360 минут

Ничто не проходит бесследно. Любое событие, произошедшее в нашей жизни, оставляет в душе свой отпечаток. Укол. Царапину. Рану. Шрам. Именно такую, ноющую, кровоточащую, не заживающую рану оставили в душе Ивана Булатова самые страшные шесть часов в его жизни. Триста шестьдесят минут. Плюс-минус. Не так уж много, если подумать трезво. Что можно успеть за шесть часов? Выспаться? Спланировать операцию? Переосмыслить всё, чем ты жил? Булатов все эти шесть часов умирал. Медленно, по кусочку, с каждым глухим ударом сердца. С каждым её криком. С каждым своим вдохом. Внутри него сгорало что-то, что он всегда считал неотъемлемой частью себя, даже не задумываясь об этом. Взгляды. Планы. Надежды. Принципы. Сейчас, сидя перед дверью Ритиной палаты и не решаясь войти, он чётко понимал это. В нём почти ничего не осталось, кроме желания сдержать обещание, данное ей тогда, в душном подвале, и чувства вины. Она не винила его, ни секунды, и он знал это, но тем не менее, не мог себя простить. Батя глубоко вдохнул и поднялся с жёсткой, облупившейся по краям больничной лавки. Два шага до двери, и его рука замирает в миллиметре от ручки. Он не может заставить себя войти. Ему кажется, что одним только своим присутствием он вернет её туда, откуда с таким трудом вытащили их ребята. Чудом. Действительно, просто чудом. На самом деле, он не слишком хорошо помнит операцию по их освобождению. Шум, выстрелы, крики, выбитая взрывом дверь… это все затëрлось в памяти, слившись в почти немое цветное кино. Яркой вспышкой в мозгу бился только один фрагмент. Всего несколько секунд. Вот вылетает перекосившаяся от взрыва дверь. В помещение влетают люди в камуфляже. Выстрел. Выстрел. Багирины мучители лежат на полу, глядя мертвыми глазами в грязный, закопченный потолок. У Бати ещё нет ощущения, что это пришла, наконец, долгожданная подмога, но в голове мелькает мысль, что для этих слишком легкая смерть. Они заслуживали другого. Двое в камуфляже бросаются к нему, еще двое к Багире. Она почти без сознания, но пока коллеги-смежники возятся с её наручниками и цепью, за которую она подвешена, Рита не отрывает от него взгляда. Полного какого-то необъяснимого, щемящего чувства, от которого что-то сжимается в груди. И как только её осторожно опускают на грязный от крови и пепла пол, он оказывается рядом с ней. Он бы сейчас душу продал за возможность прикоснуться к ней, прижать к себе и осознать наконец, что для неё все закончилось. Что она жива. Его Русалка — жива. Но он не может. Ему кажется, что после того, что она вынесла, он попросту не имеет на это права. И она понимает. Без слов, как часто бывало до этого. И тонкие, дрожащие пальцы сами находят его руку. Он хватается за них, как за соломинку, сжимая её ледяную ладонь в обеих своих. Багира улыбается одними лишь уголками губ, пытаясь сфокусировать на нем взгляд. Но сознание уплывает в вязкую темноту, забирая с собой всю боль, воспоминания и, кажется, саму её душу. Она не хочет, но сил сопротивляться почти не осталось. Единственное, что она может — ощущать тепло его ладоней на своих пальцах, и последнее, что едва слышно срывается с разбитых губ — просьба, в которую она вложила больше, чем казалось на первый взгляд: — Ваня… Держи… меня. И она чувствует горячие губы на запястье, понимая, что это и есть ответ. *** Дверь в палату тихонько скрипнула, пропуская гостя. Четыре дня он не решался войти сюда, но желал этого больше всего на свете. И вот. Точка невозврата пройдена. Он здесь. Багира спала, повернув голову набок и сжимая во сне край подушки до побелевших костяшек. Отеки от нескольких ударов по лицу почти прошли, но левую скулу и щëку покрывал багрово-фиолетовый синяк. Батя невольно сжал кулаки, прикрывая глаза и делая глубокий вдох. Всё уже закончилось. Для неё все закончилось, а это главное. Потому что он, кажется, все еще остается там, в этом проклятом подвале, продолжая медленно гореть изнутри. Мужчина медленно склонился над Ритой, кончиками пальцев проведя по растрепавшимся волосам. Казалось, что он едва коснулся её, но этого оказалось достаточно, чтобы женщина вздрогнула и открыла глаза. Булатов отдернул руку и тихо прошептал: — Прости. Он извинялся за всё сразу. И за то, что разбудил нечаянным касанием, и за то, что не уберёг. И, наверное, еще за тысячу вещей, которые не осмелился бы произнести вслух. И она поняла это. Поняла, как и всегда, без ненужных слов, по одному только взгляду. Покачала головой. И робко, словно прося его о чем-то, понятном только им двоим, протянула руку и улыбнулась. — Вань… — В её глазах были лишь облегчение и какая-то затаенная, не находящая выхода тоска. — Ты как? В порядке? Чëрт, он сейчас был в полном беспорядке. Наверное, ему было бы проще, если бы она злилась на него, обвиняла… Что угодно, только не это море беспокойства, плещущееся у неё во взгляде. После всего, что она пережила, она умудрялась и сейчас волноваться за его состояние больше, чем за своё. И в этом была вся Рита. Батя осторожно сжал её ладонь, присаживаясь на край больничной койки. На тонких запястьях четкими красными полосами проступали ссадины от наручников, в очередной раз заставляя его сердце сжаться от боли и ярости одновременно. — Я-то в порядке. А вот ты?.. — он горько усмехнулся, — Врачи сказали, тебе месяца два придется восстанавливаться, Русалка. Ты… Он снова не находил слов. Всё, что бушевало у него в душе, требовало немедленного выхода, но Булатов никак не мог облечь этот ураган во что-либо вербальное. Все слова казались какими-то мелкими, ничего не значащими. Не теми. Но кажется, Багире они и не были нужны. Прохладная ладошка скользнула вверх по руке, на плечо, притягивая чуть ближе. И он поддался. Без оглядки на правила, уставы, на собственные принципы. Просто склонился к ней, сжимая в объятиях, которые сейчас совсем не походили на товарищеские. — Прости меня, — сейчас это звучало куда более уверенно. — Прости, что тебе пришлось пройти через это. Прости… Он шептал и шептал это «прости» уткнувшись губами ей в висок, выплëскивая всю ту боль, что копилась в нем всё это время. Чувствуя, как её руки скользят вдоль спины, и сильные пальцы сжимаются на его плечах. Притягивают ближе. Она хваталась за него, словно за последнюю соломинку, боясь, что стоит ей разжать руки — и он исчезнет. Прижимаясь так крепко, как это было возможно. — Не вини себя, Бать, — сорванный голос звучал хрипло, а оттого непривычно, — Мы оба живы. А это главное. Булатов приподнялся и снова сел, увлекая её за собой и аккуратно придерживая за плечи. — Ведь всё могло быть хуже, ты же понимаешь, — тихо продолжала Рита. — Это уже случилось, и мы это пережили. Мы справились. Теперь… А что, собственно, теперь? Она не знала. Но знал Батя. — Я больше никогда не позволю тебе испытать подобного. Я обещаю, — он говорил едва слышно, но твёрдо, убеждая в этом не то её, не то себя самого. Багира чуть отстранилась, пытаясь заглянуть ему в глаза. Те чувства, что она там увидела, она не смогла бы описать словами. Дыхание перехватило, и сил хватило лишь на то, чтобы едва заметно кивнуть. Но следующие его слова поставили окончательную точку, разметав на осколки жалкие остатки её самообладания. — Я ведь обещал держать тебя… Помнишь?