Вышло из срока годности

      Под звуки неутихающего проигрывателя Коул, едва продрав глаза, повернул голову к кофейному столику рядом с диваном. На расстоянии вытянутой руки стояла пузатая чёрная кружка, которая воплощала в себе все замечания разом о плохом вкусе владельца квартиры, и рядом же — наполовину полная бутылка воды без крышки. Слабой волной нахлынула мысль об аддиктоле. Затем — вторая волна — заставила, скорчившись, привстать, разминая замлевшую шею.       Вода, препараты, крик, звонок, люди в форме, слёзы на глазах. Всё ещё бушевала вторая волна, и Коул, почувствовав, как обычно, давление в области сердца, привстал и, пошатываясь, щурясь в полумраке, побрёл по памяти к раковине и кухонным тумбам. Его снова начинало мутить после сна.       Носки зашаркали по ковру.       Наконец, рука нащупала выключатель. Загорелась мелкая белёсая лампочка рядом с серым холодильником, и теперь Коул, проморгавшись на ходу, ринулся к крайней тумбе рядом с раковиной. Щекочущее желание лизнуло сознание воспоминанием о блаженстве ментатов. Эффект прошлой дозы аддиктола растворялся.       Дверца тумбы со стуком раскрылась. Нужное лекарство стояло в первом ряду, секунду спустя — уже в руках.       Как задыхающийся от приступа астмы, Коул на вдохе выдавил прохладный пар целиком в рот, чувствуя на языке мерзкий приступ горчащего безвкусия. Он задержал дыхание, таращась на ровную маленькую дырку в стене, между столешницей и верхними полками с тарелками, и медленно сделал выдох и снова — вдох. Такой же медленный и осторожный.       Ему пора было уже поставить себе будильник на время приёма лекарства. Так многие делали в подобных ситуациях. Но будильник всё не появлялся то ли от банальной забывчивости, то ли из-за того, что ему до сих пор было тяжело смириться с тем, что лекарство теперь для него — необходимость до тех пор, пока зависимость не исчезнет.       Постояв ещё какое-то время как истукан, из импровизированной аптечки Коул достал глазные капли, а использованный аддиктол выбросил в полупустое мусорное ведро. Глаза у него постоянно после сна гноились почти с самого детства, как его семья переехала в Бостон, так что их приходилось чуть ли не постоянно капать.       Мысли прояснились, и опустошённость вновь приготовилась занять своё законное место в теле. Но этому помешали посторонние звуки.       Он, уже вытирая глаза полотенцем, прислушался. Сначала было сложно разобрать, что именно ему слышалось из-за музыки, однако вскоре громче раздалась ругань. О чём ругались и кто ругался, было неясно, если судить только по обрывкам слов, но почему-то не возникало сомнений, что это снова бранились друг с другом соседи по этажу.       — ...и пса своего заткните, а то ни часу покоя: всё лает и лает, лает и лает, а мне спать надо, между прочим! Особенно в мой единственный выходной, между прочим! — Уже заглушив проигрыватель, Коул узнал голос старика Джейсона.       — На вашем месте я бы осторожнее выбирал слова, мистер Джейсон: тут же дети. А лай вас больше не побеспокоит. Тока умерла этой ночью. — Это уже говорил Макото, другой сосед. Он переехал в их дом где-то два года назад вместе со своей семьёй, и с тех самых пор на этаже часто возникали какие-то дрязги.       Джейсон вроде пробурчал что-то неразборчиво, а потом резко добавил:       — В любом случае пусть ваш сын держится подальше от моего внука — лишние проблемы нам от вас не нужны. Идём, Эд, нам пора на рыбалку.       Хлопнула дверь, и послышались тихие всхлипы и шепотки.       Коул закатил глаза. Наверняка это снова были расовые — или цветные — разногласия. Жёлтые в данном случае.       Джейсон довольно часто резко высказывался об азиатах в открытую, не скрывая своего отношения перед Макото. Коул даже молча поддерживал его позицию: меньше водишься с узкоглазыми — меньше проблем, — но всё-таки сам предпочитал держаться в стороне, пока его это непосредственно не касалось.       Несмотря на позицию старика Джейсона, его внук Эд довольно охотно общался с Аки, сыном Макото. Они часто сидели на скамейках снаружи, читая друг другу комиксы. Удивительно, как им удавалось находить общий язык.       Раздался тихий стук в дверь. Коул хотел не обратить на него внимания, но стук повторился настойчивее несколько раз.       — Иду, — раздражённо массируя шею, отозвался он. — Уже иду!       Он повернул замок и распахнул дверь со скрипом.       Перед ним, заспанным и в мятой одежде, стоял низкий черноволосый мужчина, ниже него где-то на две пинты.       — Доброе утро, — Макото по привычке попытался улыбнуться, но, видимо, вспомнив об этом, быстро одёрнул себя. — Мы с вами плохо, конечно, знакомы, но больше просить на этаже некого, — он едва заметно покосился в сторону двери квартиры Джейсона. — У вас случайно не найдётся горячего шоколада?       — Не припомню, — соврал Коул, попутно вспомнив, что в одном ящике на кухне точно осталась начатая упаковка с горячим шоколадом. Его старшая, Галина, очень любила горячий шоколад и домашний какао с маршмеллоу, поэтому он держал у себя в квартире запас на всякий случай.       — Жаль, — он снова сдержал улыбку, не отводя взгляда маленьких карих глаз, — но спасибо всё равно. Пойдём, Аки, мама заварит тебе чай.       За спиной Макото Коул заметил мальчика, лет десяти на вид, который стоял, ссутулившись, не поднимая головы, и внимательно рассматривал свои ноги в новеньких туфлях. Его чёрные, как и у отца, волосы непослушно торчали в разные стороны.       Аки вытер рукавом нос и, быстро посмотрев на отца, взял его за руку и потянул.       — Пойдём, — прошелестел он, кивнув головой.       — Всего доброго, — Макото тоже кивнул, оборачиваясь к своему сыну, и оба они пошли обратно к себе.       Коул фыркнул, захлопнув дверь. У него были дела поважнее.       Он посмотрел на часы, висевшие над маленьким телевизором. Было уже шесть часов, но сквозь щель между занавесками пробивался только красный свет от вывески мастерской напротив.       Коул заварил себе зелёный чай, которым он запил бутерброд с сыром, ветчиной и горчицей, снова умыл лицо, проверил глаза.       Он быстро собрался, накинув на себя тёмную куртку и нахлобучив любимую (а скорее — просто привычную) кепку. Сегодня, как и обычно, ему торопиться было некуда, поэтому, заинтересованный вчерашними словами Рида, он захотел проверить, что же творилось на стройке убежища, куда попадут его дочери под опекой Ганны.       Закрыв на ключ квартиру и проверив дважды, что она действительно закрыта, он спустился по лестнице, случайно услышав тихое пение, исходящее из квартиры Макото.       Снаружи было прохладно. Шёл мелкий мерзкий дождь со снегом, который, падая на крышу ближайшей остановки, на машины, на дорогу, на деревья и пожухлые кустарники в саду, рядом с их домом, быстро исчезал. Снег таял и на соседних высотках. Тем не менее воздух вонял машинным маслом — возможно, по большей части из-за автомастерской, находившейся в здании напротив, — а звуки вокруг напоминали оживлённную пристань с баржами, пускающими мазуту в воду: всё чернело.       Снова заслезились глаза от копоти и грязи. Сразу после переезда и до позднего юношества Коул беспокоился за это, пытаясь оберегаться от всякого смрада, носил очки и ходил к врачу чуть ли не каждый месяц (а точнее, к этому приучила его мать). Но со временем он понял, что не особо-то ему всё это помогает, и стал ограничиваться только глазными каплями два раза в день. Разницы особо не чувствовалось.       До места он добрался за минут сорок, как и рассчитывал. В парке, рядом с метро, неспешно гуляла пожилая пара, поджарая темнокожая женщина расклеивала новые плакаты поверх старых. Но больше беспокоило другое: рядом со входом на станцию столпилась кучка людей.       — Доброго, — Коул закашлялся, когда в лицо ему пахнуло сигаретным дымом, — утра. Что, не впускают? Закрыто?       На него хмуро посмотрело пятеро мужчин, но только один, самый высокий, пустив ноздрями новый клуб дыма, ответил:       — Разве это не ясно с первого взгляда? Да, закрыто, ничего не работает. Только кассирша с охраной сидит и посылает на другие станции. Я одним из первых сюда пришёл и одним из первых оттуда вышел. Вот, теперь хер пойми, как без этого метро обходиться. На такси всю жизнь не поездишь с нашей-то зарплатой.       — Мудаки. Мудилы. Жополизы. Лизоблюды. Даже предупредить не предупредили. Не посчитали, видите ли, нужным сделать это вовремя, — щёлкнул зажигалкой другой, пониже ростом, с редкими тараканьими усишками и выпученными глазами.       — Ну, мне в любом случае туда надо заглянуть. Что, таки кассирша только перенаправляет, ничего больше не говорит? Например, о причинах и тому подобное?       — Да где там, даже не извинялась за неудобство свиноматка эта, — продолжал канючить всё тот же.       — Будто в наше время кто-то извиняется за такие пустяки, — усмехнулся третий, с надвинутой шляпой на глаза.       — Ну, теперь буду в курсе. Я пошёл. Всего хорошего, — Коул поправил кепку и навострился. Ему пробурчал кто-то вслед:       — Передавай охране привет, кривоносый.       Он скрылся за дверью.       Внутри пахло едкими чистящими средствами, краской, отчего начала слегка болеть голова, а глаза — слезиться сильнее. Бедненькое освещение ляпистыми пятнами лежало на бирюзовой плитке стен, сине-жёлтый эскалатор мирно шипел, как спящий на раскалённом камне ящер, а на посетителя снисходительно и в то же время отстранённо смотрели глаза на угловатом лице металлической статуи.       Комната встретила его грудой синих и белых контейнеров, которыми была заставлена вся правая сторона и активный едатрон, так что Коулу даже показалось, будто его забросило вовсе не в метро, а на какой-нибудь склад за городом. Пожалуй, только пустующие скамейки, пара протектронов в капсулах и насущная бирюзовая плитка напоминали об обратном.       Он потёр сбитые костяшки пальцев и равномерно, спокойно приблизился к кассе, защищённой от посетителей металлической сеткой.       — Здравствуйте.       Плотная кассирша вздрогнула, приоткрыла один глаз, потом второй и попыталась скрыть свою сонную угрюмость профессиональной улыбкой.       — Здравствуйте, — ответила она без особого энтузиазма. — Чем могу помочь, сэр?       — Я будущий резидент убежища 114, компании Волт-тек. И я хотел бы увидеть, на каком этапе готовности оно находится в данный момент. Могу я пройти?       Она глянула на свой терминал, а потом смерила его взглядом своих покрасневших глаз непонятного цвета. Большие тёмные мешки под ними больше были похожи на переполненные мешки с зерном, которые вот-вот лопнут. Его мать когда-то тоже приходила точь-в-точь с такими же после своих ночных дежурств в больнице.       — Не можете. Мне велено отправлять всех, кроме рабочих, на другие станции, — женщина отъехала на стуле ближе к терминалу и, открыв ящик, достала оттуда маленькую коробку. — Спасибо за ваше терпение, всего доброго.       — Нет, погодите, моя семья платит Волт-тек огромные деньги, а мы даже не имеем права пройти на стройку?       Она отложила коробку в сторону и вздохнула:       — В распоряжении написано: «Никого не впускать». И точка. Извините, но вам действительно пора. Ближайшая станция метро...       — Вы хоть знаете, что ваше руководство нарушает закон? — Коул придумывал это на ходу, глядя строго в глаза и пытаясь выглядеть как можно увереннее. Ему опять вспомнилась Ганна и её чёткие, ровные и — временами — повелительные интонации, когда она разговаривала по телефону при нём, но он тут же отмахнулся от этой мысли, словно от надоедливой мухи. — Если бы мы платили пять центов, тогда да, ни о каком пропуске не было б и речи. Но платим мы не пять центов, а столько, что можно купить ещё одну квартиру в центре Бостона. В таких случаях по закону вкладчик имеет право знать, как распределяются его средства.       Кассирша расширила глаза при примерном упоминании суммы и тут же, нахмурившись, продолжила:       — Руководство не давало никаких других указаний. А если я нарушу это, то лишусь своей единственной квартиры на окраине. Нам больше не о чем разговаривать, уважаемый. До свидания.       — До свидания, — процедил он сквозь зубы и сел на скамью.       Толстуха покачала головой и, достав из коробки таблетки, запила их водой.       Наверно, этого и следовало ожидать.       Коул достал свою старую записную книжку, ручку и сделал вид, будто что-то в ней записывает. Искоса он поглядывал на кассиршу, которая тоже иногда косилась на него, не скрывая своего пренебрежения, и думал о том, как ему сейчас поступить. Он, конечно, мог ломануться на стройку, но его тогда выкинет отсюда охрана. Это может доставить проблем.       Затем он заметил автомат с напитками. С ядер-колой, точнее. Он стоял в дальнем углу рядом с нелепой колонной и мусорным баком.       — Автомат-то у вас хоть рабочий? — Коул поднялся с места.       — Рабочий, — отозвалась кассирша.       Нашарив в кармане пару мелких купюр, Коул спустил их на покупку двух бутылок ядер-колы и, держа холодящие кожу стеклянные горлышки, вернулся на своё место. Он поставил одну на пол, а вторую быстро откупорил и выхлебнул пару гулких глотков. Пузырящийся холодок прошёлся по глотке.       Так он просидел в обнимку с бутылками ещё какое-то время. На станции было давяще тихо, и только пощёлкивание клавиш терминала нарушало эту тишину. Затем он увидел два силуэта, спускавшиеся по эскалатору, и решил присмотреться: на свет вышла высокая пожилая женщина с алыми волосами и молодой человек, державший её под руку. Она шла медленно и размеренно, как дирижабль, плывущий по небу, а её спутник плёлся рядом, иногда задумчиво посматривая на её ноги.       Кассирша обратила внимание на них, когда женщина, постучав морщинистой рукой в окошко, обратилась к ней мелодичным голосом. Незнакомка тоже спросила про стройку, произведя из сумки какой-то документ в файле, но разговор был недолгим, чего и следовало ожидать: за кассой им тоже ответили сомнительным отказом, отчего женщина приосанилась, а её спутник рядом затараторил, что разве кассирша не знает, с кем говорит, что, де, перед госпожой Ламорье должны открываться все двери. Кассирша опасно сощурилась и кивнула, что узнаёт, но приказ есть приказ, и даже госпожу Ламорье она не имеет право пропускать. Тогда парень как бы невзначай порылся в своём портфеле, достал оттуда пачку зелёных купюр и, отсчитав половину, положил перед работницей метрополитена. Та впилась взглядом в подачку.       — Это всего лишь маленький презент, — улыбнулся парень, — за вашу добросовестную работу. А теперь, если вы позволите, нам нужно пройти.       Кассирша поколебалась, поглядев снова на экран, потёрла нос-картошку и неуверенно выдавила из себя:       — Проходите. Я вас не видела.       — Премного благодарны, моя дорогая, — отзеркалила улыбку своего спутника так называемая госпожа Ламорье. — Всего вам наилучшего.       Коул протяжно вздохнул, поглядев, как кассирша быстро спрятала деньги и вернулась к своим делам, а посетители навострились дальше, куда и он собирался.       — А я вот тоже по поводу нового жилья, — усмехнулся он им вслед. — Может, подсобите товарищу-соседу?       Госпожа Ламорье не обернулась — это сделал за неё её спутник. Он оценивающе, насколько это возможно при взгляде вскользь, осмотрел его и, нахмурившись, отвернулся, скрываясь из вида в коридоре.       — И на том спасибо, мусье мажор.       Коул привстал, одарив долгим взглядом и неидеальной широкой улыбкой толстуху, что снова что-то набирала своими пальцами-червяками в терминале. Или делала вид, что набирает. Она даже не посмотрела ему в ответ.       Он двинулся следом за парочкой, услышав возмущённое бульканье.       — Вам туда нельзя! Я сейчас позову охрану!       — Тогда им придётся вывести не только меня, — он пожал плечами, исчезнув за углом.       При спуске по лестнице ему послышался какой-то гул позади, но, по мнению Коула, это вряд ли могло что-то означать, поэтому он даже не приостановился, чтобы разобраться, что это было.       Здесь было намного темнее, чем на входе, когда спускаешься к кассе. Лампочки над головой и по бокам вовсе не горели, но зато дорогу вперёд освещал конус блёклого света впереди с закрытой станции.       Он оказался на последней ступени и заметил, какой кавардак из ящиков здесь творился.       — Выглядит пока не слишком красиво, — раздался тихий голос того парня, что дал на лапу кассирше, — но надеюсь, моё первое впечатление обманчиво.       — Согласна, — ответила ему госпожа Ламорье.       Коул готов был поклясться, что голос явно был гораздо моложе, чем его обладательница. Если бы он её не увидел до этого, мог бы дать разве что лет тридцать.       — Я понимаю, что сотрудничество с Волт-Тек — дело довольно рискованное, но крайне надеюсь, что их благоразумие возьмёт верх. Крайне надеюсь.       — Мой дорогой, у них нет другого выбора. Многие уважаемые и влиятельные люди вложились в это так называемое убежище, а такие люди, уважаемые и влиятельные, не любят, когда их водят за нос.       — Мда, ну и грязища тут. — Госпожа Ламорье и её спутник обернулись на Коула, который, выпрямившись, тяжело вышагал из-за контейнеров, чуть ли не сваленных кучами. Он по старой привычке пропустил мимо своего внимания мимолётный проблеск отвращения в глазах всё того же парня и решительно ничего — в глазах его пожилой подруги; к такому сложно не привыкнуть было во времена, когда его собственная жена брала его с собой на снобские вечеринки. Да, вот тогда ему пришлось насмотреться на такие ужимки в его сторону, а сейчас это — что слону дробина.       — А вы кем будете? — парень вопросительно выгнул бровь, чуть приподняв подбородок. Скорее, тоже по привычке. Да, таким как он, с вылизанными, загеленными причёсками и с костюмами с иголочки, всегда приходится нести себя не хуже египетской императрицы, особенно на фоне самой египетской императрицы, коей по виду являлась госпожа Ламорье. Коул про себя понимающе кивнул, а сам, чуть приподняв кепку в приветственном жесте, представился.       — И какое же дело у вас здесь, уважаемый? — продолжал незнакомец, не стирая с лица прежнего выражения.       — Судя по всему, по тому же, что и вы. Разница лишь в том, что я не захотел тратиться на взятку той кассирше.       — А, да то была сущая мелочь. Вряд ли бы ваш кошель опустел от такой незначительной растраты, — он улыбнулся той самой улыбкой, которую было легко прочесть: превосходство в ней не разобрал бы разве что слепой, — раз уж вы говорите, что будете с нами соседствовать в новом доме.       — Так, значит, вы тоже заинтересованы проверить, что из оговорённых обещаний Волт-Тек уже выполнены? — подала голос ранее молчавшая госпожа Ламорье, разведя руки в стороны на театральный манер, снова указывая на безобразие, творившееся вокруг. — Боюсь нас ожидает не лучшее зрелище, а их — не лучший исход будущих судебных разбирательств, — она на мгновение прищурилась, вглядевшись в лицо Коула, а потом продолжила: — Но что же мы стоим? Пойдёмте.       Коул кивнул, и все трое направились по недействующим путям. В чёрных округлых туннелях не было ни единого светильника, и только в переходах между ними — стояли напольные лампы между крупными ящиками. Несколько раз госпожа Ламорье запнулась о рельсы, но, благодаря своему спутнику подле неё, она не теряла равновесия.       Запах песка, бетона, краски усиливался.       Вскоре клокотание эха вокруг превратилось в чей-то разговор, а ещё позже — посетители, вышедшие из-за очередного вагона, увидели застывший оранжевый погрузчик и группу строителей на подстилках из старых матрацов, сидящих в кругу напротив огромной открытой двери в форме шестерни.       — А потом он как заорёт: «Да наши порвут их только так. Да так, что потом к мамкиной титьке будут опять проситься. Вот увидишь, Остин, Соксы* им нос утрут!»       — Ну, с ним только дурак не согласится. Соксы-то на своём поле почти всех рвут противников. Эти исключением не станут.       — Да чёрт их разберёт. Я вообще в бейсболе не петрю, но кто ж заставит Билла от меня отвязаться.       — Может, тебе стоит напомнить Биллу, что твои родители были эмигрантами, а не истинными американцами?       Раздался разношёрстный хохот.       — Ладно, давайте ещё партейку.       С подозрением Коул осматривал, видимо, наспех снесённые колонны бывшей остановки метро, взрытую, как после бомбёжки, почву вместо напольной плитки, ржавые вены труб, торчавших не особо привлекательно, и всё ярче в его голове проступал вчерашний разговор с Ридом. Возможно, он был всё-таки прав.       Наконец, один из рабочих, подняв взгляд над горлышком бутылки, заметил посетителей и пихнул локтем в бок соседа. Сосед, с виду не слишком грозный, в оранжевом жилете, приподнялся, и голос его пронёсся вокруг:       — Ну здравствуйте, а с каких пор всем кому ни попадя можно шляться на частной стройке? Или, может, у вас есть разрешения на вход?       — Конечно, у нас есть договор, — парень, так и не соизволивший представиться, решительно ткнул в свой портфель. — Вам его предъявить?       Строитель пристально посмотрел на него, бросив короткое «ага», а потом степенным шагом подошёл к ним. Всё те же чистые документы в файле оказались перед его носом.       — Э, простите, но у нас тут всё по пропускам. В вашей бумаге ничего не сказано о том, что вам дозволено быть на стройке.       — Правда? — мурлыкнул парень, незаметно для остальных рабочих вложив пару купюр в карман его жилета. — Вы вот тут пропустили.       — А, точно, — рабочий расплылся в улыбке, почесав затылок под каской, — тут действительно всё чёрным по белому. Ну что ж, не смею вас задерживать. У нас всё равно пока перерыв. Только каски наденьте — чтоб по всем правилам.       — Премного благодарны.       Коул, уходя вслед за своими спутниками, пару раз тяжело похлопал по плечу прораба (судя по всему), от чего тот слабо вздрогнул, но, снова улыбнувшись, пошёл обратно к своей команде, которая уже разогрелась от игры в карты.       Втроём они прошли «приёмную» убежища, по-прежнему заставленную всякими коробками и контейнерами разных цветов, быстро заглянули сначала в одно боковое помещение (где располагался стол с терминалом, баллонами, полками с инструментами), а потом уже через другое они вышли на первую лестницу, ведущую вниз.       Маленькие лампы здесь гораздо лучше справлялись со своей работой, чем те, что использовали во всех метро. По крайней мере, Госпожа Ламорье без особых проблем спустилась, ни обо что не запнувшись.       Длинный, прошитый алюминием и красными панелями коридор. Снова коробки, аккумуляторы, молотки, провода, паутиной расползшиеся над головами. Повсюду стояли штампы собственности «Волт-Тек» — жёлтые буквы плыли в глазах, липли со всех сторон.       Отворилась следующая дверь, и взгляду предстала огромная пещера с пустотой вместо потолка, которая была крест-накрест пересечена трубами, на самых нижних из которых оседала блёкло-жёлтая пыль света, поднимавшаяся со дна. В действительности, не только верх был испещрён трубами: они змеями расползались горизонтально и вертикально, одни тоньше, светлее, другие — не хватит рук, чтобы обхватить. Лезли корневищами из земли и скрывались в земле. Не было ни одного места, куда бы мог упасть взгляд, не задев ни одной из них.       — Как я и ожидала, — госпожа Ламорье с карикатурно надетой каской оперлась о перила конструкции, нависавшей платформой над стройкой. Её лицо, подтянутое и с рельефными скулами, не выдавало ни удивления, ни разочарования. Чёрные выщипанные брови слегка нахмурились, а сама она вытянулась как струна, разглядывая представшую перед ней картину. Особенно интересовали её какие-то гудящие блоки, похожие на реакторы, и вся оставшаяся платформа с лестницами и переходами, которая разделялась надвое и вела к двум открытым дверям. — Они просто кормят нас обещаниями.       Коул присвистнул, вставая поближе. Внизу стройка стояла, конечно, но повсюду были бульдозеры, подъёмники, бочки, цементные блоки, панели, лестницы. Так что сложно было не согласиться со справедливым замечанием госпожи Ламорье.       В этот самый момент гул повторился и усилился троекратно. Коул обернулся назад, но снова ничего не увидел.       — Вы это слышали? — насторожился парень.       — Пожалуй, не услышать это было бы невозможно, — отозвалась госпожа Ламорье, сняв с себя дурацкую каску. — Ума не приложу, правда, что это могло бы значить.       Однако вскоре источник шума стал приближаться, разрастаться, набухать пуще морской губки. Неясная какафония давила тишину и шум в трубах. Затем всё становилось отчётливее и отчётливее, обращаясь в крики, визги, ругань. Парень госпожи Ламорье вздрогнул, попятившись на несколько шагов назад. «Нам, возможно, стоит идти дальше в убежище», — пробормотал он, беря за руку госпожу Ламорье, на что та никак не ответила, но, когда она заметила группу людей в коридоре, её молчание превратилось в решительное «нет».       — Да что там такое? — прораб бежал сбоку от толпы, придерживая каску. — Что произошло? Куда вы?       — Иди ты нахер! — прорычал тучный старик, возглавлявший многоголосый поток. — Здесь же убежище 114? Где сотрудники? Где всё, мать твою?       Люди с бешеными глазами заворочали головами, открывая и закрывая рты, как рыбы, когда вышли из коридора.       «Они ожидали нечто другое, — подумал Коул, — как и мы».       — Стройка, — повторил прораб, сложив руки на груди и быстро восстановив дыхание. — Строится ещё ваше убежище.       — Как это — строится? — дрожавшим голосом спросила седая женщина, рядом со стариком, прижимавшая к себе скулящий чёрный комок.       — Нам надо торопиться, — мужчина в спортивной форме потянул за руку молодую девушку с рыжими волосами, которая в свою очередь вела девочку и мальчика, таких же рыжих, как и сама. Они выделились на мгновение из толпы и побежали вперёд по платформе, не обращая внимания на подтянувшихся строителей, большинство из которых вопросительно пялились на незнакомые лица. Затем остальные, во главе со стариком, продолжившим ругань, тоже пустились бегом, толкаясь, прижимая к себе свои сумки.       — Что снаружи-то происходит? Что там всех взболомутило? — прораб, не рискнувший останавливать около трёх десятков человек, последовал за ними.       — Конец света, — крикнул ему белокурый парнишка. — На нас падают китайские бомбы, что б тебя!       Коул вместе с госпожой Ламорье и её спутником посторонились, пропуская вперёд орущую, огрызавшуюся гурьбу тел с сумками, пакетами, с бледными детьми, многие из которых либо молчали, либо мычали, что им страшно, что они хотят домой. И слёзы катились по маленьким лицам, которые Коул мог различить. Да и не только по детским.       — Нам тоже нужно вниз, — парень подхватил Ламорье за локоть, заставляя её последовать за ним бегом, — надо спешить.       Коул, чувствуя мурашки, пробегавшие с головы до пят, припустился за всеми, расслышав позади пересуды некоторых рабочих.       Он был уже на середине, как вдруг вся платформа задрожала так, что на ней стоявшие попадали.       Замигали лампочки.       Раздался отчётливый треск. А затем — такая встряска и шум, что в голове помутилось. Что-то крупное рухнуло с потолка, и крепления завизжали. Вся конструкция задребезжала, с потолка сыпался песок и обломки земли. Коул лежал на животе, чувствуя, как металлическую платформу корёжит, а вместе с ней — корёжит и его, зажавшего уши, всем телом ощущавшего, как всё внутри холодеет. Череп сдавило от всего разом. Крик вырывался из его раззявленного рта, но он не слышал самого себя, а только унисон приглушённых криков других людей, визги, скулёж. Ему стало жарко, затем его сердце вместе с ним начало падать. Живот перестало холодить металлом, и его тело, как тряпичная кукла, полетело вниз кувырком.       Боль от ударов.       Сначала — спина. Ей он приложился о что-то твёрдое.       Голова — ей досталось вскользь, но в ушах зазвенело и сознание помутнело. Затем он расплывчато помнил, как перекатывался, как всё швыряло, а затем — его тело пластом рухнуло на пол. На том моменте реальность куда-то ускользнула.