Кто заплачет по тебе

Тэхён смотрит в черные глаза напротив и чувствует себя… никак. Боль, которую он давным-давно пережил, все еще жива в нем, но сейчас, когда Чонгук, офицер полиции, говорит с ним, она ушла недалеко, скрылась под напором недоумения, которое Тэхён сейчас чувствует. Он смотрит в черные глаза напротив и ничего не понимает. – Как – исправительные работы? Почему? Мы же вернули деньги… – шепчет он неверяще. – Да, – красивое лицо Чонгука не выражает ровно никаких эмоций. – Но вы наверняка помните вот это? – он берет со стола конверт и протягивает его Тэхёну. Тэхён берет его осторожно, будто бомбу, готовую взорваться. – Что это? – глухо спрашивает он. – Посмотрите. Он открывает конверт и смотрит. Фотографии высыпаются разноцветным веером на руку, некоторые падают на пол. На них – он, с яркой улыбкой во все лицо, около памятника какому-то политическому лидеру, с баллончиком в руках. Он помнит, что им с Намджуном тогда было очень весело. – Хён, смотри, что я умею! – пьяно кричал он, размахивая баллончиком. Намджун, долговязый нескладный парень, широко ухмылялся на его действия. – Да у тебя кишка тонка, малой! – На понт меня берешь? Очень зря! Оранжевый баллончик в его руке шипя, извергал из себя широкую рыжую струю, а они громко хохотали на всю улицу. – Там были камеры, – врезается в его воспоминания равнодушный голос. – И… – его голос сел, и он хрипло прокашлялся, – и что теперь?.. – Исправительные работы. Шестьдесят часов. – Черт! – сдавленно ругается Тэхён, наклоняясь за упавшими фотографиями и внимательно рассматривая их. Намджуна на них нет, и это хорошо. – Что мне нужно делать? – ровным тоном интересуется он, в уме прикидывая, что теперь, пожалуй, придется на некоторое время повременить с работой. – Для начала исправить то, что вы натворили. Очистить памятник, – поясняет Чонгук, отвечая на немой вопрос, застывший на лице Тэхёна. Тот шумно выдыхает и криво улыбается: – Я все понял. Можно мне идти? – и разворачивается, не дожидаясь ответа. – Нет. Тэхён медленно поворачивается обратно. – Что еще? – холодно спрашивает он, не глядя на Чонгука. – Завтра в десять вам нужно прийти сюда, не опаздывайте. Все необходимое вам выдадут. – Я понял, – угрюмо сообщает Тэхён стене выше головы Чонгука. Смотреть ему в глаза он больше не хочет. – И еще, – добавляет Чонгук. Тэхён терпеливо и молча ждет. Ему кажется, будто он попал в какой-то блядский кошмар, в котором все его монстры вдруг внезапно ожили и приняли причудливые издевательские формы. – Вас буду сопровождать я. От шока Тэхён переводит на него взгляд и таращится в открытую, забыв, что не хотел смотреть в эти черные глаза, которые когда-то сводили его с ума. Он нарушает все рамки приличия и теряет свою холодную отстраненность в один миг, поглощенный внезапно нахлынувшей смесью ужаса и боли, и быстро спрашивает: – Что? Зачем? Не нужно! Только не ты! И встречает упрямый взгляд черных глаз. – Это буду я. Тэхён подходит к его столу, на котором аккуратно, почти педантично сложены все папки с делами, канцелярией и письменными принадлежностями, упирается руками в этот стол, наклоняется к своему самому причудливому и коварному монстру и цедит сквозь зубы: – Что ты делаешь, Чонгук? Что ты, мать твою, делаешь? Поменяйся с кем-нибудь! Чонгук встает из-за стола. Его взгляд, темный и твердый, наполненный каким-то странным чувством, название которого Тэхён уже давно не помнит, смотрит прямо на него. Чонгук наклоняется и тихо шепчет: – Не могу, хён. Прости меня, я не могу. Не могу тебя оставить. И Тэхён падает в глубину этих черных глаз, падает, сраженный вновь вспыхнувшей болью в груди.