Поход

Глаза непреодолимо слипались. Стас уже не различал, где был сон, а где явь – всё мешалось, плыло и перетекало друг в друга под свинцовой тяжестью век. Он едва не споткнулся о чьи-то ноги, торчащие из наскоро расставленной и криво самораспаковавшейся палатки. Или это был камень у края клубящейся облаками пропасти? Облака серебрились под луной и вспыхивали отблесками золотого и алого сквозь полуопущенные ресницы… а он летел, задевая пушистые клубы, одновременно мягкие и сахарно-хрусткие, самыми кончиками пальцев… – Стас! Ты что, заснул?! Эй! Мы тут вообще-то дежурим! – А? Кто, я? Нет! Я тут так… отдыхаю. Реальными оказались всё-таки ноги, кажется, Негра: одна всё ещё в ботинке, а другая в драном полосатом носке. Из дырки застенчиво выглядывал большой палец. Сам Стас, как оказалось, сидел прямо на земле, привалившись к чьему-то брошенному прямо так рюкзаку. – Стасик, ну давай! Ещё ужин готовить. – Вениамин потряс его за плечо. – Венька, тебе лишь бы пожрать, – зевнул Стас. – И вообще. Чего там готовить? У нас вон… пайки. Разогреем и всё. Да и спят все уже… В доказательство его слов ближайшая палатка завибрировала от храпа. Точно, Негр. – А пайки, Стасик, у нас с утра последние были, – не переставая тормошить друга, растолковывал Венька. – Остались одни консервы. Тушёнка, сгущёнка… свёкла какая-то маринованая. И чуть-чуть картошки. –Свёкла? Какая свёкла? Откуда? – Стас сел, поморщился и потёр глаза кулаками. – Стасик, ну откуда я знаю, откуда? Кто-то с собой брал, значит… на борщ. Стас потряс головой, отгоняя сон. – Венька, ты с ума сошёл? Какой борщ? Я и днём только макароны сварить смогу. – Ну, такой. Импровизированный. Положим свёклы, тушёнки, картошки… –…Сгущёнки, – продолжил Стас и широко зевнул. – Я картошку чистить не буду. – А её и не надо чистить, Стасик! – с преувеличенным энтузиазмом заявил Венька, – Она уже чищеная. И резаная. – Так это ж картошка фри…в вакуумной упаковке.– Стас сонно почесал в затылке. – И кто её с собой тащил? Зачем? Венька кашлянул. – Ну… мало ли. Значит, тащил… – Ладно, – спать по-прежнему хотелось неимоверно, но чувство долга перевесило, – Давай твой борщ… Сыроватые дрова всё не занимались. Стас тихо чертыхнулся, проверил, не видит ли его Венька, и воровато полез в рюкзак. Хоть какая-то польза будет от этих бумажек… Костёр потрескивал и пульсировал сухим теплом. В алых отсветах огня Венька напоминал какого-то средневекового алхимика: торжественно вывалив в кан последнюю банку тушёнки, он тщательно размешал импровизированный борщ и принюхался. – Стасик, а ничего так пахнет, а? – Угу. – Глаза слипались отчаянно. Стас зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. – Слушай, пошли спать уже, а? Само доварится. – Ага, – Венька тоже зевнул, блеснув очками, – притушу только чуть-чуть. Пригорит. Варево медленно, с достоинством булькало и источало одуряющий аромат. Оба сглотнули. – Да ну, – озвучил общую мысль Стас, – утром и поедим. Спать охота, сил нет. Вон все уже… – окончание фразы потонуло в очередном зевке. Палатка успешно самораспаковалась там, куда её бросили. Стас кое-как расправил спальник и влез в него как был, скинув только ботинки. Желудок недовольно урчал, но спать хотелось сильнее. Что-то немилосердно кололо в бок. Он покряхтел, ворочаясь, устроился поудобнее и тут же отключился. *** Светало. Сквозь сон Стас услышал металлическое дребезжание, стук и утробное чавканье. – Венька! Все спят ещё, а ты уже жрать! – с трудом разлепив один глаз, пристыдил он друга. – Ммм! – невнятно раздалось из соседнего спальника. Венька спал, подсунув под щёку кулак. Он даже не снял очки, и теперь они съехали на бок, так что одна дужка нелепо торчала надо лбом. Как усик у бабочки. Гусеницы. С поправкой на спальник. – Ага, – отозвался Стас, проваливаясь обратно в сон. «Интересно,» – успел подумать он, – «а когда гусеница превращается в бабочку, у неё при этом так же ноги болят?» *** Просыпаться утром с чувством заранее выполненного долга – это прекрасно. Стас с наслаждением вытянулся и повёл плечами, насколько позволяла ширина спальника. В рёбра тут же впилось острое и неудобное. Он выпростал руку из тёплого мешка – великая всё-таки вещь климат-контроль, как люди без него раньше жили? – и вслепую пошарил под боком. С удивлением выудил и повертел перед глазами допотопный консервный нож с деревянной ручкой. Мда. И откуда он тут взялся, артефакт колонизации? В краеведческом музее бы обрыдались. – Венька! – Стас наполовину расстегнул спальник, сел и потыкал друга своей находкой. – Эй! Подъём! – М-гм, – промычал тот и шумно завозился, отворачиваясь к стенке палатки. – Вставай, говорю! Съедят же всё без нас! Не то аргумент, не то консервный нож наконец возымели действие. Венька тоже сел и часто заморгал. – А? Ага. Да всё уже, всё. Встаю уже, – он отчаянно зевнул, снял с уха покосившиеся очки и машинально протёр их краем свитера. Лагерь потихоньку просыпался. Послышались невнятные голоса. Вжикнула молния соседней палатки. Загремел котелок. Пусто как-то загремел… – Стас! Блин! Вы чего тут вчера сделали?!