Дорогой отец...

Дорогой отец, сейчас в моих руках покореженный металл серо-желтого тавро. Это не было финалом или переходом к новой главе, но где-то вдалеке скорбно воют псы. Быть может, я где-то ошибся. Воздух настолько сильно пропитан твириновым запахом, что, кажется, будто твирь и была моим воздухом всю эту жизнь, наполняя мое тело и меняя его изнутри. Это был обычный дом. Он не стоял на пустыре, да и не отличался он от других таких же красно-желтых изгоев. На кухне все было исчерчено зелено-голубыми линиями, а в спальне пахло морским воздухом. Иногда мне казалось, что и у хлеба, оставшегося в шкафах этого мира, был привкус водорослей, а молоко пахло сажей. В осколках забытых зеркал мне виделись чьи-то души. Заведомо усопших или не имеющих прав родиться. Эти покореженные тени простирали ко мне свои ветвистые руки и пытались подарить свои сердца. Но черно-коричневые комья проваливались сквозь мои пальцы, а в воздухе витал железистый запах. Под ногами всегда оставались лишь глина и кости. Дорогой отец, а тебе приходилось видеть страх и боль? Тебе приходилось рвать голыми руками тела, которые все еще пылали жаром? Тебе приходилось мстить за тех, кого мечтал забыть, тем, кого никогда не знал? Может тот пожар и был галлюцинацией, но мои руки все еще в кровоточащих ожогах. Но скальпель все равно не в моей крови… Может звезды вовсе и не хотят смотреть на нас, а может они просто хотят умереть. Если бы мир желал ответов, может быть он бы и задавал вопросы… Как давно на стенах Боен выросли эти светящиеся растения? Как давно они стали заменять мне лучи солнца? Я вырываю страницы из твоего дневника и складываю их поперек и по диагонали. Сквозь шепот чьих-то душ я слышу предсмертные крики желтоватых листов. Мои кораблики не уплывут в далекое море и не принесут обратно крики чаек. Они умрут, наполовину погрузившись в воду, и пойдут ко дну, исчезая в черных водах Горхона. Змеиный человек верил в святость и непорочность Зеркальной Башни. Он любил теории и подгонял к ним факты. В зависших в своем великолепии лестницах чудится крик отчаяния. Разве то, что противоречит законам, может быть невинным? Разве хладнокровие может быть не преступным? Я вдыхаю полной грудью твирь и мечтаю, чтобы она изменила не только мою душу, но и тело. Нет! Осколки всегда режут, рвут и убивают! Они не знают пощады, они не ведают сожаления! В тех зеркальных осколках не было отражения неба, но не было в них и буйства. Только черные тени на дне вечности беззвучно смеялись в ответ. Я дошел до своей точки невозврата. Я сломал свои ребра и вынул стучащее сердце. Я отдал свои глаза на расправу воронам, а тело – псам и крысам. Я напоил степь своей кровью и вырос рядом с камнями. Я поступил как первый пришедший сюда человек, я согласился стать частью этой степи. Я уничтожил свою клетку и выбрался на волю. Может быть когда-нибудь по ржавым рельсам сюда придут те, кто нуждается в покое и переменах. Они пройдут по степи вдоль черной реки и увидят на дне потопленную армаду. Они зайдут в дом и прочитают на кухне просьбы о помощи. Они снесут коричневую гору, что когда-то была моим домом, и будут любоваться обломками Зеркальной Башни. Они похоронят мое прошлое и построят свое будущее. Дорогой отец, эти костры, что разжег не я, были моим спасением. Они сжигали мою инфекцию изнутри и дарили неясную надежду на вечность. Я видел сны, где ты был жив, и видел сны, где был мертв я. Двенадцать дней слишком мало, что насладиться своей причастностью. Но их слишком много, чтобы увидеть свою неизбежность. Моя реальность осыпается теми самыми зеркальными осколками, мне на ухо шепчут свои страхи те самые тени. На моих руках остается ржавая глина, а перед глазами разжигаются жертвенные костры. Я чувствую, как ломаются мои кости, враз ставшие птичьими. Я ощущаю, как в моей печени начинают прорастать флюоресцирующие растения. Мои легкие давно выжгла твирь. Двенадцатый день принес мне свое облегчение. Тут виной не будет моя неосторожность или роковая случайность. Это не будет судьбой или моим выбором. Смерть – неизбежность. Я не могу жить без Города, а значит, умру с ним. Я стану чернокрылым вороном и буду летать рядом с руинами своей души. Вернись