Limitless.

Джено понимает, что проебался. Очень красочно и очень паршиво, если быть совсем честным. Это странное ощущение скребется где-то в районе солнечного сплетения, пока мимо него пролетает один внеплановый выходной день. Пока он собирается в школу, закидывая учебники в сумку. Пока он едет до нее, заткнув уши наушниками и разглядывая Сеул в затемненное окошко автомобиля. Пока сидит на уроках. В голове до звона бьется тупая и недодуманная до конца мысль. Что он проебался. Джемина нет в школе. И это не удивительно, учителя только вздыхают и ставят очередное отсутствие в классный журнал. Ничего нового, головная боль всея школы снова не появляется на занятиях. Только у Джено подозрительно (и до боли) тянет под ложечкой, что в этот раз - это не очередной приступ бунтарства имени На Джемина. Все гораздо хуже. Джено вылавливает Донхёка на перемене между третьим и четвертым уроком и тянет на улицу, промозглый недо-дождь разбивается моросью о серую ткань школьной формы. Донхёк зябко передергивает плечами и вопросительно вскидывает бровь. - Я... кажется, я натворил такой херни. До него доходит только сейчас весь ужас произошедшего. И не страшно за свою ориентацию, бог с ней, честное слово. Он вспоминает разбитые костяшки на пальцах Джемина и обманчиво-ровный голос посреди вечернего школьного двора. Донхёк изгибает одну бровь и ждет продолжения, внимательно и молча. За что его можно (и нужно) любить сильнее и сильнее. Почти как Минхёна, но тот выигрывает только за счет того, что он хён. Джено рассказывает, прижимаясь спиной к стене школьного здания, рассказывает и сползает вниз, уже наплевав на испачканные в дождливой грязи брюки и прозвеневший школьный звонок. Его прорывает почти до истерики, потому что осознание накрывает девятым валом, сметая на своем пути все то, что он так долго оберегал в себе. Успех. Стабильность. Правильность. Все это полетело в пекло, стоило в его жизни появится На Джемину. Донхёк воровато оглядывается по сторонам и вытаскивает из кармана пачку сигарет (дорогих, с привкусом мяты). Джено не умеет курить, кашляет горьким дымом, но упорно затягивается, потому что должен же он хоть где-то, если рваная рана в груди не собирается это делать, расползаясь все сильнее и сильнее. - Ну ты и придурок, - констатирует Донхёк, прислоняясь плечом к стене и глядя на него снизу вверх (Джено как никогда с ним согласен), - он же влюбленный в тебя. Ну. Был, по крайней мере, если мои источники мне не врут. А ты с ним так по-мудацки... Джено оторопело хлопает ресницами, разглядывая друга сквозь собственные пальцы. Он отказывается принимать эту реальность. Это все неправда. Все это ничего не значит. Не значит. Не. Значит.