Плюшевый медведь

Итак, утро. Я выпил вчера… Немного, я точно это помню. Кажется, всего пару стаканов, но голова гудит, глаза открывать совсем не хочется, тело прилипло к кровати, и… У меня нет кровати. Я должен быть на раскладушке, так? Но подо мной не слышится скрипа пружин и то самое, характерное напряжение. Спина не болит. Это не раскладушка и не мой диван. Далеко, за пределами моего сознания, затрещал телефон, а после и моя голова. Твою мать… Раньше все было куда проще. Я закрывался один дома, отключал телефоны, пил спокойно, размеренно, а иногда и напивался, да, но последствий не было. Никаких, кроме больной головы и небольшой тошноты на утро. Сейчас же я не знаю, где уснул, стоит ли говорить о том, что я помню? Кстати, вчера все было в порядке. Мы действительно много не пили, сидели на кухне, болтали… Помню, слушали Фрэнка Синатру, Аркаша жаловался на жизнь… Черт, кто-нибудь возьмет уже этот телефон?! Пришлось открыть глаза, о чем я тут же пожалел. Солнце, найдя небольшую щель между плотно задернутых штор, пустило всего один луч в комнату. И, по закону подлости, этот луч прожигал мое лицо. Боль забилась в черепной коробке, колоколами отбивая все мои движения. Да не может так быть с пары стаканов бурбона! Никогда не было! Я лежал все-таки на диване. Но рядом оказался Аркаша, похрапывающий и неестественно выгнутый к спинке мебели. Как я мог не понять этого? Сумасшедший день… А день ли? Господи, если ты есть, помоги мне. Квартира вытянута в сторону, смутно напоминает мою, неужели мы пришли к соседям?.. А зачем?.. Встаю и спотыкаюсь обо что-то холодное. Бутылка. Не могу разглядеть чего именно, буквы расплываются, но по форме это напоминает обычное вино. Почему мы пили вино, я же терпеть его не могу… Оглядываюсь на Аркашу, а он пожимает плечами. Ты же спал, эй… Ну, ладно, с этим разберемся позже, главное — найти телефон. Иду по коридору. Он слишком длинный, и тумбочка, что у входной двери, все время оказывается на расстоянии вытянутой руки, но достать ее я не могу. Когда я уже отчаялся и стал злиться, дверь, которая все это время была напротив меня, резко распахнулась, и я увидел, как мама заходит в нее. Берет телефон и громко смеется, после чего смотрит прямо на меня, в мои глаза, немигая, и тихо говорит то, отчего я теряю под собой ощущение твердыни: – Как Коля разбился? Насмерть? Что-что… Повторите, пожалуйста. Не справился с управлением, а рядом бутылка? Но он же не пьет… Еще и курил? Да, ошибки быть не может, у него на щечке шрамик такой был, в детстве упал, плакал так… Жалко его… Боже мой... Что? Я падаю на пол и обхватываю руками свою голову, сжимаю ее так сильно, что, кажется, она вот-вот лопнет. То есть я умер? Если я курил перед смертью, то как это было? Я ведь ни разу не брал в руки сигарету, считал это мерзким… А почему я разбился? У меня ведь нет машины, водительские права просрочены давно… Этот случай очень напоминает тот, что когда-то произошел в моем детстве. Тогда разбился папа, но он не умер, он жив. Что за ерунда… Смотрю в комнату, откуда вышел, и ничего не вижу. Темно, и где-то все так же трещит телефон. Ложусь на грязный линолеум и смотрю в темнеющий потолок. Все начинает исчезать, остаются только звуки, навязчивые звуки. Телефон, чей-то голос, скрип половиц. Я большое-большое морское существо. Я растворяюсь в морской пучине и готов пустить свои щупальца куда-то еще глубже, где солнечный свет не имеет ничего, кроме названия. Туда, где меня никто не найдет, где я точно буду один, неважно, разбившийся на машине или же отравившийся таблетками… Я впускаю воду в свои обмелевшие легкие… Принимаю балласт на грудь и… – Блять, Коля, телефон для даунов создали? Ответь, заебал уже. …просыпаюсь. Все это был кошмарный сон, голова почти не болит, только гнетущее ощущение усталости и обложка от альбома Синатры, что валялась рядом с моей раскладушкой, напоминала о вчерашнем дне. Аркаша лежал на своем диване, сонно смотря на меня, а на улице все еще было по-утреннему темно. Я встал. Действительно встал и при этом ни обо что не споткнулся. Даже заглянул на кухню, но увидел только свой стакан и бутылку, наполовину полную. Или пустую. Черт ее разберет, главное то, что она только одна и содержимое в ней еще имеется. Телефон перестал звонить, и только тогда я вспомнил про него. Чертыхнувшись, бегу к куртке и быстро ищу эту маленькую машинку для связи, но, как и в моем сне, нахожу его на тумбочке. По телу пробежались мурашки, и мне пришлось опереться о дверь. Так не хотелось смотреть, кто и зачем звонил, однако пальцы сами разблокировали панель, и я увидел десять пропущенных. С трудом заставляю себя посмотреть. Только бы не мама, только бы не мама... Шеф. Твою мать, ну конечно! Сегодня же мой рабочий день, а о внезапном отпуске я не предупредил. И у матери нет моего номера телефона, почему я вообще подумал о ней? Облегченно выдыхаю и тихо смеюсь от того, как по-дурацки началось это утро. И, прежде чем звонить Михаилу Александровичу, иду в ванную и умываюсь ледяной водой. Достаточно мистики в моей жизни, все, хватит. – Да, я понял… Хорошо, да… До свидания. Все решилось более чем отлично. Мне предложили поработать сегодня полдня, потому что у Яры отгул, а после шеф меня еще и до паспортного стола довезет. Вместе с Аркашей, разумеется. Вот так, идиотское утро стало приобретать интересные оттенки. Я даже захотел есть, но вместо этого побежал будить Аркашу, который спал слишком крепко для девяти часов. – Аркаша, Аркаша… Вставай же, ну… – я трясу его за руку и растерянно смотрю на плотно закрытые глаза, на то, как он хмурится и отталкивает меня. Никогда не будил людей, и, судя по всему, это был последний раз. Наконец, он приоткрывает одно веко и смотрит на меня мутным, сонным взглядом, после чего снова закрывает глаза и жмурится. – Коля, пошел нахуй. Вначале твой телефон полночи трындел, потом ты трындишь, а потом что, тетя Клава придет трындеть?.. – он говорил так невнятно, так тихо и неразборчиво, что я на автомате продолжил трясти его, смотря куда-то в пол и мысленно пытаясь разобрать его речь, но тут он подскочил и зло уставился на меня, совершенно еще не проснувшись. – Я дам тебе по ебалу. – Аркаша, доброе утро… – Пошел нахуй, ты меня в час ночи разбудил, уебок. Нахуя? – Во-первых, не выражайся, во-вторых, уже доходит десять, в-третьих… – В-третьих, какого черта, Коля? Тебе заняться нечем? Так иди выпей еще, не знаю, душ прими, пожрать себе приготовь, я-то тебе зачем нужен? – его гнев сменился на какую-то безысходность, он сидел весь помятый и хмурый, потирал свою больную ногу и вздыхал, прикладывая руку к лицу. Я сел рядом и выдохнул, смотря на его ногу тоже, после чего продолжил прерванную фразу. – В-третьих, я хотел предложить тебе поехать со мной на работу… Извини, что разбудил, ложись тогда, – пожимаю плечами и встаю, чтобы начать собираться. В мою спину прилетела подушка, отчего я немного оступился. – Ладно, я согласен… Поможешь встать? Добирались мы до торгового центра почти молча, изредка перекидываясь ненавязчивыми фразами. Аркаша, скорее всего, досыпал в коляске, я же пытался уложить в своей голове, как мне действовать дальше. Сейчас поработаю, затем в паспортный стол, а потом? Надо заскочить в офис, взять бумаги или же полноценно выйти завтра с утра? В такой экстренный случай понимаешь, что иметь две работы немного напряжно. Поразмыслив, я понял, что лучшим вариантом будет выйти завтра на работу, все равно Аркаша спит полдня. А там и посмотрим, деньги нужны в любом случае. – Аркаша, смотри. Я буду стоять около лавочки, а ты можешь пока покататься и присмотреть себе одежду. Я дам тебе свой кошелек на хранение, возьми столько, сколько нужно. Но и не шикуй особо, – мы стояли около служебного помещения, и я немного недовольно смотрел на Аркашу, который засыпал на ходу. Услышав, что можно покататься в одиночку, он тут же проснулся и захлопал ресницами, уставившись на меня. Вот уверен до мозга костей, что он потратит все. – А мне не нужны деньги. У меня же все с собой, Коль, – он похлопал свой рюкзак, и я удивленно кивнул, забыв об этой детали. Что же, одной проблемой меньше. Я уже собирался заходить в раздевалку, как он окликнул меня. – Тебя ждать? Я остановился, закрыл уже открытую дверь. Тревога поймала меня за хвост, она начала жевать меня снизу, оцепляя мои ноги скользким льдом, отчего мурашки прошлись по рукам. Если он увидит меня в моей другой шкуре, он может сделать неправильные выводы. Или наоборот, посчитает, что я опять ему вру. Будет задавать вопросы. Я не способен объяснить ему все то, что чувствую здесь, под этим слоем искусственного меха. Это что-то тонкое, такое неосязаемо-личное, что я не могу открыть каждому. Даже если он живет у меня дома. Я медленно покачал головой, изучая плитку пола, и тихо проговорил: – Нет. Аркаша колесил по центру, а я уже вовсю разгуливал вокруг своего места в костюме. Удивительно, но теперь это не приносило мне какой-то радости, этого искрящегося ощущения нужности, необходимости. Все это время я отчаянно думал обо всем случившемся, казалось, что я смогу найти выход из этой ситуации, но что здесь решать? Все уже решено, осталось лишь добавить последние штрихи. Сделать документы, поставить Аркашу на ноги… А потом? Вернуться к своей рутине? Своему одинокому существованию в этом костюме медведя? Я не знаю, что делать. Казалось бы, все на своих местах, все так, как и должно быть, но я чувствую, что это гложет меня. Изнутри давит, вытесняет мои органы, я изо всех сил стараюсь подавить это чувство, и всякий раз оно выигрывает. Я сел на скамью. Люблю смотреть на людей. Каждый чем-то занят, у каждого из них что-то свое в этой жизни. Вон женщина в коротком платье. Что она ищет? Любовь? Страсть? Скорее всего, нет. Мы делаем поспешные выводы, только взглянув на человека, и именно эти выводы убивают надежду познать друг друга. По-настоящему понять. Встречают по обложке, как говорится. Снимаю свою «голову» и держу ее в руках. Мне так сложно взаимодействовать с этим миром, так трудно даются мне эти перемены. Порой, хочется просто забраться под стол и сидеть там, пока все проходят мимо, пока смеются, шумят. Я не создан для этого, и от одного моего желания стать лучше ничего не изменится. Нужен мотиватор, нужен кто-то, кто мог бы дать силы, верить в мое существование и подать руку, когда я падаю. У меня этого человека нет. Я и девушкам не нравился. Родителям. Все искали во мне что-то гигантское и большое, мои таланты. Ждали от меня действительно стоящих вещей, и, в конечном итоге, просто устали ждать. Отвернулись, махнули рукой на мое отшельничество, а я не стал против. Так оно и есть. Нет во мне этого стержня, нет стремления быть всем и сразу, я просто есть, в своем крошечном мире одинокого моллюска, что скрывается под плотной хитиновой раковиной. И даже будучи в толпе, я одинок. – Приве-е-ет! Я вздрогнул и поднял голову, пытаясь установить, откуда звук. Он был за моей спиной, и я уже собирался повернуться, как вдруг понял, чей это голос. Аркаша. Блять. Поспешно пытаюсь натянуть обратно медвежью голову, но, как назло, путаюсь и не могу разобраться, что делать. Мой новый друг достаточно быстро подкатил, а посему я оказался со своим разбитым «корытом» в руках. Отвернувшись, я сделал вид, что не замечаю его. Сердце от страха колотилось так, что мне пришлось дышать чаще, чтобы не задохнуться от всего этого. Ладони слегка подрагивали, а ноги начали неметь. Надеюсь, что это смерть. – Мистер Громила? Да и без маски! Вот это честь! – он тараторил и пытался пожать мою руку, но не мог никак этого сделать и просто дергал меня за костюм. По его речи я понял, что он вовсю улыбается. – Ну же, Гюльчатай, открой личико… Нормально же общались, чего ты… И он поворачивает мое лицо. Видит меня. Я вижу его. Мне нечего сказать, ему тоже. – Кхм… А под конец в рояль насрали, мне так друг говорил. Дома бухнем и обсудим, я видел у тебя алкашку, не отмазывайся. – Первым заговорил Аркаша, и мне стало тошно. Лучше бы он молчал, но он продолжил, игнорируя мои мысленные просьбы. – Так, ладно. Смотри, что я купил… Вот тебе и плюшевый медведь…