***
Когда Мерджан приехал во дворец Топ-Капы, уже вечерело. Будь его воля, пробыл бы во дворце султанши дольше, да вот только это могло вызвать вопросы. Слуга настолько устал, что единственным его желанием было вернуться в свои покои. Однако перед этим Мерджану-аге по долгу службы нужно было зайти к Повелителю. Как же ему не хотелось этого делать! Не хотелось ни служить кому-либо, ни видеть кого-то, ни вообще разговаривать с кем-то. Но увы, дворец Топ-Капы явно не то место, где можно хоть как-то уединиться. Хотя — может, Повелитель сразу его отпустит? Было бы неплохо… Задумавшись, Мерджан дошел до султанских покоев, но тут навстречу ему вышла Михримах-султан. — Госпожа, — Мерджан тут же склонился перед ней. Султанша остановилась, надменно посмотрела на Мерджана. Как и обычно, спина прямая, плечи подняты — а теперь еще и этот победный взгляд, который ага чувствовал, даже не смотря султанше в глаза. Ну конечно, она же теперь единственная госпожа в гареме. — Мерджан-ага, — кажется, в ее голосе проступил смех. — Ах, кого я вижу. Уж не из дворца ли Шах-султан вернулся? Вопрос был не риторический. Пришлось ответить. — Да, госпожа. — Я так и подумала, — она ухмыльнулась еще сильнее, и, подняв глаза, Мерджан заметил, что все равно Михримах-султан не зря величают Луноликой. Она и вправду была красива, даже несмотря на издевку в глазах, — что, скучал по своей госпоже? Тосковал? Хотел уехать с ней? И правда интересно, почему она тебя не забрала с собой — ты же ей так преданно служил. Только подумай: ты служил ей всю свою жизнь верой и правдой… И что получил в ответ? Мерджан стоял и не мог вымолвить не слова. Он знал, что Михримах-султан жестока, но чтобы настолько… Если бы не идеальное воспитание, Мерджан-ага мог бы и поднять на нее руку за такое. Мог бы, но не стал. Как она смеет так оскорблять его госпожу?! — Что ж, теперь единственная госпожа в гареме — я. Если хорошенько попросишь, может и возьму тебя к себе, все-таки один ты на этой должности долго не продержишься. Ах, если бы она только знала, если бы слышала все те слова, что проносились в голове Мерджана. Как только мысленно он не ругал Михримах-султан, как не проклинал ее… Стоило лишь одной его мысли сорваться с губ — и Мерджану-аге тут же отрубили бы голову. Но он сдержался. — Я польщен таким предложением, госпожа. Но я служу лишь Повелителю, и так будет продолжаться всегда, — и поклонился еще ниже. — Если больше нет никаких распоряжений… — Что ж, это твой выбор. Можешь идти. И с тяжелым сердцем ага вошел в покои Повелителя. — Не нужно ли чего-нибудь Великому Падишаху? Султан Сулейман сидит за столом, в руках у него поблескивает рубиновое кольцо. -Нет, Мерджан, — отвечает он ласково, но голос довольно уставший: видимо, за работой он уже довольно долго. — Ты можешь идти. Мерджан сгибается в неглубоком, но почтительном поклоне и уходит в свои покои, специально расположенные рядом с султанскими. Как только дверь в покои закрывается, у Мерджана против воли на глазах появляются слезы. Он не должен плакать, не должен! Он не может. Султанша бы этого точно не хотела. Она скорее ожидала от него плодотворной работы, того, что он станет неким столпом справедливости во дворце - каким в свое время был Балибей. А для этого надо работать, долго и упорно, отсекая все ненужные мысли и чувства. Да даже если бы Мерджан и захотел - все равно не смог бы. Да, он был правой рукой сестры Султана, четко и без промедлений исполнял все ее приказания - однако с уходом Султанши все его стремление исчезло. Казалось, завтра у него вообще не будет сил встать. Против желания, по лицу аги текли слезы. Почему же в конце концов все получилось именно так? И что ему теперь делать - без его Госпожи?..***
Но сон почему-то к нему не приходит. Стоит закрыть глаза — в голове тут же возникает образ Султанши, а его самого окутывает тьма. Но это уже не та кромешная тьма, что раз за разом сменяет день в Стамбуле, не та благословенная тьма, в которую проваливается человек ночью, находя свое утешение во снах. Это — самое страшное, это — тьма одиночества. Она затягивает, обволакивает его, душит, не дает дышать — и вот Мерджан снова на ногах. Лишь через полчаса, после долгих хождений туда и обратно ему все-таки удастся заснуть, и то, лишь на несколько часов. Проснется он рано утром изможденный, и тут же проклянет весь мир, который без Султанши потерял для него всякий смысл. Снова беспокойно заснет, поминутно просыпаясь от кошмаров и снова впадая в недолгое забытье. И снова проснется, чтобы, надев ежедневный черный кафтан, под чернотой одежды запечатать всю свою боль и скорбь. *** -Эй, Шекер Ага! Принеси-ка мне чего-нибудь выпить! Мерджан устал. В гареме столько работы, все отлынивают, никто ничего не хочет делать — в общем, скука смертная. В их прежнем дворце и то было лучше, там, по крайней мере, не было этих грязных интриг, доносов, сплетней… А тут на каждом углу: взять хотя бы этого евнуха Сюмбюля, тот еще шайтан! Всюду лезет, везде сует свой длинный нос, а взяток… «У него карманы уже наверное трещат от золота, которое он собирает с мелких торговцев!.. А как он Хюррем прислуживает, с самого начала: Хюррем султан то, Хюррем султан се, Хюррем султан хочет перепелов! А потом и меня еще обвиняет в прислужничестве и заговоре — сам-то…» Мерджана все больше одолевало уныние: если днем он еще хоть как-то работал, то, стоило вечером на минутку присесть — и вся ничтожная мотивация, которой и так не было, исчезла совсем. Закрывались глаза, опускались руки, очень хотелось спать — и вот его голова медленно соскальзывает с ладоней и плавно сползает уже на локоть так, что почти уже лежит на столе. -Что с тобой, Мерджан Ага? — В действительность его возвращает слегка обеспокоенный голос Шекера Аги. Мерджан вздрогнул от неожиданности, даже не вздрогнул — подпрыгнул. У него тут куча работы, а он спать вздумал… А если кто-нибудь увидит? Уж Шекер Ага ладно, а вдруг на кухню бы пришел Сюмбюль? Что тогда? Этого ведь хлебом не корми, дай только прицепиться к чему-нибудь. -Мерджан Ага-а-а-а… — Шекер все более обеспокоенно тряс его за плечо. — Что с тобой? Я на тебя как ни посмотрю, весь день сам не свой ходишь. Ага все еще беспомощно хлопал глазами, пытаясь проснуться и совсем не понимая, что происходит. -Да все нормально, — он не любил выказывать эмоций. -Нет, — Шекер поставил поднос с едой и присел к нему за стол. — не все нормально, ну я же вижу! -Ну сегодня я не спал толком. -Сходи к лекарю, он тебе настойку даст, — тут Шекер хитро прищурился. -У-у-уй, Шайтан! Бисмиляхи рахмани рахи-и-и-им… «Черт, менее всего я хотел увидеть тебя здесь» — если бы Мерджан был хоть чуточку более чувствительным, он бы закатил глаза или сразу показал ему райские сады Аллаха. Хотя такой демон вряд ли туда вообще попадет. На кухню с торжествующим видом вошел, если это слово вообще применимо к евнухам, Сюмбюль. Скорее, по-женски плавно влетел маленькой, опять же женской поступью. -Чего тебе? — лицо Мерджана напоминало застывшую маску, хотя внутри готов был заполыхать настоящий пожар. Но Сюмбюль на это не обращал ровным счетом никакого внимания. К этому человеку у него не было ни капли жалости, лишь животное, ехидное, неконтролируемое ничем злорадство, ведь остались лишь они двое — победитель и проигравший. И сразу было понятно, кто есть кто. -Ай, мешок с капустой, отлыниваешь опять от работы-то, да? Раз Шах Султан уехала, теперь можно и отдыхать, так что ли? — он развязно ухмыльнулся. — Или ты по своей госпоже тоскуешь? Мерджан встал. Безусловно, то, что сказал Сюмбюль, ему не понравилось, хотя по сути это была чистая правда. Однако Главный Привратник не собирался никому о ней рассказывать. А уж тем более своему заклятому врагу. — У тебя у самого госпожа есть, Сюмбюль Ага, — Мерджан начал угрожающе наступать на Главного Агу гарема. — Вот о ней и беспокойся, а со своими делами я как-нибудь сам управлюсь. Тот попятился назад. -Да что ты говоришь, мешок с лукумом! Бисмилях… — он с присущей ему развязностью пригрозил Мерджану пальцем. — Госпожа твоя уехала. Ее здесь нет. Некому тебя больше защитить. -А зачем мне чья-то защита? Законов я не нарушаю, — тут говорящий зло прищурился. — В отличии от тебя. Так что если кому и надо защищаться, так это только тебе. -Я-то защищусь… — Сюмбюль тоже начал наступать на Мерджана. — Я тебе так защищусь… Он подошел к нему совсем вплотную, так, что между их кафтанами оставалось не более двух или трех сантиметров. Обстановка стала накаляться: у Аги сверкнули глаза, он взял Мерджана за полу халата, у того, в свою очередь глаза расширились от негодования, и он уже готов был сорваться и ответить на эту дерзость… -Аги! Что же вы делаете? -…как тут же между ними протиснулся слишком толстый для такого маленького расстояния Шекер Ага. — Ну Сюмбюль Ага, мы же в гареме… Повар виновато улыбнулся. -У-уй! — «И правда: что еще Михримах Султан подумает» — Шайтан! И Сюмбюль убежал так же быстро, как и появился, оставив у Мерджана явное желание затащить его в какую-нибудь подворотню и отправить прямо к Аллаху. Но тут в груди что-то неприятно кольнуло, и Ага в который раз за день с нестерпимой болью в сердце вспомнил, что эти времена уже в прошлом, что теперь он никакая не правая рука Шах Султан и что теперь дворцовые интриги, скорее всего, остались для него далеко позади. По крайней мере, как для действующего лица — служить кому-то кроме Султанши он не готов, а Михримах Султан и Рустема Пашу, которые вскоре на высшие должности везде поставят своих людей, еще никто не отменял. Мерджан с удивлением обнаружил, что даже привык к этому и в какой-то мере скучает по тем временам. Настроение испортилось совсем, расхотелось даже есть. Расхотелось вообще что-либо делать. -Знаешь что, Шекер, я уже не голоден, — Мерджан без лишних слов развернулся и пошел к себе в покои. -Мерджан Ага, ты куда это?.. «У него точно все в порядке?» *** «Черт! Черт, я так больше не могу!» Мерджан с силой сжал голову и обессиленно упал в кровать. Каждую секунду его сердце разрывалось на мелкие осколки, а стены давили на него все сильнее и сильнее. Без Султанши этот дворец для него опустел. Перед глазами опять поплыли воспоминания. Тысячи и сотни тысяч отдельных картинок, в которых повествовалась вся его жизнь, все, что было связано с Султаншей. И сейчас ему стало невыносимо больно, поэтому он попытался отогнать их, скажем так, попробовать жить нормальной жизнью — будто бы никогда и не было той прекрасной и величественной Шах Султан, которая, единственная во всем мире, заставила его волноваться. Будто бы все это было лишь прекрасным сном, а Мерджан — всегда вот таким вот бесчувственным, неспособным на эмоции и будто бы не удалось еще чему-нибудь в этом мире затронуть струны его души. Он попробовал подумать о чем-нибудь другом — тоже не вышло: в голове зазвучал голос Султанши, такой властный и печальный, его Султанши: «Но это все». Ага мучительно застонал. Ну как, как он мог упустить счастье всей его жизни вот так, ни сказав ни слова, ничего не возразив?! Ну и пусть она Султанша, представительница великого рода Османов, пусть бы ему за это хоть отрубили голову! Сейчас он бы отдал все на свете, лишь бы вернуться на день назад. «Еще вчера я не остановил ее… После ее слов я подумал: «Все». Вчера не остановил, даже мысли такой не допускал, а сегодня, взвесив все «за» и «против» остановил бы. Любой ценой остановил!»* — так думал Мерджан. И снова его мысли вернулись к Султанше, снова он бесчисленное количество раз ругал себя за свою слабость. Поняв, что так и не сможет заснуть, он встал. Вышел из покоев, смежных с султанскими, на балкон, где в свое время точно так же стоял раб Паргалы-Ибрагим и играл на скрипке, а затем влюбленным взглядом смотрел вниз, на покои Хатидже Султан. Вот и сейчас Мерджан стоял на том же самом месте, хмуро-сосредоточенным взглядом смотря на только что взошедшую над Стамбулом луну. Она была почти полная, такая сверкающая, освещающая своим светом весь мир. И такая одинокая. «Интересно, видит ли эту же самую луну Госпожа? Дай Аллах, она не испытывает никаких трудностей» Он посмотрел на Главный Сад, куда выходит балкон. Сад сейчас так красив во всем своем великолепии, словно райские угодия… Когда-то здесь гуляла и Султанша, наслаждаясь благоуханием роз. «Когда-то…» Да, именно что «когда-то». Такое ощущение, что это было не ещё вчера, а лет десять-двадцать назад, как говорят, «в незапамятные времена». Он её больше не увидит. На душе стало одиноко, жить расхотелось совсем. Мерджан снова вернулся в свои покои. Вошёл, оглядел комнату. Не такая роскошная, но и не коморка, в которой он ютился раньше: есть свой стол, даже письменные принадлежности. Писать он никогда не писал — времени не было — но сам факт того, что они тут есть, придавал покоям какой-то шарм, ведь обычным подручным такое у себя иметь незачем. Но ему это не нужно. Раньше, когда здесь была Госпожа, его все эти привилегии ему льстили, ведь это означало, что он стал ей ещё полезнее. Без корыстного интереса, конечно, тоже не обошлось, но что хорошо ему — то хорошо и его Госпоже. Но теперь ее не было. И как жить дальше, Мерджан не представлял. Повеситься? Нет, хе-хе, это как-то слишком…по-евнучьи, так делают только жалкие наложницы. Вскрыть себе вены? Удел психически нестабильной Хатидже-султан. Тут он вспомнил про шкатулку. Резная, из дерева, инкрустированная драгоценными камнями, она была, пожалуй, единственным, что у него ещё могло остаться от султанши.