Я умру, если ты захочешь моей смерти.

       Через маленькую щель в шторке в комнату вошел солнечный лучик и устроился на моей голове. Я невольно раскрыла один глаз и, перевернувшись на другой бок, ворчливо засопела. Из-за раскрытого окна слышался людской гомон, тонкие наивные голоски, принадлежащие детям, собирающимся в школу, и щебет ранних пташек. Я любила просыпаться под эти звуки, потягиваясь, переодеваться и вдыхать сочный запах круассанов. Но сегодня я проснулась не с такой бодростью и желанием жить. Наоборот, я спряталась под одеялом, сжавшись в беспомощный комочек.        Громче начали звучать людские голоса, а это значит, что скоро, несмотря ни на что, придется вставать с родной, теплой постели и отправляться в неведомый, чужой путь в школу. Школа... Сколько боли, терзаний, страха приносило мне это странное слово, эти пять букв... Услышав это словечко, я всякий раз вздрагивала и пугалась. Действительно было чему дрожать...        По лестнице кто-то шел, я услышала тихо ступавшие короткие шаги. Это была мама, она пришла разбудить меня. Натянув одеяло на самую голову, я, боясь дышать и двигаться, замерла. Может быть, я смогу не пойти в школу, отмазавшись болезнью. Конечно, это срабатывает не всегда, но попытать удачу же можно. – Маринетт, детка, вставай! – произнес звонкий голос. Такой родной, такой любимый голосок матери. – Уже восемь.        Я, подглядывая за мамой через щелочку, сделала вид, что увлечена сном и не слышу ее. Получилось довольно-таки неплохо изобразить спящую, только дело в том, что мама вошла в мою комнату и пристально посмотрела на одеяло. Кажется, мать увидела мой глаз, ибо, подойдя ко мне довольно-таки близко, потрепала по голове и скинула одеяльце. Я неловко смотрела на мамочку, сконфуженно улыбаясь. – Доченька, что ты выдумала? Не играй, пожалуйста, в детские игры, – голос матери звучал строго, но глаза продолжали добро смотреть на меня. – Последний день в школе. – Мама... я... что-то заболеваю, можно пропустить школу? – пролепетала я, словно автомат, и смутилась. Снова я сморозила глупость. – Доченька, Маринетт, – мама своею нежной рукой коснулась моего личика. – Всего лишь один день... И ты забудешь все, что с тобой происходило, как сон. – Да, мамуля... Ты иди... я пойду мыться, – обессиленно вздохнула я, заправляя постель. – Так держать, милая! Я в тебя верю, – мамуля улыбнулась и, посмотрев сквозь меня пристальным взглядом, ушла.        Я присела на край кровати. Почему-то сейчас мне захотелось подумать о смысле жизни. В чем он? Если же весь смысл в вражде, в побоях и неприязни, то мне нечего делать на этой жалкой планете. Начитанные мудрецы говорят, что нужно прожить жизнь так, что бы о тебе долго вспоминали. Нужно выполнить все свои прихоти, побывать в других странах, познакомиться со знаменитыми людьми, в конце концов, не просиживать всю свою жизнь, смотря в окно и боясь выйти на улицу. В чем тогда вся соль?        Мне были не знакомы все забавы подростков лет четырнадцати-шестнадцати. Возвращаться с друзьями из школы, обсуждая все минувшие события, гулять вместе после учебы, ходить на вечеринки с одноклассниками, – я не знала каково это, я не понимала весь смысл этих забав, сидя дома, не высовывая носа из своей маленькой светлой комнатки.        Выйти на улицу, погулять с друзьями – это было самым опасным для меня. А что говорить о школе? Лучше промолчать. Конечно же, по подлому закону жизни, в каждой третьей школе должен быть хотя бы один изгой. Эта роль, не приносящая счастья, выпала мне – шестнадцатилетней Маринетт Дюпен-Чэн. Уже с самых первых классов мне приходилось терпеть издевательства, оскорбления, презренное отношение, будто я не человек, а предмет, с которым можно обращаться как угодно. На моих частях тела вместо побрякушек и украшений красовались раны, синяки, пластыри, которые, впрочем, ничуть не помогали. Одноклассники, не щадя, одаривали меня синячками, грубыми словами, но некоторые, которым я очень благодарна, проходили мимо меня, словно не замечая. Но таких было отнюдь не много...        Я не помнила, как начался этот беспредел, не знала, чем я не угодила коллективу. Может быть, на то причин и не было. Сейчас, услышав слово побой, мне вспоминается один человек. Высокий, стройный парень с хорошим телосложением и прекрасной внешностью. От таких все девочки сходят с ума. Его звали Адриан. Густые вьющиеся волосы цвета блонд,с темноватыми оттенками на кончиках; большие, ясные, красивые зеленые глаза, сверкающие днем и ночью, словно два зеленых сапфира. Адриан Агрест был сыном модельера, а им, кстати, платят много. Отец Адриана никогда не отказывал своему единственному сыну, давал ему сколько угодно карманных денег и выполнял любые прихоти. Хоть Адриан и был просто ужасно красивым, я его ненавидела, так как он больше остальных издевался надо мною. Ирония судьбы...        Наконец, весь этот кошмар прекратится сегодня. Мы переезжаем из маленького городка Франции в прекрасный Париж. Папа будет работать в хорошей большой булочной, будет получать побольше денег. Мы сможем накопить на летний отдых на море. Пока что это моя самая большая мечта.        Я встаю с постели, направляюсь к столику и смотрю в большое круглое зеркало. В нем отражается невысокая девчушка с коричневыми волосами, собранными в два хвоста. Васильковые глаза ярко блестят, а губы растворяются в широкой улыбке. Я не такая уж и уродина по словам одноклассников... – Маринетт, ты выдержишь! Ты выдерживала эти насмешки долгое время и выдержишь сегодня. Не бойся! Вперед! – бодро сказала я своему отражению и отправилась в ванную. Меня ждал школьный день. Всего несколько часов, и кошмар растворится в воздухе.