Поход

Утро 12 июля 2155 года – А ты! И не подруга ты мне вовсе! Ты… безбожница ты, вот кто! Да такие, как ты… Монолог на повышенных влёгкую проникал сквозь плотно прилегающую дверь подъезда. Стас не стал вслушиваться. Он выдохнул, поправил лямки рюкзака, ткнул в сенсор и вышел. На лавочке его появление отметили не сразу: в воздухе, казалось, едва не трещавшем от напряжения, летали искры. Старушка с пятого этажа, чей голос он услышал ещё из лифта, восседала на дальнем от подъезда конце. Широкополая панама в горошек воинственно топорщилась, как капюшон плащеносной черепахи. Одна её нога была забрана в каркас медицинского экзоскелета. Несмотря на это, бабулька сжимала в руке устрашающего вида клюку и явно намеревалась использовать её как наступательное орудие. – И не подруга ты мне! Вот помирать будешь – не приду! – кипятилась старушка с экзоскелетом. – И вообще! Это что ж я, не могу в своём дворе? Я в своём дворе вышла! Я за уборку плачу! Не для того десять лет в модуле жила, двадцать квадратных метров, пока терраформирование шло! А ты… понаехала тут! На всё готовенькое-то! Её оппонентка, судя по умиротворённой улыбке, отключила слуховой аппарат ещё в самом начале обвинительной речи. Сидевшие между враждующими полюсами бабушки, вполне привычные к такому накалу страстей, тоже и ухом не вели. Одна уткнулась в видеофон, другая лузгала семечки, не жалея качественно имплантированных белоснежных зубов. Третья с нечеловеческой скоростью вязала носок, такой узкий и длинный, что впору он пришёлся бы разве что на хвост змеелюду. Стас понадеялся проскочить незамеченным и ускорил шаг. Не тут-то было. Вся накопившаяся на лавочке потенциальная энергия тут же, как молния к громоотводу, устремилась к новой мишени. – Ишь! Ты смотри, идёт себе как барин и не здоровается! Как будто так и надо! – плащеносная старушка в панаме гневно выставила клюку, указуя на грешника. Старушка с видеофоном даже оторвала взгляд от экрана и сурово сдвинула реденькие брови, поражаясь такому вопиющему безобразию. Стас нервно кашлянул и выдавил скомканное «здрасьте». – Нет, ну вы посмотрите! ¬– старушка с семечками энергично сплюнула шелуху в костлявый высохший кулачок. – Вот молодёжь пошла! И чему их учат? Старушка с носком ещё яростней застучала спицами и запричитала, ни к кому конкретно не обращаясь: – Да уж! Вот Федька-то, младший Петухов, в его возрасте поумней был, в училище готовился. И теперь вон человек приличный, военный… А этот? Фулюган! Куда в школе смотрят? Даже здороваться толком не научили! Одна только старушка со слуховым аппаратом всё так же блаженно улыбалась, подставляя морщинистые щёки летнему солнышку. – Вот фулюган! Матери-от твоей всё про тебя расскажу! И не здоровается, вы подумайте! – не унималась старушка с носком. Стас взял курс в сторону Венькиного подъезда и ускорился настолько, насколько позволял увесистый рюкзак. Чехол с плотно скатанным спальником шумно елозил по затылку. При каждом шаге в рюкзаке тяжело и глухо перестукивали банки с консервами. Он обогнул палисадник с плотным частоколом кустовой новобобруйской мальвы в человеческий рост и едва не столкнулся лоб в лоб с самим Венькой. Тот почти бежал, отчаянно пыхтя и багровея от стыда ушами, а вслед ему с балкона на весь двор неслось: – Нюма! Нюмочка! Котлетки, котлетки-то забыл! И носочки шерстяные! Нюмочка, шапочку надень сейчас же, простудишься! Венька коротко глянул на друга и выразительно чирикнул себя большим пальцем поперёк горла. Любящая бабушка из Новых Бешенковичей отравляла ему жизнь вторую неделю. – Достала? – сочувственно поинтересовался Стас на ходу. Венька сморщился, как от зубной боли, выудил из кармана скомканные шерстяные носки ручной вязки и с наслаждением запихал их в ближайший уличный утилизатор. – «Нюмочка, не забудь носочки!» – передразнил он. – «Нюмочка, шарфик! Нюмочка, ты покушал?» Стасик, вот веришь – не могу больше! Стас верил. Сам он сорвался бы куда раньше. Венькиного же почти безграничного терпения и человеколюбия хватило на неполных две недели испытания бабушкой. Перебраться из Новых Бешенковичей в столицу бабушку заставила, по Венькиному определению, «ипохондрия планетарных масштабов». Агрессивно-наступательного характера, додумал про себя Стас. За эти самые почти две недели бабушка успела довести до белого каления, ручки и предынфарктного состояния весь медицинский персонал маминой поликлиники, папиного исследовательского центра и лично Веньку. У бабушки последовательно кололо, сводило, трепыхалось, скребло и давило то тут, то там. По ночам её мучили кошмары, мигрень и грудная жаба. Венькин папа, человек мягкий и интеллигентный, ведущий кардиолог исследовательского медицинского центра, в существовании мифического земноводного сильно сомневался. И домашний портативный диагност, и ультрасовременный медсканер, в который пришлось запихнуть оскорблённую до глубины души бабушку, показали одно и то же: старушка здорова, как бык. – Мама, – по её собственному настоянию Бобков-старший называл тёщу исключительно так, – да вас бы даже в первые космонавты взяли! Сердце у вас вообще как часы! Реакция бабушки была бурной. В результате Игнатий Бобков от греха подальше срочно убыл на конференцию по кардиохирургии в центаврианский сектор галактики. Несмотря на то, что сердца в человечески-обывательском представлении у центавриан отродясь не водилось. В итоге последней преградой между бабушкой и полным и окончательным разгромом новобобруйской медицины оказались Венька с мамой. Венька, впрочем, тоже долго не выдержал. В конце концов, мама имела дело с бабушкой все первые двадцать пять лет своей жизни. У неё был солидный боевой опыт. – Я понял, чего она хочет, – мрачно стенал обычно живой и оптимистичный Венька, – Чтобы я сидел за столом и кушал куриный супчик с лапшой и котлетки. Вечно. В шерстяных носочках и шапочке. Бабушка, Стасик, это диагноз. Особенно если она из Новых Бешенковичей…