Моя госпожа...

      Войдя во дворец, уже с порога, Мерджан-ага ощутил нечто нехорошее. Даже нет, слово “нехорошее” здесь явно не подойдет. На молодого человека словно ушат воды вылили: ну вот согласитесь, входишь ты во дворец проведать госпожу, а у тебя перед носом слуги собирают вещи! Умом Мерджан понимал, что в данный момент свершается нечто ужасное, и этот же его ум отказывался, попросту не хотел в это верить. Он даже боялся подумать об этом. Поэтому сразу же, немедля пошел к самой султанше. Но первым, что предстало перед его глазами, были сундуки, заполненные почти под завязку, и это только подтверждало его страшную догадку, созревшую глубоко-глубоко в душе, ведь сердце чувствует все.       -Проходи, Мерджан. Я не хотела уезжать, не попрощавшись с тобой.       Ну надо же, войдя, он даже не заметил присутствия самой госпожи. Ага сам не поверил в то, что только что услышал: нет, здесь какая-то ошибка - должно быть, султанша просто переезжает в другой дворец, подальше от Топ-Капы.       -Попрощаться? Что вы такое говорите? Вы куда-то уезжаете, султанша? Дальше последовала куча объяснений, но он уже не ее слышал. Из всех этих турецких названий Мерджан понял лишь одно: госпожа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО уезжает, уезжает далеко и навсегда…И он, судя по всему, остается здесь. Мерджана-агу сковал ледяной ужас: госпожа, его госпожа сдается? Просто так?.. После всех преград, которые она преодолела, после всего, что пережила?! В отчаянии он переходит почти на крик:       -Почему вы согласились на это? Почему, султанша? Мы бы обязательно что-нибудь придумали… Но по голосу Шах султан он понимает: если бы Этот и Тот мир объединились, султанша бы не изменила своего решения - ведь в ее голосе столько усталости, горечи и боли: -Так будет лучше всего, Мерджан. У меня уже не осталось сил бороться. К тому же, я не намерена бороться с человеком своей собственной крови. “Своей собственной крови…Госпожу не смогла сломить еще ни одна ловушка, она с легкостью выпуталась из истории с золотом, даже после развода с Лютви-пашой она не растерялась, не ослабела...А теперь ее побеждает “собственная кровь”?! Да с этим можно было бы разобраться в два счета: найти свидетелей, перехватить письмо Михримах Султан… Что же случилось?!” Но пути назад уже нет. Поэтому Мерджан делает то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сделал бы - он просит, единственный раз в своей жизни       -Султанша, если вы уезжаете, возьмите и меня с собой! Но в эту единственную за всю жизнь просьбу он вкладывает всю свою душу - даже не в том смысле, что он падает на колени. За эту просьбу он готов отдать… Да даже больше, чем жизнь. Жизнь он уже чуть не отдал там, в темнице. “Я прошу вас, госпожа!” И тут его лица касается прохладная рука. У Мерджана все внутри переворачивается, а рука тем временем настойчиво поднимает его за подбородок. Но он до последнего не смотрит на неё. Он боится. Боится, что она откажет, а он в самый ответственный момент не выдержит и даст волю слезам, как какая-нибудь наложница. А когда все же смотрит, когда их глаза встречаются, по спине пробегает табун мурашек, а сердце начинает биться с такой силой, что готово выпрыгнуть из груди.       -В этом мире есть только один человек, которому я доверяю - и это ты, Мерджан. - он чувствует благодарность и… удовлетворение? Ведь если подумать, если глубоко копнуть в недры его души, можно обнаружить, что всю жизнь он стремился именно к этому. - Но это все. Ты останешься здесь, рядом с повелителем.       Он почувствовал, что теряет нечто очень важное, что он не способен это “что-то” удержать - его жизнь уже никогда не станет прежней.       -Нет, султанша. Нет! - он хотел это прокричать, чтобы хоть как-то достучаться до султанши, но его голос надломился, а слова вышли совсем тихими.       -... Ты будешь защищать повелителя. Не оставляй его на растерзание этим тиранам. Вот и все. После стольких лет - Шах султан уезжает, а он остается.       -Это тебе мой последний приказ, Мерджан.       - Госпожа, - верный ага опускает голову и в голосе его звучат слезы.       Она встает. А до него медленно доходит смысл сказанного. Тут она кладет ему руку на плечо - и сразу же рука Мерджана ложится поверх ее прежде, чем он успевает что-либо с собой поделать. Но, как говорится, запретный плод сладок, и уже через несколько мгновений(которые Мерджану, впрочем, показались вечностью) его госпожа от него уходит, ускользает, словно песок сквозь пальцы - в прямом и переносном смысле. А он просто остается на коленях, будто безвольная тряпичная кукла.       Когда Шах султан выходит из дворца, той же дорогой, которой еще недавно вывели Лютви пашу, Мерджан-ага уже не пытается остановить ее, не кричит ей, не умоляет ее, а лишь зачарованно смотрит ей в спину. И, что самое печальное, он смотрит и уже ничего не может сделать, подобрать нужных слов. Он бы как-нибудь уговорил ее, да вот только все, что привык делать Мерджан - это беспрекословно выполнять приказания своей султанши, спорить же с ней было против его принципов.       Но тут его госпожа останавливается, как будто над чем-то задумавшись, и оборачивается. Мерджан снова ловит ее взгляд, безмолвно крича: одно лишь ее слово - и он готов последовать за ней куда угодно.       Представив, что Шах султан внезапно исчезла из его жизни, сердце Мерджана-аги заполнилось пустотой, ужасной, всепоглощающей, черной, такой же, как и его повседневный наряд. На сердце стало склизско и противно. А еще очень одиноко.       Где-то в глубине души он, возможно, надеялся, что она в последний момент передумает, разрешит и ему уехать. Но вот она отворачивается, уходит - теперь уже безвозвратно. Уходит, чтобы никогда больше не вернуться. Уходит, чтобы навсегда исчезнуть из дворцов Топ-Капы, Хатидже султан, да и всего Стамбула. А Мерджан остается, запертый в этой золотой клетке, без какой-либо возможности сбежать. Единственное, что он может сейчас делать - стоять и смотреть в спину султанше, сгорая в безмолвном крике. И он стоял и смотрел. Смотрел, пока была возможность, смотрел. Ловил взором каждый ее шаг, чувствуя как слезы обжигают глаза.       Но вот она со своими служанками скрылась за углом, мелькнула последняя складочка изумрудно-зеленого платья - и все. Мерджан мог бы, пожалуй, даже побежать за ней, но увы, этого не позволяли ни правила этикета Османской империи, ни хотя бы его сердце, которое, стоило ему лишь сдвинуться с места, грозило от волнения выпрыгнуть из груди.