Обратная путёвка.

      Сперва прозвучал один короткий и сухой щелчок. Кажется, это была минутная стрелка, застывшая на отметке без пятнадцати три. Будь я в данный момент где-то в другом месте, но не здесь, то даже не обратил бы своего внимания на этот звук. Он был слишком слаб и тих, чтобы отвлекаться на него. Но сейчас этот щелчок послужил сигналом к старту. Следом за ним пришел гомон сотен голосов, шарканье тысяч ног и редкое, выбивающееся из общего фона, перекрикивание пассажиров. Смешавшись в кучу, они смяли и бесцеремонно отбросили мою дрёму в сторону. «Добро пожаловать в Лунапорт.» Вот так я и повстречал свой новый день.       Мою профессию уже давно можно было назвать неактуальной и вышедшей из моды. Частный детектив. Кому он нужен в эпоху, когда даже такое понятие, как «приватная информация», перестало существовать. Напротив меня, на таком же жёстком куске пластика, что ошибочно называют креслом для отдыхающих, сидит молодая барсучиха. Она изредка бросает на меня косые взгляды, после чего брезгливо морщится и лишний раз поправляет защитную маску. Рефлекторно. Потому что знает, что я болен туберкулёзом. А я же, в свою очередь, знаю её группу крови и то, что совсем недавно она сделала себе операцию по увеличению груди. Очередную. Никакой лжи, тайн и недомолвок. Вот они – блага третьего тысячелетия. «Добро пожаловать в Лунапорт.» Надпись на табло ещё несколько секунд светилась красным, а затем, коротко мигнув, уступила место расписанию ближайших рейсов. До боли напрягая покрасневшие, от регулярного недосыпа, глаза я принялся выискивать тот, который был нужен мне. «Лунапорт Море Спокойствия – Земля. Отправка в три часа по местному времени.» Вот то, что мне было нужно. Наконец, после долгого отсутствия, я отправлялся домой.       Не смотря на то, что я, по сути своей, был бесполезным пережитком прошлого, мне всё же было чем заняться. Даже в столь высокоорганизованном обществе довольно часто находились те, кто отваживался идти против течения. Раздобыв неизвестно где дешевый пистолет, а порой и просто его игрушечную копию, эти правонарушители устраивали вооруженное ограбление, или вовсе пытались угрожать человеческой жизни. Тут-то к делу и приступал я. Самый лучший сотрудник агентства частного сыска «Rat Caudam». Единственный сотрудник. Откровенно говоря, глубоко в душе я был благодарен этим отчаявшимся парням, ведь они давали мне хоть какую-то работу.       Приятный женский голос объявил о начале посадки на нужный мне рейс. Пора. Поднявшись с кресла и взяв покрепче свой полупустой чемодан, я поглубже вдохнул прохладный, фильтруемый круглые сутки, воздух космопорта, а затем уверенным шагом пошел к посадочной площадке. Следующие несколько часов меня ожидает одно из самых увлекательных занятий.       Картинки с инструкциями о том, как следует правильно себя вести во время аварии космического лайнера, заинтересовали меня ещё в самый первый перелёт. Небольшой буклет, расчерченный на семь одинаково ровных квадратов, показывал последние мгновения жизни одного из предполагаемых пассажиров. Ведь если что-то пойдёт не так во время перелёта в открытом космосе, выжить практически невозможно. По крайней мере, я так считал. Но, тем не менее, Боб, а именно так звали этого несчастного, отчаянно боролся за свою жизнь. Например, на третьей картинке он плотно прижимал своими руками, нарисованными излишне карикатурно, к морде кислородную маску. Морда от такого счастливо улыбалась. Интересно, окажись я на месте Боба, смог бы похвастаться такой же улыбкой? Наверное нет. Всё дело в том, что Боб «летал» исключительно первым классом, тогда как я - среди всех прочих.       Убрав свой чемодан на полку, предназначенную для багажа, я, наконец, позволил себе опуститься в мягкое кресло. Вокруг меня подобным образом устраивались и другие пассажиры этого лайнера. В ближайшие несколько часов мы будем одной семьёй. Есть одну и ту же еду. Смотреть один и тот же фильм. В нетерпении постукивать пальцами по одинаково синей обивке кресел. Не разговаривать друг с другом. Одна большая семья с одной большой ссорой. «Лунапорт желает вам удачного полёта. До встречи на Земле.»       Зафиксируйте положение своего кресла в вертикальном положении, пристегните ремни, глубоко вдохните. Вот три последних правила, которые вы услышите, прежде чем давление в несколько атмосфер вдавит вас в спинку кресла. Это продлится, от силы, секунд тридцать. После чего надсадный гул реактивных двигателей станет постепенно стихать, а вы вновь сможете дышать без каких-либо осложнений. Технологии межпланетных перелётов были ещё очень далеки от того совершенства, что описывались в книгах популярных некогда писателей-фантастов. Один из них, Вел Зингер, немец по происхождению, пророчил, что в третьем тысячелетии человечество будет летать на Венеру в небольших и комфортабельных шарах. И приобрести себе такой мог каждый желающий. Время фантазий Вела наступило десять лет назад.       Полёт проходил, как и всегда, без непредвиденных сложностей. Всего какие-то четыре часа, и вот я уже буду дома, на Земле. Первым делом я, разумеется, отправлюсь домой. И дело было вовсе не в том, что мне были так дороги свои несколько квадратных метров, заключённых в коробку из четырёх тонких стен. Там, по адресу Саутерн-Бэй, в доме номер двадцать три, на третьем этаже меня дожидалась Она. Клэппи Пинкертон. Дожидалась, это сильно сказано. Я просто предупредил её, что уже сегодня, наконец, прибуду домой. Связь на Луне достаточно плоха, а потому мои несколько тёплых слов, в ответ на её «люблю», потонули в треске радиопомех. Впрочем, я не думаю, что они были бы для неё чем-то новым. Когда ты живёшь в браке с одним и тем же человеком уже порядка двадцати лет, то начинаешь интуитивно предугадывать всё то, что он хочет тебе сказать. Мне так казалось.       Я заскучал уже на двадцатой минуте. Все предостерегающие надписи были прочитаны, и я не нашел среди них ни одной новой. Конечно, был ещё вариант задремать, свесив голову на грудь и пуская слюни на белую рубашку, как и подобает всякому, кто безвозвратно стареет. Однако мучившая меня бессонница лишала и этой возможности. Дочитав до конца буклетик, в котором Бобу из раза в раз удавалось спастись от смерти, я отложил его в сторону и огляделся по сторонам. В салоне нынче было не так много людей. Справа от меня, чуть впереди, сидела счастливая семья свиней, чей маленький сын, уже успевший прийти в себя после перегрузки, пытался укусить своего отца за палец. Счастливы они были, потому что летят на Землю. Беря во внимание оранжевую нашивку на рукаве мужчины, несложно было догадаться, что некогда он сражался в рядах «ОВП» - самопровозглашенного государства, некогда претендовавшего на власть во всём мире. После победы над ними большую часть его жителей отправили восстанавливать всё то, что было разрушено в ходе войны. Как видно, эта семья трудилась над основанием колонии на Луне. Веский аргумент в пользу того, чтобы заслужить прощение и получить шанс вернуться назад, на Землю.       И таких, как они, за день можно было встретить ни одну сотню. Ветераны последней войны. Узнать их можно было зачастую по пустому, безжизненному взгляду. Когда в твоей памяти накрепко отпечатывается картина горящей земли, устланной телами, у которых невозможно определить возраст и пол, ты редко можешь заставить себя улыбнуться. Особенно, если именно ты вдавил кнопку с кричащей на ней надписью «Старт», после чего эта земля и превратилась в выжженный ад. Да, чтобы в полной мере насладиться всеми благами третьего тысячелетия, людям пришлось пройти через несколько долгих лет кровопролитной войны. Невыгодный обмен, как по мне. Порой я вижу сны, переполненные маем девяносто седьмого года. Только после того как «ОВК» капитулировали на полуострове Бон, ко мне пришло осознание, что я проливал свою и чужую кровь не зря. Как бы там ни было, лично мне с войны удалось вернуться если не героем, то, по крайней мере, живым. Что уже было немаловажным.       Из тягучих и бесцветных воспоминаний меня выдернул лёгкий, но всё же ощутимый, толчок. Корпус «Королевы Елизаветы» мелко подрагивал, отчего плохо зафиксированные предметы начинали весьма неприятно дребезжать. Это означало лишь то, что мы, наконец, вошли в плотные слои атмосферы. Совсем скоро я смогу сойти с этого космического лайнера и вдохнуть полной грудью настоящий, земной воздух. Вышедший на связь капитан привычно попросил не покидать своих мест до момента приземления, однако в голосе его читалась сильная тревога. Да и снующие туда-сюда стюардессы намекали на то, что что-то сбилось в отлаженном плане космических перелётов. Самое время вспомнить, что первым делом делал Боб. Дрожь корпуса усиливалась с каждой секундой, а вместе с ней усиливался плач ребёнка, которому, как и мне, тоже не нравилось происходящее. Тугой пояс ремня сковал мою грудь, а пальцы вцепились в подлокотники. Сейчас, будучи запечатанным в алюминиевой «сигаре» космического лайнера, я даже не имел возможности посмотреть на то, что творилось за его бортом. Кажется, мы заходили на посадку под очень острым углом, едва ли не пикируя. Либо это было лишь моим воображением. Хотелось в это верить. Девушка, сидевшая прямо передо мной, начала молиться. Её голос еле слышно пробивался сквозь рёв реактивных двигателей. Перегрузка всё нарастала, нарастала слишком стремительно. Неожиданно я почувствовал солёный привкус крови у себя в пасти, а затем несколько её тяжелых капель упали на белоснежный ворот моей рубашки. Я был слишком стар для такого. Сознание полностью разделяло эту мою мысль, а потому поспешило кануть в тяжелую темноту, не давая мне шанса узнать, разобьёмся мы, или нет.       Ад – в представлении большинства актуальных ныне религий, это ужасное, чаще посмертное, место для наказания грешников, испытывающих в нём муки и страдания. Так гласят сакральные, для верующих, книги и именно такой ответ вы получите от любого священнослужителя, если зададитесь подобным вопросом. Это толкование довольно ёмко, наверно, именно поэтому им довольствуется большинство из ныне живущих людей. И будь во мне хоть на йоту богобоязненности, то я справедливо счёл бы, что именно в аду и оказался. Будучи ещё живым. Это легко было понять лишь по тому, что глаза мои слезились и резались из-за едкого дыма, витающего вокруг, а лёгкие буквально рвались на части от приступа чахоточного кашля. Очередного. Он запускал свои колючие когти очень глубоко, отдаваясь буквально в каждой альвеоле, терзая и выворачивая два моих почерневших и прокуренных мешка наизнанку. Пасть моя наполнилась едкой, ставшей столь привычной, за последние несколько лет, кровью, а затем она обильно плеснула оттуда, оставив некрасивый узор на спинке кресла, что было впереди меня. С прибытием.       Как оказалось, старина Боб, весело подмигивающий мне нарисованным глазом с обложки тонкого буклета, оказался не таким уж и большим лжецом. Выжить при крушении космического лайнера вполне возможно. Я даже самую малость зауважал этого неунывающего койота. Впрочем, выжить - это не одно и то же, что спастись. За свою жизнь ещё придётся побороться. С каждой секундой, что я ворочал мысли в своей голове и пытался прийти в себя, дыма в салоне лайнера становилось всё больше. Он пах горящей проводкой и большими неприятностями. Стоит промедлить, и у Боба станет на одного читателя меньше. А потому я, не теряя больше ни секунды, рванул на себя кислородную маску, болтавшуюся прямо над моей головой. Этот пластиковый мешок, с прикреплённой к нему трубкой, незамедлительно принёс моим израненным лёгким сильное облегчение. Первый пункт был успешно выполнен.       Пункт второй – открыть аварийный шлюз, расположенный в хвостовом отделении. Вдоволь надышавшись тем же воздухом, что и за всё время полёта, я наконец расстегнул стягивающий мою грудь ремень безопасности и покинул своё место. Мало-помалу в себя приходили и другие пассажиры, об этом красноречиво говорили их редкие стоны и чей-то плач, а значит, скоро на выход буду стоять не только я. Стоило поторопиться. Видимо, при столь жесткой посадке лайнер несколько завалился на один бок, оттого мне приходилось судорожно цепляться за матерчатую обивку кресел при движении вперёд. Следующим неудобством оказалась молодая опоссум, а точнее её тело, неуклюже развалившееся посреди прохода. Ей было двадцать два, если верить отметке в её личном деле. Было. На морде у девушки застыло удивление и непонимание происходящего. Наверно, я бы тоже удивился, окажись моя голова расколота как орех, с вытекающим оттуда мозговым веществом. Относительно быстрая, хоть и неприглядная, смерть. Причиной её послужил довольно увесистый кейс, с железными углами, что лежал рядом, окрашенный в бордовое. Все эти детали мой глаз примечал непроизвольно. Привычка, выработанная годами. На деле я даже не успел посочувствовать погибшей, просто переступив через неё и продолжив двигаться вперёд.       Наконец, добравшись до аварийного выхода, я схватился за краснеющую в тусклом свете аварийных ламп ручку и рванул её до упора вниз. Сначала ничего не произошло, однако после раздалось громкое шипение, а затем аварийный шлюз под давлением вылетел вперёд, как пробка из бутылки шампанского. Самое время переходить к третьему пункту – помочь выбраться всем, кто не в состоянии сделать этого самостоятельно. Впрочем, тут уже и без меня нашлись те, кто принялся выполнять это предписание, гораздо моложе и привлекательнее, чем я. Стюардессы, по крайней мере те из них, что уже успели прийти в себя, начали по одному выводить людей, изо всех сил стараясь не допустить давки. Впрочем, ввиду малого количества пассажиров на этом рейсе, сделать это получалось довольно легко. Вот мимо меня прошел, слегка прихрамывая, тот самый свин из «ОВК», виденный мною ранее, держа на руках своего маленького сына. Один. Даже не глядя в его обесцвеченные, выеденные дымом глаза, легко можно было догадаться, что сталось с супругой. Кажется, я ошибся с суждениями, что были у меня ранее. Его плата за шанс вернуться домой оказалась слишком велика.       Кто-то выбирался сам, кому-то помогали. Женщины и мужчины разных возрастов. В их глазах читался страх и непонимание того, как они будут жить дальше. Впрочем, человек – это высоко адаптивное животное. Со временем вся гамма эмоций, испытываемая ими сейчас, будет надёжно похоронена под налётом повседневной рутины. Кошмары будут сниться ничтожным единицам. И лишь короткая отметка в личном деле каждого, в том числе и меня, будет служить напоминанием о том, что сегодня произошло. «Выжил в авиакатастрофе» - не думаю, что этими тремя словами можно гордиться. Вот мимо меня прошел капитан лайнера. Им оказался хмурый скунс в рваной и заляпанной кровью рубашке. В своей лапе он сжимал бортовую рацию, ядовито-желтого цвета, вернее то, что от неё осталось. Замыкающим этой вереницы выживших оказался молодой, намного моложе меня, лис. Ветеран войны. Видимо он был чрезвычайно везучим парнем. На передряги и на то, как выйти из них живым. Мы все сгрудились на хвостовом крыле космического лайнера и вглядывались в темноту, пытаясь понять, куда же всё-таки приземлились. Ничего. Лишь темнота, раздираемая слабым лунным светом, и пустыня. Кажется, это был штат Невада, насколько я разбирался в географии. Среди пассажиров зазвучал обеспокоенный ропот. Понимая, во что это может вылиться, капитан, как ему и положено, сработал на опережение. — Дамы и господа, нет причин волноваться. Совсем скоро сюда прибудет служба спасения. – перекрывая гомон толпы зазвучал его сильный бас. Уставший. Очень. Как и все мы.       Я стоял на хвостовом крыле космического лайнера и с жадностью набирал воздух полной грудью, словно хотел оставить его там про запас. Он был сладок на вкус и холоден, но не из-за того, что его в течение всего дня гоняли через множество станций фильтрации, как это делалось на Луне, а потому что приземлиться нам довелось ночью. Его можно было буквально пить, подобно сладкому вину, чем я сейчас и занимался. Наверно, именно подобные чувства, схожие с теми, что сейчас испытывал я, побуждали поэтов или художников былых лет создавать необычайно прекрасные творения. А мне же, в отличие от них, оставалось и дальше стоять на своём месте и вглядываться в ночную мглу.       Осознание того, что я жив, начало приходить не сразу. Очень осторожно. Оно запустило свои длинные тонкие пальцы в глубину моей памяти, безо всяких церемоний перелопачивая её, в поисках того, что было похоронено там за ненадобностью. Когда-то давно, всего несколько лет назад, я очень дорожил своей жизнью. Ведь если по долгу службы у тебя имеется высокий шанс погибнуть во время очередного рабочего дня, это несколько беспокоит. Ты поневоле становишься более чутким и осторожным, готовый свести эти риски к минимуму. Впрочем, любое такое желание пропадает напрочь, когда твоя жизнь может оборваться не далее очередного вдоха. Остаются лишь навыки, благодаря которым ты упорно продолжаешь отсрочивать момент, когда же наступит тот самый - последний.       Однако сейчас всё было по-другому. Я оказался в ситуации, в которой мало что от меня зависело. И это путало. Оглядывая всех тех счастливчиков, боявшихся и шагу сделать в сторону от капитана, за исключением того самого лиса-ветерана, что подобрался к самому краю крыла и несколько неуклюже прыгнул вниз, на землю, я осознал, что мало чем от них отличаюсь. Я, как и они, не знал, что делать дальше. И это пугало. Пугало сильнее, чем дуло пистолета, приставленного к виску. Сунув лапу в карман плаща, я достал оттуда мятую пачку сигарет. Почти пустую. Лишь с третьей попытки упрямый кремень высек тонкую струю пламени. Поднеся зажигалку к кончику сигареты, я буквально спустя долю секунды наполнил свои лёгкие первой порцией табачного дыма. Это принесёт спокойствие. На время.       Матовая стрелка моих наручных часов, оберегаемая от всех невзгод этого мира потрескавшимся стеклом, ещё на одно деление приблизилась к пятому часу утра. Небо начало мало-помалу сереть, подготавливая себя к тому моменту, когда солнце в который раз разорвёт ночную мглу своими острыми лучами. Вместе с этим на самом горизонте я смог разглядеть длинный пыльный шлейф, через который пробивался свет фар. Самое время, чтобы объявиться спасателям, о которых говорил капитан лайнера. Как видно, не я один смог увидеть ехавшие в нашу сторону автомобили. Лев, облачённый в бело-зелёный наряд пацифиста, до этого сидевший на жестком металле крыла и о чём-то беседовавший с одной из стюардесс, выдрой, вдруг вскочил со своего места и принялся вглядываться туда же, куда и я, щурясь ещё сильнее обычного. Его поведение вызвало немалый ажиотаж среди других пассажиров, и вот спустя несколько секунд все они выстроились на самом краю крыла, вглядываясь в предрассветную мглу. Даже хмурый капитан, что до этого тихо перешептывался со своим помощником, несколько посветлел, а уголки его губ расплылись в некоем подобии улыбки. Очень измученной. Разве что свин не проникся общим настроем. У него были дела поважнее. Прощание с любимым человеком не терпит суеты и спешки. Сжимая ладонь погибшей супруги, вероятно, ещё тёплую, он что-то шептал на ухо своему сыну. Абсолютно спокойно. Не знаю, как бы я себя вёл, окажись в подобной ситуации. Меж тем капитан, наконец, отважился дать своё разрешение спуститься всем на землю. Осторожно, помогая тем, кто шел следом, пассажиры без промедления приступили к выполнению команды. Когда пришел мой черёд, то там, внизу, меня ждали две протянутые лапы. Одна из них принадлежала помощнику капитана, а другая той самой барсучихе, что была встречена мною ещё там, далеко на Луне. Кажется, сейчас её совершенно не волновало, что мои лёгкие представляли собой бомбу замедленного действия.       Десять выживших. Мы стояли на успевшем остыть за ночь песке и ждали. Ждали, когда прибывшие, наконец, спасатели укутают нас в тёплые одеяла, рассадят по автомобилям и пообещают предоставить любую психологическую помощь, только бы мы справились с пережитым кошмаром. Среди них обязательно найдётся кто-то, кто будет готов составить судебный иск на компанию-перевозчика. Ведь каждый из нас личность, со всеми правами, достойная уважения. А стоит мне только заикнуться о туберкулёзе, как меня немедля отправят на лечение. Вот он - процветающий гуманизм третьего тысячелетия. При котором тебе надо очень сильно постараться, чтобы стать заметным среди остальных десяти миллиардов жителей Земли. Например, выжить в крушении космического лайнера. Это работает очень просто.       Вот только все мои представления оказались разбиты существующей действительностью. В который раз. Вместо машин спасателей, окрашенных в нежно-голубые тона, из шлейфа пыли вынырнуло несколько грузовиков, совершенно неизвестной мне модели. У них были грубые, топорные и вычурные формы. Оттого они внешне показались мне пришельцами из будущего. В просторных кузовах грузовиков сидели люди, облачённые, кажется, в военную форму. По крайней мере в том, что в лапах они сжимали оружие, сомневаться не приходилось. Скрипнув тормозами, грузовики замерли на месте, тихонько подрагивая на холостом ходу. Пассажиры немедля покинули свои места и, довольно споро рассредоточившись в боевом порядке, взяли нас на прицел. Всё это я имел удовольствие видеть, прикрывая глаза ладонью, ища за ней спасение от слепящего света фар. Выжившие пассажиры, а в том числе и я, совершенно не понимали, что происходит. А потому-то среди них незамедлительно поднялась паника, которую были не в состоянии остановить даже грубые окрики капитана. Сильнее всех негодовал лев-пацифист, требующий, чтобы неизвестные немедля убрали своё оружие. Реакция последовала незамедлительно. Дёрнув затворы, эти «спасатели» дали несколько коротких залпов над нашими головами, непроизвольно прижимая всех нас к земле. Следом за этим сгустилась тишина. Я лежал, как и полагается, уткнув морду в песок. Именно так меня некогда учили, прежде чем приказами спустить вместе с остальной сворой новобранцев на силы «ОВК». Это тянулось, кажется, вечность. А затем тишину порвал чей-то властный голос, со звучавшим в нём чудовищным акцентом. — Именем Её Королевского Величества, немедленно назовите себя, ваши звания и боевую задачу! Этим говорившим оказался довольно молодой муравьед, что с большой сосредоточенностью разглядывал нас через мушку своего автомата. В целом, он задал перечень вопросов, ответить на которые требуется военнопленным. Осталось только понять, когда это силы Английской армии успели вторгнуться на территорию США.       Как сильно может измениться ваша жизнь за три минуты? Вопрос, скорее, риторический – он не требует ответа. Будь я сейчас где-то далеко, в Нью-Йорке, то успел бы наполнить, в который раз, свою чашку уже порядком остывшим кофе и потянуться за очередной сигаретой. Именно из этих двух вещей складывались мои рабочие будни. Серые, как и я сам. Буквально на долю секунды у меня в голове возник образ офисного кабинета. Крошечного. Ему было слишком тесно в своих четырёх стенах, бетонная плоть которых пряталась под кожей обоев бордового цвета. Света в этой комнате почти нет, лишь приятный для уставших, за сорок шесть лет жизни, глаз полумрак. Спасибо за это плотно запахнутым шторам, что пахнут дешевым табаком. Впрочем, я и в полной темноте не смогу, даже при всём желании, удариться о лакированный стол, жёсткий стул, продавленный диван и внушительных размеров шкаф, который хранит больше ненужных бумаг, чем одежды. И дело было не в том, что обстановка офиса была чрезвычайно скудной, а потому что за те двадцать лет, что я провёл в нём, вещи не меняли своего расположения. Ни разу.       Две минуты. В реальности же я, как и минуту назад, продолжал лежать посреди пустыни, буквально чувствуя, как прицел метался от моей головы к лопаткам. По всей видимости, этот янки всё не мог определиться, куда пошлёт рой кусачих пуль, в случае необходимости. Выжившие пассажиры сохраняли молчание, не зная, что и ответить. Ведь всего несколько часов назад их никто не оповестил, что возвращение домой теперь приравнивается к боевой задаче. Им было просто нечего сказать. Разумеется, муравьеда это не устраивало, хотя на его месте мне бы хватило смекалки понять, что передо мной гражданские. Шумно выдохнув, тот сделал несколько шагов вперёд и остановился рядом с лисом. Единственным ветераном, что был среди всех нас. О своём участии в войне с «ОВК» я предпочёл забыть, сделать это было не так уж и сложно. Единственное, что я узнал из короткого и содержательного допроса лиса, это то, что в случае, если командира ответ не устраивает, то отвечающего бьют прикладом. По морде, наверно. Всю эту картину, как к лису подошел один из военных и коротко, без замаха, слишком умело, привёл приказ в исполнение, мне довелось «видеть» одними лишь ушами. Закончив с ним, муравьед двинулся дальше, выбирая среди пассажиров очередного собеседника. И в этот раз случай пал на меня.       Рядом с моей головой замерли командирские сапоги, что своим скрипом заглушили мерное тиканье наручных часов. Короткий приказ, и вот я стою в полный рост, глядя муравьеду прямо в морду. Сверху вниз. На столь близком расстоянии эти несколько сантиметров разницы было очень весомы. — Артур Пинкертон. Служащий агентства частного сыска «Rat Caudam». – По окончании этого импровизированного рапорта мне оставалось лишь молодцевато щёлкнуть каблуками, только это бы не произвело и половину должного эффекта. Командиру было достаточно лишь одного лёгкого кивка головой, чтобы уже спустя пару секунд пара лап далматинцев, до этого момента державших меня на мушке, принялись споро исследовать мои карманы. Вот на песок под ноги муравьеда упал мой жетон, тазер и, в последнюю очередь, «Имп», с неснятой с него пломбой. Муравьед лишь хмурил лоб, глядя на всё моё имущество. Наконец один из далматинцев отыскал мои документы и, не сводя с меня глаз, протянул своему командиру. Вертя в лапах эту пластиковую карточку, на которой я не был изображен разве что голым, муравьед хмурился всё сильнее. Это не означало ничего хорошего, и я уже принялся готовить себя к удару по морде, однако в этот раз тот решил действовать более радикально. Выхватив из лап одного из своих подчинённых автомат, он приставил его прямо к моему лбу, а затем начал выжимать слабину спускового крючка. — Я считаю до трёх – начал он нарочито громко, обращаясь ко всем – и если в течение этого времени никто не объяснит мне, кто вы такие и что здесь забыли, то я вышибу мозги этому грызуну! Ответом послужило лишь молчание. — Раз! Досадно было осознавать, что вместо тихого семейного ужина я попал на показательную казнь. В качестве главного действующего лица. Подчинённые муравьеда безучастно смотрели на других выживших, совсем не обращая на меня внимания. Правильно, зачем запоминать морду того, про кого уже через пару секунд будут говорить в прошедшем времени. Так я не смогу являться к ним во снах. — Два! Досада. Наверное именно это чувство было последним, что испытывает человек перед смертью. Досада вперемешку со страхом. Я боялся умереть вот так, без возможности повлиять на свою участь. Глупо было бы скрывать это от самого себя. Туберкулёз хоть и являлся серьёзной угрозой, однако он не мог похвастаться скоростью свинца, вылетающего из дула. Это будет очень неприглядно. — Постойте! По законам военного времени вы обязаны предоставить нас перед своим командованием, целыми и невредимыми – вновь проявил себя лев-пацифист — Так гласит поправка номер сорок пять, от четырнадцатого сентября две тысячи девятьсот девяносто пятого года! Глаза муравьеда налились кровью. — Бенсон, тащи сюда этого засранца! – крикнул он, сдабривая свой приказ бранью. Спустя пару секунд пацифист, знающий законы, стоял на коленях рядом со мной. Командир же теперь переводил дуло автомата с моего черепа, на череп льва. — Мне осточертело, что меня держат здесь за идиота. Или вы немедля отвечаете, кто вы такие и что тут делаете, или я без лишних слов приравниваю вас к фрицам – автомат наконец остановился напротив льва – И по закону тысяча девятьсот пятьдесят третьего года вас ждёт расстрел.       Сперва прозвучали два коротких и сухих щелчка. Затворы автоматов и мои часы, они звучали почти в унисон. Иногда тебе кажется, что всё самое ужасное за этот день ты уже пережил, что дальше уже некуда – и тут надвигается беда ещё ужаснее. Видимо мои часы спешили очень, очень сильно. — Простите, сэр – осмелилась подать голос та самая выдра, что была стюардессой на «Королеве Елизавете» - но этого просто не может быть. Космический лайнер, следовавший по маршруту Луна – Земля, совершил аварийную посадку. Мы все, кто выжил. Мне лишь оставалось мысленно поддержать девушку и надеяться, что муравьед не исполнит своего обещания вышибить мне мозги. Его взгляд в этот момент как раз метался между мордой выдры, моим пистолетом и дымящимися останками лайнера. Наконец, что-то приняв для себя, он тяжело вздохнул и скомандовал. — Грузи этих по машинам. На базе посмотрим, что с ними делать. В полном молчании солдаты принялись исполнять приказ. Уже спустя несколько минут мы покидали место крушения, трясясь в кузове одного из грузовиков, под пристальным присмотром нескольких солдат.       Такие дела. Это была любимая присказка моего давнего знакомого. Имя его было Нэйтан, а фамилия потерялась под налётом времени. Этот песец, чья морда была вечно чем-то довольна, говорил эти слова при каждом удобном и неудобном случае. Он успел их произнести даже за несколько мгновений до того, как раскрывшиеся створки шлюза отправили его на губительное свидание с космическим вакуумом. Такие дела. Что ещё можно было взять с парня, страдающего аутизмом. Только эти два слова в полной мере могли описать наше нынешнее положение. Мы смогли пережить крушение авиалайнера, попасть в плен к англичанам и, скорее всего, оказаться в прошлом.       Фрицы. Этим словом, кажется, давным-давно на Земле называли немцев. Не тех, что в прошлом году потратили свыше пятидесяти миллионов долларов на защиту окружающей среды, а других. Плохих немцев. С годами моя память стала всё чаще подводить меня, она уже не могла с наскока отыскать на задворках сознания требуемую информацию. Ей нужно было время. Я смог вспомнить лишь имя того, кто был главным у фрицев – Шитлер. Или Гитлер. Такие уже давно были не в моде. Как и не в моде были наручные часы сидевшего напротив меня гепарда. Не смотря на то, что нас разделяло чернеющее дуло автомата, зажатого в его лапах, это не мешало ему разглядывать меня со всем присущим, для юношей его возраста, интересом. На вид ему было лет двадцать, может двадцать два. Однако уже к этим годам он умудрился обзавестись алеющими буграми шрамов, что испещряли всю его морду. Не самое приятное зрелище, впрочем, сам я вряд ли выглядел на его фоне красавцем.       Когда горечь в моей пасти стала невыносимой, я сунул лапу в карман плаща. Рефлекторно. Не сводящий с меня глаз гепард ожидаемо напрягся, а дуло его автомата нашло себе конкретную цель в виде грудной клетки. Впрочем, его опасения были напрасны, ведь со своим убийством я прекрасно справлялся сам. К моему удивлению во время обыска сигареты остались при мне. Неужели они были настолько отвратительны, что ими побрезговали даже солдаты. Или в пятьдесят третьем году под призыв попадали люди без вредных привычек. А ведь всего каких-то несколько сотен лет спустя один предприимчивый скунс будет продавать с рук эти самые сигареты в том отделении, где я служил. Они были очень ходовым товаром. Спустя несколько секунд спустя я уже смаковал табачный дым, обошедшийся мне в шесть долларов. Надеюсь, что мои лёгкие не узнают эту цену. Увидев, что я не представляю опасности, гепард несколько расслабился, ровно настолько, чтобы без особых усилий продолжать держать меня на мушке. Моё же внимание привлекла совсем иная вещь.       Мои часы. А точнее их секундная стрелка. С ней было что-то не так. На первый взгляд она добросовестно проходила весь круг циферблата, делая незаметные остановки лишь для того, чтобы подогнать своих старших сестёр. Это работа, выполняемая ею вот уже девять лет подряд. Именно столько я носил эти часы. Однако сейчас стрелка где-то на пути своего следования теряла целых три секунды. На первый взгляд потеря незначительна, мы ведь даже не успеем сделать ничего существенного за это время. Но что, если это только начало? Если каждый новый оборот будет съедать ещё толику нашего времени, пока не останется совсем ничего. Сейчас это беспокоило меня куда сильнее, чем нехороший прищур медведя, сидевшего по соседству с моим пятнистым «экскурсоводом».       В мои невесёлые размышления вклинился чей-то голос. Хриплый и незнакомый. Он попросил у меня сигарету и я, не теряя нить своей мысли, протянул ему пачку сигарет, сопроводив её учтивым кивком. В следующий раз вместе с этим голосом возникла ещё и жестяная фляга, покрытая облупившейся краской, ткнувшая меня своей прохладой в ладонь. Кажется, он совсем не хотел оставлять меня в покое. Повернув голову, я увидал сидевшего рядом лиса-ветерана, протягивавшего мне ту самую флягу. Его звали Мицухиде. Имя слишком необычное для мест, где я родился. Я бы поинтересовался, откуда он родом, однако пасть моя была занята водой. Безвкусной. Не в этот раз.       Окончательно с мысли меня сбила резкая остановка. Грузовики замерли возле массивных створчатых ворот, на которых я, до боли напрягая глаза, сумел различить кривую надпись, сделанную от руки, нанесённую поверх других букв. «Слава Королеве» - кричали слова. И это было толи название самой базы, толи ободряющий клич. Неизвестно. Пока я отвлёкся на эту маловажную деталь, створки ворот разошлись в стороны, пуская нас внутрь. Я буквально ощутил то облегчение, что испытал гепард, державший меня на мушке. Он наконец попал домой. Встав в полный рост, так, чтобы его было видно, муравьед, ехавший всё это время в другой машине, зычным голосом приказал выводить нас на плац, что и было немедля исполнено.       Десятеро выживших стояли на сером бетоне под развевающимся на ветру флагом Британии. Несмотря на столь ранний час, на базе уже вовсю кипела жизнь. Снующие повсюду люди изредка поглядывали на нас. В глазах почти большинства из них читалась явная злость. Я бы и впрямь начал считать себя виноватым перед ними, если бы не слушал внимательно командира отряда, взявшего нас под стражу. — Доставь этих в карцер, - говорил он вытянувшемуся по струнке хорьку, - пусть их накормят, а затем доставят на допрос. По одному. А этого, - тяжелый взгляд муравьеда ткнулся мне в грудь, - отправь к агенту Уильяму. Немедленно. Выпалив громогласное «Есть!», хорёк повернулся к нам и, бегая взглядом от одной морды к другой, кивком головы указал направление. Последовавший за этим болезненный вскрик дал понять, что солдаты из сопровождения и так прекрасно знают, куда нас вести.       Хорёк, как оказалось, был на удивление словоохотливым парнем. Всю дорогу Вилли, а именно так его звали, задавал нам различные вопросы. Кто-то охотно ввязывался с ним в беседу, кто-то угрюмо отмалчивался, впрочем, его это видимо не сильно беспокоило. Казалось, что он в состоянии вести увлекательную беседу и сам с собой. Не удивительно, что один солдат из конвоя, тот самый верзила-медведь, скрипел зубами всякий раз, стоило Вилли открыть свою пасть. А ещё он вонял кислой капустой. Проходя мимо ангаров, часть которых была покрыта копотью, как от пожара, а то и вовсе разрушена, я заметил слова, написанные на немецком. Резкий, рубленный и слишком грубый, этот язык было не спутать ни с чем. Я не понимал, что они значили, однако ко мне пришел ответ на другой вопрос. Эта военная база была построена не англичанами, её построили фрицы. Те же в свою очередь здесь были просто гости. А мы - гости незваные.       Полоса яркого света ударила меня по глазам едва ли не слабее кулака агента Уильяма. Щурясь, я принялся катать в своей пасти вязкие комки. Говорят, что человек в состоянии выпить пинту собственной крови, прежде чем ему станет дурно. У меня были сейчас все шансы проверить это. Такие дела. Да, я оказался именно в этой комнате, привязанный к стулу, вместо того чтобы идти завтракать с остальными. Агент Уильям, такой же грызун, как и я, не собирался церемониться и вновь ударил. Податливая плоть не выдержала и лопнула. Свет лампы окрасился в красный, медленно заливая мои глаза. — Я повторю свой вопрос. Где находится расположением ваших сил и кто входит в состав вашего командования. У меня не было ответа на этот вопрос уже полчаса, и вряд ли он появиться в ближайшее время. Это выводило Уильяма из себя. В целом его можно понять. Я был враг, шпион, фриц. А в его задачи входила борьба с такими, как я. Вот он и боролся, пока что кулаками. В одном из склизких комков крови оказалось что-то твёрдое. Кажется, это был мой зуб. Не успев удивиться этому факту, я потерял сознание.       Плывя по волнам беспамятства, я видел свой далёкий, и оттого ещё более родной дом. Я стоял у калитки и не решался пройти во двор, сжимая в лапе холодную латунную ручку. Вся моя семья и родственники были там, они сидели за большим столом, что был вынесен из гостиной, и обедали. Порой кто-то из них говорил остроумную шутку и все остальные взрывались хохотом. Вся эта идиллия была так близка, но вместе с тем и слишком далека. Стоя и просто наблюдая за ними, я не замечал, как грозовые тучи застилали небо. Первая молния ударила в старое яблоневое дерево, отчего оно вспыхнуло как спичка. От внезапного раската грома затряслась земля, а вместе с ней стал рушиться дом. Я что-то кричал, но родня казалось, не видела всего этого, она продолжала также сидеть за столом, вот только с каждой секундой очертания их становились всё более расплывчатыми, как будто тело их было слеплено из податливого воска, который по неосторожности поднесли к огню, и теперь он таял, превращаясь в бесформенную лужу. Спустя пару мгновений наступила полная темнота, посреди которой стоял я и продолжал кричать, сжимая уцелевшую ручку от калитки.       Реальность встретила меня тупой болью в животе и скребущими объятиями чахоточного кашля, выворачивающего мои лёгкие наизнанку. Не самый радушный приём, однако, порой бывало и хуже. Буквально чувствуя всем телом сухой треск рвущихся альвеол, мне только и оставалось, что судорожно глотать тяжелый воздух и отплёвываться густой кровью, наполнившей мою гортань. Наконец, когда приступ ослабил свою хватку, я, скрипя зубами от бессильной злобы, смог побороть самого себя и поднять голову, что до этого момента безвольно висела на груди. Всё, чего мне сейчас хотелось, это поскорее добраться домой и лечь спать. Намного позже я обнаружил себя всё ещё привязанным к стулу, с таким чувством, словно постарел лет на двадцать. Вот только видимо в этом месте никто не уважает стариков. Грязный пол под моим голыми ступнями был слишком жёстким, как кулак агента Уильяма, а тлеющая в его пасти сигарета выжигала мои глаза на пару с лампой. Оставалось только надеяться, что остальные выжившие встретили этот новый день чуть более удачно, чем я.