***
Кому-то моя работа покажется благородной: умение выслушать и помочь незнакомцу ценится высоко, особенно в мире, где от близких-то поддержку не всегда получаешь. Я же считал, что телефон доверия — та еще муть, но работать где-то надо, а для студента последнего курса психфака — как раз то, что надо. Мой странноватый двоюродный дядька как-то сказал, что Бог послал мне эту работенку, чтобы я прекратил сетовать на судьбу. «Наслушаешься чужих историй, — говорил он, — поймешь, что в мире есть те, кому гораздо хуже, и, может быть, жить станет немного легче». Тиедолл оказался прав, но кое в чем он ошибся капитально. Я работаю здесь почти месяц, и жить действительно стало легче. Но дело не в том, что меня впечатлили чужие трагедии. Просто я окончательно убедился, что люди — идиоты, готовые самоубиться из-за малейшей проблемы, и понял, что не хочу быть похожим на них. То ли у меня что-то не так с кармой, то ли в небесной канцелярии решили над кем-то поржать и великий рандом выдал им Канду Юу, но самые-самые кадры доставались именно мне. Ни одна смена не обходилась без «чудаков из Алкоголинска». Так моя коллега прозвала в дымину пьяных идиотов, перепутавших службу доверия с сексом по телефону. Грубо, зато чертовски правдиво. Нет ничего более мерзкого, чем выслушивать пошлые шутейки не обремененных интеллектом рыл, решивших, что это забавно — достать несчастного психолога, который и послать-то их никуда не может. Не положено нам, видите ли, травмировать психику нежных граждан, для которых наша служба может быть единственным спасением (единственное спасение от зуда в яйцах, ага, точно!). Бывают и те, кто использует наш номер по назначению. Таких, на самом деле, гораздо больше, чем чудаков из Алкоголинска, но меньшими идиотами они от этого не становятся. Мелкую деваху отшил такой же мелкий сопляк? Все! Жизнь кончена, надо срочно перерезать себе вены. А перед этим — позвонить в службу доверия (попасть, конечно же, ко мне) и рассказать, какой этот Джеймс-Брайан-Питер козел, не забыв добавить, что все попытки спасти ее бесполезны, что она такая взрослая и все решила, а мы все сборище дебилов, которые ее не понимают. Ну ладно, я дебил, который тебя не понимает, с этим согласен. Резать руки из-за какого-то кренделя — даже мысль об этом мне кажется дикой. И зачем проклинать родителей, которые не пускают гулять после восьми, мне тоже невдомек. А уж «я прыгну с крыши, потому что мне не купили смартфон последней модели!» — это, как сказал бы один знакомый Кроль, «просто топчег». Одного только не пойму — если вам настолько хреново жить, то почему бы просто не умереть? Зачем звонить ячейке сборища дебилов и пытаться что-то кому-то доказать? Если бы я когда-нибудь захотел сдохнуть, я бы сделал это молча. Ушел — и все. Ушел — и hasta la vista, детки, я теперь в аду вожу с чертями хороводы, но даже это лучше, чем вариться с вами в котле повседневной безысходности. Вы, наверное, хотите спросить: если эта работа сравнима для тебя с жеванием кактуса, то почему ты все еще здесь? И я вам честно отвечу: не знаю. Сам порой задумываюсь — что я забыл во всей этой психологии? В детстве мечтал стать художником, потом решил выучиться на переводчика, но каким-то образом поступил на психфак. В такие моменты я особенно остро ощущаю, как это страшно — потерять память. Жил на свете человек, строил какие-то планы, и вдруг авария, кома, амнезия… И двух с половиной лет как не бывало.***
Когда это позвонило мне в первый раз, я подумал, что передо мной очередной кадр. Так оно и было, на самом деле, но если предыдущие раздражали одним своим существованием, то этот стал первым, кто смог вогнать меня в ступор. За месяц работы я наслушался многого, но впервые на заученное до автоматизма «Служба доверия, здравствуйте!» последовала такая реакция. Сначала по ту сторону трубки повисла тишина. Даже чужого дыхания не было слышно, и в голове пронеслось — а звонивший случайно не помер? Стоило об этом подумать, как он тут же залился гомерическим хохотом. Я, так сказать, птица бывалая. Общался со многими, и сумасшедшие мне тоже попадались, но этот просто поражал частой сменой своих эмоций. Сначала он изображает молчуна, потом истерично ржет, и уже через пару мгновений спокойно спрашивает: — Всегда было интересно — что чувствует человек, когда открывает дверь в чужую жизнь? Я откровенно завис, переваривая услышанное. Таких вопросов мне еще не задавали… — В смысле? Не понял, — наплевав на профессиональную этику, я в четырнадцати буквах выразил крайнюю степень недоумения. — Ну чего же тут непонятного, — усмехнулся кадр. — Ты — психолог на телефоне доверия. Каждую смену выслушиваешь чьи-то истории и волей-неволей открываешь двери в жизни своих клиентов. Вот я и спрашиваю — каково это? Что ты чувствуешь в этот момент? Теперь уже я пораженно отмалчивался, не зная, как себя вести. Что я чувствую, общаясь с клиентами? Да ничего, кроме усталости и раздражения. Только один раз я кому-то сочувствовал — студенту художественной академии, разругавшемуся с родителями-бизнесменами, которые желали видеть в сыне себе подобного. Он занимался любимым делом, стал одним из лучших на курсе, но каждый контакт с родными превращался в пытку. Парень искренне задолбался, и я его понимал. Я тоже люблю рисовать, хоть уровень моего мастерства не так уж и велик. Я тоже не могу нормально сосуществовать со своей мамашей — не знаю, за что она меня так ненавидит, но кровушки из меня высосала немало. Однако этот случай единичный, а остальное… — Чувак, ты что, до пенсии думать будешь? — проворчал кадр. — Скоро припрется мой опекун и потребует жрачки, а я даже в магазин не спускался! — Ну так иди в свой магазин, раз время поджимает, — в такой же манере ответил я. Обычно стараюсь сдерживаться, но тут система дала сбой. — Не могу, — захныкал кадр. — Он реально задолбал со своей жрачкой, готовку которой повесил на меня, и я нашел единственный выход — повеситься на собственных трусах и оставить его помирать с голоду. Но перед этим надо сделать две вещи — смыть в унитаз запас его презервативов и узнать ответ на волнующий вопрос. Мои глаза полезли на лоб, грозя вылезти за пределы лица. — Ты серьезно? — Нет, — выдал кадр замогильным голосом и вновь расхохотался. — Я вообще к плите не подхожу, боюсь спалить всю кухню нафиг. На самом деле, он потрясающе готовит. И это я тот самый охреневший жрун, которого он вынужден кормить. — А… Зачем нести ахинею про двери и трусы? — не понимал я. — Ну как зачем, человече? Это же телефон доверия, здесь нужна драма, экспрессия, страдашки! А на мой вопрос постарайся ответить. Я перезвоню через час, думаю, этого времени тебе хватит сполна. И, черт возьми, этот недошут-недофилософ действительно перезвонил. И вместе с его звонками в мою жизнь ворвались перемены.