уж если удача делу необходима, так и вовсе все расстроиться может. Мужчина сбит с толку. Вся его рациональная часть кричит, что надо убираться подальше от этого сумасшедшего дома. Но он продолжает идти. Ему остается надеяться, что увиденное им в этом странном детском доме, похожем скорее на сказочное королевство, чем на казенное учреждение, поможет ему найти путь к себе. Они стоят на небольшом возвышении, с которого открывается отличный вид на окрестности. При этом их самих не видно, все скрывают небольшие деревца, в изобилии растущие по склону. — Смотри. — Шепчет Тенебрис на ухо мужчине. — Смотри, как он счастлив. Я ошиблась, когда в качестве утешения для него выбрала любовника, того кто позаботиться о нем. — Она обнимает Тачета, кладет голову ему на плечо, продолжая шептать. — Ему нужно было другое. Нужна была семья, в которой он бы мог позаботиться о ком-то. — Шепот Тенебрис проникает прямо в душу мужчины, он не в силах отвести взгляд. Там, внизу, на поляне играют дети. Пара белокурых девочек в ярких платьицах и угрюмый малыш стоят домик для кукол из найденных тут же прутиков. А рядом с ними сидит его мальчик. Он что-то мастерит из ленточек, наверняка, какую-то самую важную деталь кукольного домика. К нему подбегает еще один ребенок, что-то взахлеб рассказывая. И мальчик смеется, откинув голову, громко, звонко, как никогда не смеялся в присутствии мужчины. «Смеется. Как же здорово он смеется. Жаль, что я не смог подарить ему это счастье. Будь счастлив здесь, прошу тебя, здесь тебе самое место. А я, быть может, смогу найти свое. Прости, что оно не рядом с тобой. И прости, что, кажется, оно рядом с твоим братом.» — Мужчина опустошен нахлынувшими чувствами. Здесь и радость за мальчика, и облегчение, и немного зависти, весь этот коктейль ощущений совсем лишил мужчину сил и обратно они ехали в молчании. Когда машина остановилась перед незнакомым домом, он смог только вопросительно посмотреть на Тенебрис. — Квартира 14. Он уже должен был вернуться с работы. — Тенебрис… — Ты, конечно, можешь подождать, пока он сам придет в следующий раз, но разве не лучше самому сделать шаг навстречу? — Она сидит, глядя прямо перед собой, вцепившись в руль. — Если ты не придешь к нему сам, то всегда можешь потом сказать себе, что тебя заставили, что не оставили выбора, и поэтому ты вполне можешь позволить себе все бросить и уйти. Лишить себя путей для отступления так прекрасно, ты не находишь? — Она улыбается, в ее глазах горит огонь решимости. Он понимает, что, если понадобиться, она силой вытолкнет его из машины. — Когда пути назад нет, остается только идти не сворачивая. У тебя уже нет права не пройти, договор заключен, ставки сделаны, приговор объявлен и обжалованию не подлежит. Рискнешь? Тачет давно ушел, сейчас он уже объятиях Аманса. А Мадам все сидела в машине, глядя в даль. Что она там видела? Темноту ночи, расцвеченную огнями города, или же нити, которые связывают настоящее и будущее, вероятное и немыслимое, свершившееся и только надеющееся начаться. Она улыбается. Еще нескольким ее подопечным удалось обрести друг друга. И пусть ее методы далеки от идеальных и простых, она будет продолжать свое дело.

Что же принесет сегодня темнота?

Эпилог. — Аманс, я хотел спросить. Ты веришь в любовь с первого взгляда? — Ты не это хочешь спросить, ведь так? Ты хочешь понять, почему я так на тебя отреагировал, когда мы встретились в первый раз? –Тачет полулежит на кровати, укрывшись простыней, его тело разгорячено после секса, и прохладная простыня приносит облегчение. Он смотрит на Аманса, вольготно раскинувшегося на ковре рядом с кроватью. Свет, падающий из окна, скудно освещает его обнаженное тело, позволяя Тачету любоваться им, оставаясь в тени. — Ты прав. Вопрос о нашей первой встрече сейчас интересует меня больше всего. Хотя есть и другие вопросы. Например, что есть любовь? — Тачет коротко смеется, происходящий полусерьезный разговор не может приглушить эйфорию, во власти которой он находится. — Я видел тебя мельком, когда был в клубе. И тогда поразился, на сколько ты притягателен. Хотелось залезть к тебе в голову, в постель, забраться под кожу. — Дыхание говорившего сбивается, он вспоминает образ, который намертво врезался в его память.  — Наша встреча была поразительна. Ты так смотрел на меня, когда вошел. С такой щемящей нежностью. Словно возможность смотреть на меня является для тебя таким запредельным удовольствием, что после и умереть не жалко. Словно я важен для тебя. — Они оба молчат, вспоминая тот момент, получая возможность взглянуть на происходящее под другим углом, глазами своего визави. — Потом я, конечно, понял, что ты ошибся, принял меня за другого. — Аманс приподнимается, чтобы посмотреть на любовника. — Поверь, я думал, что не справлюсь с таким разочарованием. — Горечь проскальзывает в его словах, но он справляется с собой, ведь теперь Тачет рядом с ним. — И тогда я пообещал себе, что обязательно добьюсь, чтобы ты так смотрел на меня. — Ты ведь не ждешь от меня признаний в любви? — Тачет вопросительно выгибает бровь, насмешливо глядя на собеседника. Весь его вид выражает возмущение, но в глазах радость и нежность, а уголки губ чуть подрагивают. — Да-да, признаний, букетов, милых открыточек и мягких игрушек — на меньшее я не согласен. — Аманс смеется и дергает Тачета за ногу, стягивая с кровати. — Мне не нужны признания. — Шепчет он ему на ухо, прикусывая мочку и вырывая низкий стон. — Я и так все про тебя знаю.