Где мои семнадцать лет

Дима честно ждал его на следующий год, но Коля не приехал: ни в начале лета, когда холодная весна отступала, и Архангельскую область потихоньку начинало согревать солнцем, ни в середине, когда на небе постоянно сиял ярко-желтый диск, цвели деревья и от земли, порой, шпарило так, что невозможно было голыми ногами пройтись, ни в конце, близкой к сентябрю, когда приезжие засобирались по домам, и остался Дима почти что один. Семья Юлика переехала в город — непонятно, правда, куда; тот обещал писать или звонить, но, видимо, так сильно был поглощен новой обстановкой, одноклассниками и укладом жизни, что попросту забыл. Дима на него правда не сердился, но было немного грустно, что вот так вот распалась их дружная компания. Уехали и те, кто тут в принципе не жил — Лизу и Руслана ждали в школах, Юра был занят работой, помогая отцу, поэтому не находил времени на общение, да и сам Дима, вроде как, должен был думать об учебе, потому что оставаться здесь дальше он не собирался. Он любил местный уклад жизни, любил природу и спокойствие, любил подниматься с утра пораньше и выходить на улицу тогда, когда все еще спят, в полнейшей тишине гуляя по пустой улице и наслаждаясь этим особенным утренним состоянием ленивой бодрости… Но он понимал, что не сможет всю жизнь заниматься сельским хозяйством — душа жаждала совсем другого, ее тянуло куда-то далеко, а в деревне Диму будто бы поджидало сплошное горькое одиночество и литр водки на троих с пацанами из соседней деревни. Вот что еще усвоил Дима за это лето: алкоголь хорошо помогает забыться и лечит душевные раны, но после, когда волшебный эффект пропадает, тебе становится либо плохо, либо стыдно. Бороться с возникшей тяге к спиртному, однако, стало сложно. Жизнь то ли катилась под откос, то ли наоборот, потому с самого начала года, с первого сентября, он начал усердно учиться, стараясь доказать самому себе, что он может добиться большего и уедет в город. В любой — да хотя бы в тот же Архангельск! Не самый плохой вариант для старта — хоть и провинция, но областной центр. Он много работал над этим и совсем не удивился, когда результаты экзаменов оказались весьма и весьма положительными, что позволило поступить в университет на айтишника и учиться там дальше. И не то, чтобы Диме было сложно, просто… Опять-таки, душа не лежала, требовала чего-то другого, требовала поисков. Так бывает, когда ты сам думаешь, что ты на своем месте, но что-то не складывается. Окончив школу, в общем-то, Ларин уехал из деревни и долгое время там не появлялся — не хотелось будоражить болезненные воспоминания. Тем более, там, за плечами, оставались родители, сестра, огромные зеленые поля и топкие болота, заливистый детский смех и ободранные коленки, а впереди виднелся диплом, так и не полученный им в университете, знания по специальности и Санкт-Петербург, не такой уж и мрачный, как могло бы показаться.

***

Все началось с того, что родители пришли к Коле и сказали, что им нужно поговорить. Тот сразу заподозрил неладное: если людям есть, что сказать — они говорят, и когда все хорошо — они тоже говорят; обычно оттягивают разговор люди тогда, когда хотят сообщить неприятные известия. Предположения подтвердились: его мама, помявшись и повздыхав, присела на кровати, а отец остался стоять рядом с ней, не зная, с чего начать. — Ты не сможешь этим летом приехать в деревню. Нет, конечно, мы могли бы всей семьей приехать и… — начали они не хором, но перекликаясь, сидя снулые, как два безликих призрака, мнущиеся и незнающие, как потактичнее сказать-то. В итоге оказалось, что бабушка умерла. От старости, не мучась от боли. Она прожила довольно долгую жизнь, и это должно было рано или поздно произойти, Коля понимал. Так же понимал он и то, что теперь никогда не сможет расспросить у нее, как она готовит такие вкусные блины, чтобы потом попробовать повторить ее кулинарные шедевры, не увидит ее теплой улыбки и не услышит доброго голоса и… Как-то это повлияло на него. Стало по-другому — что-то внутри будто бы обрушилось, и Коля долгое время потом ходил, как в воду опущенный, не сообщая друзьям о причине своего настроения. То был апрель, в Питере дожди лили не прекращаясь, а потом стихали, позволяя солнцу осветить город, осушить лужи, чтобы потом снова зарядить с новой силой. Коля в тайне от всех плакал у себя, понимая, что это совершенно не по-мужски, но ничего не мог с собой поделать. Да и кто вообще сказал, что плачут только слабаки? Признать свою печаль — тоже подвиг, а избавиться от нее — труд, с который Соболев поначалу не мог справиться. Много времени ушло на то, чтобы осознать факт утраты и смириться с ним, еще больше — для того, чтобы снова начать неподдельно улыбаться и перестать хандрить. Он и правда любил свою бабушку, так что попросту не мог отреагировать на ее смерть как-то по-другому. Летом он хотел вернуться — он же обещал Диме. Да и, кажется, адрес Ларина ему дали неправильный, потому что ни одно из писем, отправленных им, не дошло до адресата — так уж получилось. Это невероятно напрягало, но Коля надеялся, что его не забыли и не променяли ни на кого, несмотря на то, что его так долго не было. Да и навестить бабушкин дом, чтобы попрощаться с ней, казалось хорошей идеей, поэтому к концу учебного дела Соболев, вдохновленный на свершения, был готов отправиться в деревню хоть сразу, но его отвезли в лагерь. Вот так вот просто — не спросив разрешения и… Это невероятно разозлило Колю поначалу, но потом он успокоился и даже получил удовольствие от поездки. Первая половина лета прошла как-то так — он заметно повеселел, в итоге, и был готов ехать к Диме уже веселым и отдохнувшим, но и здесь его ждало разочарование — родители банально не хотели везти, а самого Соболева не отпускали, и вылилось это в побег из дома и в то, что Коля потерялся в Архангельске один, оставшийся без денег, жилья и еды. Тогда его все же забрали, но и в деревню везти отказались. Почему — не понятно. Не могли же они ничего узнать… Может быть, хотели отгородить от произошедшей семейной трагедии. Но ведь Коля был уже достаточно взрослым! Он не понимал мотивации родителей, а потому злился и негодовал, ругаясь с ними постоянно. На такой ноте закончилось лето. В учебе он сначала съехал, но потом подтянулся — все же, не хотелось не поступить и разочаровать самого себя. Когда деревья зацвели желто-красным, листья начали осыпаться на землю, а рощи и аллеи утопали в них, Коля встретил одну милую девушку, которая перевелась к ним в одиннадцатый класс. И как-то закономерно и Дима, и друзья из деревни отошли на второй план. Ну, действительно — они все наверняка о нем давно уже забыли, а Полина — вот она, всегда рядом, настоящая такая и добрая, просто идеал! Поступали тоже вместе, на разные специальности, но в один ВУЗ. Поступили оба, так как совместно готовились и, надо сказать, подтянули друг друга по разным предметам довольно хорошо. Теперь они учились рука об руку, жили вдвоем — Коля съехал от родителей, как и Полина, вели быт и старались не надоесть друг другу в столь юном возрасте. Может, с их стороны это было слишком громким жестом, но съемная квартира рядом с учебным корпусом — это намного удобнее, чем мотаться от дома сюда, учитывая, что жили раньше оба слишком далеко. И все у них было очень хорошо. В прошлом у Коли остались разговоры на крыльце с забавным парнем Димой-не-Уткиным, прогулки по лесу в погожие дни, посиделки за чаем в дождливые, разговоры ни о чем и обо всем на свете, гулкий смех ребят и теплые ладони бабушки, а здесь и сейчас были нежные ладошки Полины, ее тонкие губы, обаятельная улыбка, аккуратная фигурка и приятные черты лица вкупе с доброй душой. Здесь и сейчас Коля был определенно счастлив, обнимая ее во сне и просыпаясь. — М-м… Дай еще поспать, — попросил он жалобно, пытаясь перетянуть на себя одеяло и закидывая руку на чужую талию — плоскую и острую, худую, не стройную… Таких фигур у девушек, как Полина, попросту не бывает. — Дам я тебе спать, как же, — голос был слегка хриплым спросонья, но даже простывшая Полина не стала бы так басить, как был уверен Коля. Простывшая Полина, жующая свои сухофрукты, не стала бы так выразительно картавить. — А-… — растерянно протянул он, правда не зная, что сказать, широко раскрывая глаза и пялясь на лежащего рядом Ларина, самого настоящего. — Дима? — Ну, Дима и Дима. Ты же не призрака увидел, — тихо фыркнул тот, морщась и отводя взгляд от чужого, пристального. — Не пялься, ты меня пугаешь. Тебе что-то плохое снилось, верно? Все возился и ворчал, заебал меня, чуть с кровати не скинул, — посетовал недовольно он, заваливаясь на подушку и прикрывая глаза, не в силах сдержать усталого вздоха. — Иди умой лицо, выпей молока или теплой воды, подыши свежим воздухом на балконе и возвращайся сюда. Можешь проветрить, если тебя так от жары колбасит. — Да… Да нет, спасибо, прости. Все хорошо, просто кошмар приснился, — улыбнулся он тепло, качая головой. Как же это, его Дима был, а не исчез неизвестно куда. Не сразу, правда, но после Поли с ее веселым смехом и заразительной улыбкой. Дима был по-прежнему угрюмым слегка, но искренним, если знать, с какой стороны подступиться, правда, после отъезда Коли — еще более неприступным. Встретились совершенно случайно, в поезде, когда Дима ехал в поезде из Архангельска в Питер, наконец-то решившийся на побег из своего теперь уже более-менее родного города, а Коля — возвращался из поездки по городам в поисках культурных достопримечательностей. Любил он путешествовать, а вот Полина нет, что тут поделаешь. Гурам, его новый друг, хороший товарищ, слился на середине поездки из-за того, что попросту не мог так долго отдыхать — дела звали, и вот… Коля остался один. Правда, это было даже к лучшему. В замкнутом пространстве Дима не мог убежать, и никто не мешал им двоим вспомнить друг друга, объясниться и выяснить отношения. Казалось бы — абсурдный предлог для того, чтобы начать общаться заново, но Коля, вспомнив все то, что было, внезапно понял, что убегать от прошлого не стоило совершенно, а Дима — что он, кажется, действительно останется в Питере, ведь душа перестала так сильно ныть и нашла из множества стремлений то, что искала, и Ларин был уверен, что у него и у них с Колей еще многое впереди.