***
— Сегодня познакомился с лучшей подругой своего опекуна. До сих пор отойти не могу. Я вслушивался в бред по ту сторону трубки и чувствовал странное умиротворение. — Вообще-то она неплохая, но ее внешность меня пугает. Опекун говорит, что ей сейчас тридцать, но выглядит эта дама чуть ли не моложе меня. А мне, между прочим, скоро девятнадцать! — Ага, конечно. Который это по счету звонок? Вроде бы четырнадцатый, если ничего не путаю. А чувство такое, будто таких разговоров было как минимум сто. — Ты сегодня какой-то странный, — заметил звонивший кадр. — Опять приснилась какая-то хрень? В точку, мистер Инкогнито. Я даже имени твоего не знаю, понимаешь, кадр? Зато я знаю, что ты — писатель, пусть и пишешь в стол. И что в твоих мирах совы обращаются в мудрецов, юные девы летают над мегаполисом, а над руинами разрушенных городов обязательно встанет долгожданное солнце. А еще я знаю, что ты обожаешь добавлять в чай клубнику и пить его тихими вечерами. И о твоей любви к бабочкам с серебристыми крыльями. И о том, как ты обожаешь гулять под дождем, покупать в ларьке какую-нибудь шоколадную гадость вроде Сникерса и грызть ее по дороге домой. Я знаю о тебе всего ничего, но доверяю почему-то больше, чем тем, кого вижу по пять раз на дню. — Мне сегодня приснился погибший друг, — зачем? Вот зачем я это говорю? Я не из тех, кто делится с другими чем-то важным, я вообще откровенничать не привык. Но именно этому человеку хочется обо всем рассказать. — Погибший друг? — удивился кадр. — Его звали Алма, — произнес я. Собеседник на том конце подавился любимым клубничным чаем. — Алма? Как его фамилия? — А тебе зачем? — в моем голосе прорезалась настороженность. — Я когда-то знал одного Алму, — объяснил кадр. — Потом он пропал из моего поля зрения, и я хочу убедиться, что мы говорим о разных людях. И тут мне стало не по себе. Мог ли я сейчас общаться с человеком, который когда-то знал моего друга? А меня? Вдруг он знает что-то, что поможет мне победить амнезию? — Алма Карма, — ответил я решительно. — Знакомое имя? На мгновение кадр задумался, а потом ответил, что нет. — Жаль, — из груди вырвался разочарованный вздох. — Помнишь, я упоминал аварию, из-за которой потерял память? В тот день мы с Алмой ехали куда-то на его машине, и если бы не один козел, возомнивший себя шумахером… Руки непроизвольно сжались в кулаки. Глубокий вдох, раз-два-три — и снова в бой. — Лучше бы мы с ним поменялись местами. Я бы смотрел на него с небес, или куда мы там после смерти попадаем, а Алма дожил бы лет до ста и умер в окружении многочисленных внуков. Знаешь, сколько у него было планов? Он этот мир и все живое любил так сильно, как никогда бы не смог никто другой. Если бы только в тот день помер я… — Ты говоришь страшные вещи. Я удивленно моргнул, не понимая логики кадра. Эту фразу он буквально процедил. — Страшные вещи? Это всего лишь констатация факта. Разве нет? — Откуда ты можешь знать, как сложилась бы жизнь Алмы, если бы тогда выжил он? Ты, зараза мизантропная, дорожил этим Алмой так, что готов был умереть вместо него. А теперь представь, что ты мертв, и выживший Алма, который любил все живое, не может простить себе твою смерть, пока ты сам кукуешь на небесах. Думаешь, так было бы лучше? Второй раз за время работы в службе доверия меня вгоняют в ступор. И оба раза — один и тот же человек. Хотел ему ответить, но кадр ойкнул и отключился, сказав перед этим странное слово «тики». А я так и замер с трубкой в руках, потому что эти слова прочно засели в моей голове.***
— Гони бабки, хлюпик. Скажи кто-то такое мне — и в мире сразу бы стало на одного идиота меньше. Но двое четких пацанов зажали в углу другого человека, а я оказался лишь случайным свидетелем. Не то чтобы хлюпик был совсем уж хлюпиком, но по комплекции явно уступал обидчикам. Первое, что бросалось в глаза в его внешности — это седые, как у древнего старца, волосы, хотя выглядел этот Шпендель лет на девятнадцать, а то и меньше. Неудивительно, что прикопались именно к нему, а не к какому-нибудь суровому мужику, которых около супермаркета ходило немало. Я не знаю, что тогда заставило меня остановиться. Я вообще в последнее время был на взводе — пять дней прошло с того памятного разговора, а мистер Инкогнито больше не звонил. Не то чтобы я сильно переживал, он, как никак, чужой человек, но осадок остался все равно. Этот кадр с его причудами оказался отличным собеседником, и без него смены стали невообразимо унылы. — Ты что, немой что ли? Бабло, говорю, гони! — прорычал гопник и, замахнувшись, треснул Шпенделя по лицу, как раз туда, где находился уродливый шрам. Тот плюхнулся задницей на асфальт, и это подействовало на меня, как красная тряпка на быка. Бросив пакет с продуктами на землю, я кинулся к оборзевшей гопоте. Все случилось так быстро, что они не успели среагировать, и вскоре лежали мордами вниз, болезненно охая и размазывая кровь по лицу. Никакой магии — всего лишь ловкость, скорость и поставленный удар. Где-то неподалеку истошно завизжала какая-то женщина, старушка в зеленом платочке на всю улицу запричитала о батюшках, молодежи и старых временах, которые, несомненно, были лучше. Пока сюда не явилась полиция (а я был уверен, что она явится), надо было драпать. Схватив одной рукой покупки, другой — ладонь мальчишки-альбиноса, только-только поднявшегося на ноги, я рванул во дворы, чувствуя, как в душе пробуждается небывалый азарт. В моей жизни мало приятных мелочей. Рисование, например, на которое с работой, учебой и пресловутым дипломом остается все меньше времени, звонки философствующего кадра, походы в любимую кофейню каждое воскресенье, где пекут очень вкусные булочки… И все. А тут за считанные минуты посетило столько эмоций, сколько за день редко посещает. Я соизволил остановиться только тогда, когда парнишка (точно, блин, какой-то Шпендель, выдохся уже на второй минуте!) вырвал свою руку из моей и остановился, тяжело дыша. Надо было что-то сказать, и я замешкался, потому что не знал, что в таких случаях говорить. Не придумал ничего лучше, чем скорчить пафосную мину и спросить: — Ты в порядке, малец? «Малец» глянул на меня так выразительно, что сразу захотелось провалиться под землю, а перед этим — дать ему по кумполу. Вид у него был такой, будто я не из лап негодяев его вытащил, а остановил посреди улицы и начал впаривать товары компании Эйвон. Неизвестно, чем бы кончился вечер, окажись спасенный кем-то другим. Но судьба, походу, снимала какую-то комедию абсурда, потому что голос этого Шпенделя оказался пугающе знаком. — Все отлично, мистер Помоги-незнакомцу-ценой-собственных-нервов. Все просто за-ме-ча-те-ль-но.