🔥🔥🔥
Теплый золотистый свет торшера рассеивает мрак просторной гостиной. На настенных часах стрелка бесшумно сдвигается, указывая на час ночи. Огни ночного города пытаются прокрасться внутрь, останавливаемые плотными шторами. По гостиной разносится тихое мычание и прерывистое тяжелое дыхание, нарушающее тишину дома. Чонгук сидит на диване, вытянув ноги и откинувшись назад. Тэхен нависает над ним, устроившись меж раздвинутых ног, и обрабатывает рану на чонгуковой скуле. Альфа негромко шипит, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и прикрывает глаза, слегка хмуря брови. — Прости, — шепотом извиняется Тэхен, стараясь причинить как можно меньше боли. — Все в порядке, — шепчет Гук, облизывая пересохшие губы. Ким разглядывает лицо альфы, пока тот сидит с прикрытыми глазами. Осознание того, что случилось на дороге, начинает постепенно приходить. Чонгук вернулся за ним. Тэхен четко видел его глаза, переполненные болью и диким страхом до краев. Чонгук хотел пойти за ним в огонь. Этот чертов сумасшедший альфа действительно был готов броситься за ним в пекло, наплевав на собственную жизнь. У Тэхена мурашки по коже пробегают от воспоминаний о срывающемся голосе, кричащем его имя. О глазах, в которых отражалось оранжево-синее пламя. Омега прекращает обрабатывать рану, застывая с ватным диском в пальцах, впитавшем кровь альфы. Чонгук, перестав ощущать прикосновения Тэхена, открывает глаза. Омега смотрит на него стеклянным нечитаемым взглядом, словно превратился в статую, не моргает даже. Чонгуку кажется, что он и дышать перестал. — Ты чего? — хрипло шепчет Чон, плавно подаваясь вперед. Тэхен отмирает и прислоняется лбом к его лбу, словно ища защиты. Он жмурится до боли в глазах, не давая подступившим слезам вырваться наружу. По позвоночнику проходится легкая дрожь, когда чонгуковы пальцы касаются затылка, плавно спускаясь вниз, поглаживая спину. Его теплое дыхание так близко, что губы щекочет. Омега прикусывает свою нижнюю губу и кладет одну руку на плечо Гука, пытаясь сдержаться. Чонгук прикрывает глаза и касается своим кончиком носа тэхенова, вслушиваясь в едва различимое дыхание, от которого покалывает губы. Гук словно уже ощущает вкус тэхеновых губ на своих, их тепло, их мягкость. Одно маленькое движение, и они соприкоснутся. Так близко, но так далеко. — Нет… ничего, все нормально, — совладав с собою, наконец выдыхает Тэхен, резко отстраняясь и качая головой. Он начинает копошиться в рядом лежащей аптечке, выискивая пластырь, словно ничего и не было секундой ранее. Чонгук пристально следит за омегой и тяжело вздыхает, откидывая голову на спинку дивана. — Твои колени еще… — говорит Тэхен, аккуратно наклеивая пластырь на скуле Чонгука. Чон поднимает голову и осматривает свои колени с запекшимися следами крови на оголенной коже. А боли не чувствуется. — Прямо как в детстве, когда на ногах устоять толком не мог, — улыбается альфа, смотря на Тэхена. Омега едва заметно улыбается ему в ответ уголками губ и присаживается на мягкий ковер перед Чоном. Ему приятно слышать маленькие детали об этом альфе. — Сейчас разберусь с этим и поеду, — шепчет Тэхен, подтягивая аптечку ближе к себе. — Поздно уже… — Тэ, — зовет Чонгук, и Тэхен поднимает голову, выжидательно глядя на альфу. Имя омеги из уст Чона звучит так нежно и красиво, с заботой, которую он так ясно ощущает. Она и во взгляде у него, в этих темных спокойных глазах. У Тэхена по позвоночнику снова бегут мурашки, а кончики ушей от чего-то вспыхивают жаром. — Оставайся здесь, — тихо просит Чонгук, не сводя взгляда. — Со мной, — добавляет чуть слышно. Тэхен опускает голову, задумчиво закусывая губу, и берет новый ватный диск. Чонгук не отводит взгляда, внимательно наблюдая за тем, как омега с особой осторожностью касается мелких ранок, что усыпали собою крепкое колено. Тэхен так и не отвечает, но Чонгук понимает, что этой ночью омега никуда от него не денется. Сна ни в одном глазу. После, когда с обработкой ран покончено, Чонгук предлагает что-нибудь посмотреть по телеку, который на деле не включал уже очень давно, чтобы немного развеяться, отвлечься от неприятных мыслей, оставшихся после прошедшего дня. Тэхен, принявший душ, следует к дивану в одолженной у Чонгука белой футболке, доходящей ему до бедер. Он держит в ладонях стакан с теплым лимонным чаем, заботливо приготовленным Чоном. Омега забирается на диван с ногами и подгибает их под себя. Рядом садится Чонгук со стаканом остывающего кофе. Оба с особым интересом наблюдают за развернувшейся на экране сценой. У Тэхена, кажется, получается немного отвлечься, а Чонгук отвлекается на Тэхена, то и дело разглядывая идеальный профиль с чуть нахмуренными бровями и закушенной губой. — Фильмы про будущее довольно интересны, — задумчиво говорит Тэхен, отпивая чаю и не сводя взгляда с экрана. — Любопытно посмотреть на варианты того, что будет через много лет. Кроме апокалипсиса, — омега слегка морщится, даже не замечая на себе пристальный взгляд Чонгука. — Там все слишком отстойно и мрачно. Все погибают, ни намека на хорошую жизнь. — Но ведь и такой вариант будущего возможен, — подает голос Чонгук, наконец оторвав взгляд от Тэхена. — Да, но все равно это ужасно, я буду верить в лучшее, — Тэхен улыбается, кидая короткий взгляд на Гука, и вновь отворачивается к большому экрану перед собой. — Как у них, — он указывает подбородком на главных героев фильма. Чонгук усмехается чужим мыслям и пожимает плечами, отхлебывая кофе. Фильм, наконец, подходит к концу, а на часах уже половина четвертого утра. Тэхен сидит с прикрытыми глазами, прижав к груди колени. Его голова наклонилась набок, упав на плечо Чонгука. Альфа переводит взгляд с экрана на давно уже мирно спящего Тэхена, утомленного тяжелым днем. Его губы приоткрыты, а длинные ресницы, чуть подрагивая, отбрасывают тени на скулу. Куда-то делась тэхенова золотая маска, под которой оказался невинный ребенок, на удивление не выглядящий даже на свои восемнадцать. Такой беззащитный, верящий в лучшее. Где та светская львица? Где та недоступная стерва, которая изводит Чонгука своими безумными играми на выдержку? А сейчас, кажется, Гук видит настоящего Тэхена, и это что-то волшебное. Чонгук прижимает к себе спящее тело, неся в свою спальню. Тэхен тихонько посапывает, уткнувшись прохладным носом в шею альфы и ни разу не проснувшись. Цветочный аромат идеально сплетается с чонгуковым, которым пропитана футболка, что на Тэхене. Напоминает лес по утру, тот самый, который за городом, скрывающий в себе опасные извилистые дороги и неизведанные тайны, спрятанные глубоко от лишних глаз. Тэхен пахнет Чонгуком. Альфа аккуратно укладывает омегу на свою постель и бережно укрывает мягким одеялом. Чон несколько минут сидит на кресле рядом, разглядывая в полумраке тэхеново лицо, вслушиваясь в тихое ровное дыхание и тихий шорох от движений во сне, затем встает и выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Сон все не идет и, кажется, дело не в кофе. Чонгук стягивает с себя футболку и проходит на кухню. Ночные огни медленно гаснут, через открытое окно доносится шум изредка проезжающих машин и щебет ранних птиц. Чон достает сигарету из пачки и зажимает меж губ. Огонек вспыхивает с щелчком зажигалки и мгновенно исчезает. Чонгук встает у окна, выглядывая наружу, и затягивается, прикрыв глаза. Он выпускает сизый дым, уплывающий вверх, к темно-серому утреннему небу, готовящемуся встретить рассвет, и разворачивается, замечая на кухонном столе тэхенову бандану, на которой белые узоры алыми стали.🔥🔥🔥
Джин распахивает глаза, быстро и тяжело дыша. Омега весь в поту, им пропитались простыни и подушка. Кима окутывает жар, прошибающий неприятным холодом. Знобит, все тело мелко дрожит. Джин приподнимает голову, и перед глазами все начинает вертеться, как на сумасшедшей карусели. Омега болезненно мычит и на секунду жмурится, пытаясь остановить головокружение. Он трясет головой, тяжело вздыхая, и открывает глаза. В заднем проходе неприятный зуд и тяжесть, словно вниз утягивающая. Джин приподнимается на локтях и натыкается взглядом на свой колом стоящий член, выделяющий обильную смазку, которой белье и простыни уже полностью пропитаны. — Блять, нет, — шепчет он, обессилено откидываясь обратно на подушку и снова жмуря глаза. По телу мурашками возбуждение пробегает, щекоча нервы. Джин облизывает пересохшие губы и медленно приседает. Из губ вырывается тихий, болезненный стон, а в голове уже ярко вырисован образ одного человека, из-за которого терпеть эту пытку все тяжелее. За окном уже светает, поэтому нашарить на рядом стоящей тумбе телефон намного легче. Омега притягивает его к себе и ложится обратно, тяжело дыша. Яркий свет вспыхнувшего экрана режет глаза, и омега жмурится. На часах уже половина шестого утра. Джин, пытаясь привыкнуть к яркости дисплея, не без труда находит нужный контакт и жмет на вызов, облегченно прикрывая глаза, и прикладывает телефон к уху. — Джин-и? — слышится на том конце после нескольких гудков хриплый сонный голос. — Что-то случилось? Омега тяжело дышит, сглатывая вязкую слюну, и крепче сдавливает в пальцах телефон. Этот голос вызывает в его теле бурную реакцию и свободная рука уже бесконтрольно тянется к члену. На том конце терпеливо молчат, и Джин, давя в себе новый стон, хрипит в ответ: — У м-меня… — он шумно выдыхает и вновь облизывает губы, увлажняя их слюной, — у меня течка. — Через десять минут буду, — голос в трубке внезапно твердеет, от сонной хрипоты не остается и следа. Джин отшвыривает куда-то телефон и сворачивается клубочком, цепляясь пальцами за свои плечи. Он скоро придет, заберет боль и подарит наслаждение. Нужно лишь немного потерпеть, но время словно назло растягивается, мучает и изводит. Омега мечется по постели, задыхается от переполняющего его возбуждения, сплетенного с болью, сил все меньше, как и терпения. Джин стягивает с себя мешающие боксеры и облегченно вздыхает, избавляясь хоть от одной проблемы. Член набухший и истекает смазкой, требуя к себе внимания, и омега больше не в состоянии сдерживаться. Он больно прикусывает губу и валится на подушку, чуть выгибая спину и касаясь пальцами чувствительной головки члена. В этот момент в дверь неожиданно стучат, отчего Джин вздрагивает и резко убирает руку, словно его кто-то застукал. Это он. Омега, кажется, уже из комнаты ощущает его безумно притягивающий запах, выбивающий остатки разума. Джин, едва стоя на дрожащих подкашивающихся ногах, даже не укрывшись ничем, плетется открывать дверь, опираясь ладонью о стену. Зачем что-то надевать, если все равно разденут. Чем ближе любимый аромат, тем тяжелее устоять на ногах, сознание все сильнее затуманивается. Щелчок замка, и дверь распахивается. А на пороге Намджун стоит взъерошенный. В его черных глазах дикое пламя. Учуявший яркий аромат течного омеги альфа уже начинает потихоньку терять голову. Тяжелое дыхание, крепкая грудь заметно вздымается, четко выделяясь через одну лишь серую футболку. Длинная челка спадает на лицо, придавая альфе еще более дикий вид, который Джина только сильнее заводит. Намджун оглядывает омегу, цепляющегося за дверную ручку, дабы устоять на ногах, и шагает внутрь, захлопывая за собой дверь. Не колеблясь ни секунды, он легко подхватывает Джина, сразу же вжимая в стену и вгрызаясь в пухлые влажные губы неконтролируемым жадным поцелуем. Омега реагирует сразу же, сцепляя ноги на пояснице альфы и прижимаясь к нему плотно. Он откидывает голову и прикрывает глаза, позволяя Намджуну впиться зубами в фарфоровую кожу на длинной шее. Его окончательно накрывает рядом с любимым альфой. Существуют только он и Намджун, ничего и никого больше. Намджунова футболка сразу же оказывается где-то на полу. Он нетерпеливо зажимает Джина на всех поверхностях по пути к спальне, вырывая из омеги стоны и довольное мычание. Что-то с грохотом падает на пол, но остается незамеченным. Намджун кидает омегу на кровать и нависает сверху, расстегивая ремень и ширинку на джинсах. Возбуждение накрывает с головой, оставляя лишь дикие животные инстинкты. Джин тяжело дышит, лежа под альфой и жадно наблюдая за каждым его движением, затем приподнимается и помогает раздеться, вставая перед ним на колени и выпячивая попку. Когда Намджун высвобождает свой член из боксеров, омега облизывается голодным котенком и обхватывает его пальчиками, прижимаясь язычком к набухшей головке, выделяющей предэякулят. Намджун сдавленно рычит и сжимает в кулаке волосы омеги, подаваясь чуть навстречу. Джин не медлит, не тратит время на игры, сразу берет головку в рот и старательно обсасывает, вбирая глубже. Альфа двигается вперед, вгоняя член во всю длину. Джин жмурится и расслабляет горло, заглатывая почти полностью. Он двигает головой, помогая себе языком, вылизывающим тонкую кожу, увитую сетью чуть выпирающих венок. Еще несколько движений, и омега отстраняется, довольно облизываясь. Намджун вновь притягивает его к себе, садясь коленями на кровати и усаживая к себе Джина. Раскрасневшиеся сладкие губы вновь оказываются в плену губ альфы. Омега запускает пальцы в его волосы и несильно сжимает, в нетерпении ерзая задницей на возбужденном органе. — Намджун… — дрожащим голосом шепчет омега в губы Кима, тяжело дыша и прикрывая глаза. — Я хочу тебя, хочу в себе… Намджун смотрит на омегу и мягко целует, чуть отстраняясь. — Сейчас, детка, потерпи немного, — шепчет он хрипло, поднимая с пола свои джинсы, достает из заднего кармана презерватив и разрывает его упаковку зубами. Джин утыкается лицом в изгиб его шеи и прикрывает глаза, пока альфа возится с презервативом. Конечно, так нужно, так безопаснее, потому что без этого им нельзя. Джин это понимает, но внутри что-то ковыряет, будя неприятные чувства, которые тут же рассеиваются, когда альфа касается своими губами плеча и укладывает на кровать. Его вновь окутывает возбуждение, которое никуда вовсе не делось, все лишние мысли отбрасываются в дальние уголки сознания. Джин широко раздвигает ноги и тянет на себя альфу. Намджун одним глубоким толчком наполняет омежье тело, вырывая у Джина громкий стон долгожданного наслаждения. Не медля, альфа начинает набирать темп, ускоряя свои движения. Джин сцепляет ноги за его спиной и откидывает голову, выгибаясь по-кошачьи, подставляясь ласкам, что дарит Намджун. Он двигается навстречу, болезненно кусая губы. Температура в комнате словно на несколько градусов повышается. Звук хлюпающей смазки наполняет помещение, разбавляясь стонами и тяжелым дыханием. Альфа срывается на грубые размашистые толчки, не имея больше сил сдерживаться. Внутри словно лава бурлит, желая скорее извергнуться. Звонкие сладкие стоны омеги ласкают уши и только подталкивают на то, чтобы быть грубее. Джину нравится, когда так. Контроль теряется. Намджун жадно втягивает в себя сладковатый аромат омеги, как новую дозу тяжелого наркотика, к которому не привыкнуть — каждый раз, как первый, от него кайф крышесносный, к такому не подготовиться. Он выцеловывает каждый сантиметр гладкого влажного тела, оставляя свои следы, резко контрастирующие с белоснежной кожей. Он — свои, а Джин — свои; алые, почти кровавые следы от ногтей на широкой крепкой спине. Посильнее, побольнее, чтобы надолго, чтобы Намджун помнил о них в следующий раз, играя в обычного друга перед близкими друзьями, перед всем миром и перед самим собой. В друга, который просто помогает облегчить тяжелые моменты в жизни Джина, приходя и трахая дни и ночи напролет, пока чуточку лучше не станет. В друга, в которого Джин влюблен безмерно. И за это ненавидит себя, потому что глупо это, чертовски глупо. Но сейчас он прогибается под Намджуном, стонет в голос, не стыдясь самого себя, своей сознательной стороны, забившейся в угол и наблюдающей оттуда с упреком; не стыдясь соседей, которые наверняка теперь уже не спят и все прекрасно слышат. Плевать как-то, потому что он сейчас с ним, в нем; наполняет целиком, съедает и выпивает, как что-то самое вкусное и самое сладкое в этом мире. Не насытиться. Джин жадно хватает воздух ртом и подмахивает бедрами навстречу, глубже насаживаясь на член. Намджун двигается в нем резкими и грубыми толчками, попадая точно по простате, отчего омега стонет громче и слаще, выкрикивая его имя и прося еще. Джин сжимается на момент и изливается себе на живот, так и не прикоснувшись к собственному члену. Что-то, отдаленно напоминающее облегчение, накрывает слегка, дыхание немного выравнивается, а глаза сами собой закрываются. Но это ненадолго, совсем скоро накроет новая волна, и так по бесконечному кругу. Спустя еще несколько глубоких толчков Намджун кончает и, тяжело дыша, покидает тело омеги, стягивая резинку. Он связывает ее и бросает на пол, бережно притягивая к себе обмякшее тело Джина. Омега укладывает свою голову на крепкую грудь альфы, прямо там, где вытатуирован красивый гордый орел, давно изученный Джином во всех деталях. Он устало прикрывает глаза и, оставляя на влажной груди короткий поцелуй, прижимается ближе, проваливаясь в сладкий сон. Сейчас он не будет бояться проснуться и не обнаружить рядом Намджуна, не ощущать его тепла рядом и дыхания на своей оголенной коже. Намджун его не оставит, не сейчас. Не в ближайшие несколько дней. Джин ненавидит этот страх. Но в эту секунду, находясь в родных объятиях, что-то, что люди называют счастьем, окутывает его своим приятным теплом и любимым ароматом, что уже под кожей у него давно.🔥🔥🔥
— Юнги, дорогой, положи Хосоку торта, — русоволосый омега сорока лет тепло улыбается Мину, сцепив тонкие длинные пальцы на своих коленях, укрытых пледом. Обед на свежем воздухе проходит на заднем дворе маленького, но уютного дома, где родился и вырос Юнги. За небольшим круглым столом собрались только самые близкие. Хосок сидит между папой своего омеги и самим Юнги, а напротив — омега, живущий по соседству с семьей Мин, ставший уже почти что частью этой маленькой семьи. Летнее солнце не печет, а приятно греет, идеально сочетаясь с легким свежим ветерком, колышущим белоснежную скатерть, которой укрыт стол. По нежно-голубому небу плавно проплывают пушистые облака, иногда перекрывая солнце и создавая временную тень. — Благодарю, — Хосок тепло улыбается старшему омеге. Юнги подкладывает альфе кусок шоколадного торта и мило улыбается, украдкой подмигивая, чтобы увидел только Чон. — Хосок, — старший омега поправляет плед на своих коленях и вполоборота поворачивается к альфе. — Ты знаешь, я очень благодарен тебе за то, что ты помогаешь моему сыну, ведь сам я не в том состоянии… — Не стоит, Енджун, — Хосок качает головой, мимолетно хмурясь, и глядит на папу Юнги. — Я очень люблю Вашего сына и готов сделать все, лишь бы он был в порядке. Не беспокойтесь о нем. Юнги прикусывает губу и берет стакан с апельсиновым соком, торопливо отпивая, чтобы скрыть смущение. И вот снова они о нем и о бесконечных благодарностях. Енджуну очень нравится Хосок, в его глазах он — идеал альфы, лучше не сыскать. И Юнги с ним согласен, потому что таких альф он никогда не встречал. Хосок смог стать не просто любимым человеком, но и другом, и даже родителем. Отец Юнги умер от инсульта семь лет назад, а спустя еще два года Енджун из-за травмы на работе больше не смог встать на ноги. Было тяжело, Юнги был слишком мал, чтобы зарабатывать, поэтому семья спасалась государственными выплатами. Гроши, но на жизнь хватало, приходилось во многом себя ограничивать. Маленький Юнги делал для своего родителя все, забывая о самом себе. Однажды, находясь в полнейшем отчаянии, когда выплаты урезали ровно наполовину, а цены на необходимые лекарства взлетели до небес, Юнги решил, что должен заработать деньги любой ценой. Что мог делать двенадцатилетний ребенок, чтобы суметь обеспечить свою маленькую семью? Одной поздней ночью он вышел на улицу, с твердой уверенностью шагая в сторону ближайшего бара, по слухам полного пьяных и опасных альф. Глупый маленький омега думал, что за его работу ему заплатят. Юнги себя ненавидел, ненавидел всех и все, проклиная несправедливую жизнь, но лучшего варианта не смог придумать, чтобы спасти своего любимого и единственного родителя. Словно сама судьба привела Юнги к Черной дыре с неоновой фиолетовой вывеской. Перед баром намечалась очередная гонка, повсюду разнообразные спортивные машины с различными принтами и тюнингом, громкая музыка и веселящиеся люди, делающие ставки. Омега смешался с толпой и стал зрителем невероятной гонки. Поздней ночью Юнги бежал домой, зачарованный увиденным на дорогах ночного города. На лице улыбка, не появлявшаяся уже очень давно, в груди сердце бешено бьется, а по телу адреналин разливается. И вот он уже стоит на заднем дворе своего дома, отпирая замок гаражной двери, которую не открывали после смерти отца. Юнги изучил отцовский додж челленджер, разбирая и собирая, пока не научился делать это с закрытыми глазами. Оттюнинговав додж всеми доступными и возможными способами, в тринадцать лет он впервые поехал на уличные гонки, чтобы зарабатывать деньги, а не быть простым зрителем. Он гонял и учился, обманывая папу, что раздает листовки, получая за это деньги. Вскоре тайна раскрылась, но Енджун так и не смог запретить сыну то, в чем он нашел свою жизнь. — Ты хороший молодой человек, Хосок, — Енджун улыбается уголками губ, чуть щурясь от лучиков солнца. — Енджун, ну ты совсем засмущал его, — по-доброму смеясь, говорит Сонмин. — Разве я не прав? — Енджун вопросительно вскидывает брови, обращаясь к соседу, и переводит взгляд на сына. Юнги пожимает плечами и улыбается, ковыряясь вилкой в своем кусочке торта. — Мне это очень приятно, — Хосок принимает похвалу с улыбкой и кивает. — Вот видишь, — старший омега ухмыляется Сонмину и кладет ладони на ручки инвалидной коляски, вновь обращая свое внимание на альфу. — Хосок, я знаю, что тебе приходилось посещать родительские собрания Юнги… — П-а-ап, — вымученно тянет Юнги, закатывая глаза. — Серьезно? — Не перебивай, малыш, — Енджун кидает на сына строгий взгляд и качает головой. — Я просто хочу знать, как у тебя дела в школе, от тебя ведь не добьешься подробностей. — Оу, знаете, — начинает Хосок, довольно улыбаясь и ловит на себе испепеляющий взгляд Юнги. Омега едва заметно качает головой, призывая альфу к молчанию. — О Юнги учителя очень хорошо отзываются, — альфа кивает в подтверждение своих слов, строя на лице серьезность. — Он не прогуливает, — ложь. Юнги, медленно прикрыв глаза, складывает руки на груди и откидывается на спинку плетеного кресла. А Хосок забавляется, наблюдая за реакцией своего омеги. Енджун же хмурит брови и внимательно слушает, коротко кивая, удовлетворенный услышанным. — Не опаздывает никогда, — снова ложь. Юнги опаздывает, и по большей части из-за Хосока. — Учится на твердые четверки, хотя и пятерки бывают, — ложь, ложь, ложь. У Юнги за семестр ни одной пятерки и от силы три четверки. Омега за спиной довольного своим сыном Енджуна чуть заметно хмыкает, а Хосок все не унимается: — Юнги хороший ученик, он и с экзаменами с легкостью справится, я в этом не сомневаюсь, — альфа улыбается широко, поглядывая на Юнги. Енджун смотрит на своего сына, и Юнги приходится выдавить из себя улыбку, согласно кивая, подтверждая сказанное. — Юнги, ты у меня умница, — говорит старший омега, поглаживая сына по белоснежным волосам и мягко улыбаясь. — Я горжусь тобой. — Спасибо, пап, — мямлит Юнги в ответ папе с широкой, искренней улыбкой. Хосок, как ни в чем не бывало, накалывает на вилку кусочек торта и отправляет в рот, с наслаждением прожевывая и наблюдая за Юнги. Уютный обед под увлеченные разговоры плавно близится к вечеру, солнце опускается все ниже, словно магнитом притягиваясь к горизонту. Енджун с легкой улыбкой на лице наблюдает за беседой, наслаждаясь компанией своих близких людей. Сейчас он не чувствует себя одиноким. Сейчас он полон счастья, которое видит в своем улыбающемся сыне, сидящем рядом. Счастлив Юнги — счастлив Енджун. Он мысленно благодарит каждого, кто присутствует здесь, а в тепло-карих глазах, что точно как у Юнги, бесконечная радость и доброта, любовь, которая не дает упасть в бездну, на грани которой он так много лет балансировал. Теперь все хорошо. — Может, еще чаю? — спрашивает Сонмин, изогнув бровь и уже собираясь встать, чтобы сходить на кухню. — Мне уже хватит, благодарю, — Хосок с вежливой улыбкой отказывается, качая головой. — Юнги, а как насчет тебя? — Сонмин склоняет голову, слабо улыбаясь. Юнги, погруженный в какие-то свои мысли, запоздало обращает внимание на старшего омегу и отрицательно качает головой, поднимаясь со своего места. — Ну как хотите, а мы с Енджуном еще по чашке выпьем, правда? — Сонмин подмигивает старшему Мину, получая в ответ твердый утвердительный кивок и улыбку. — Никогда я столько чая не пил, как с тобой, Сонмин, — хихикает Енджун, подкатывая коляску ближе к столу. Хосок наблюдает за тем, как Юнги идет к гаражу, перед которым стоит его порше. Омега останавливается и закусывает губу, топчась перед дверью, словно не решаясь открыть. Он вздыхает и поднимает голову к небу, на котором рассыпались золотистые лучи солнца, окрашивающие собой редкие облака. Ближе к вечеру ветерок становится прохладнее и сильнее, трепля челку Юнги и открывая лоб. Он на миг прикрывает глаза и шагает вперед, отпирая гаражную дверь. Омега чувствует за спиной родное тепло и поворачивает голову к подошедшему Хосоку, слегка улыбнувшись и поворачиваясь к доджу, стоящему во мраке гаража. Оттуда видна лишь его передняя часть, освещенная заходящим солнцем. — Почему ты не сказал папе правду? — тихо спрашивает Юнги, обнимая себя за плечи и разглядывая свой старый добрый додж, напоминающий груду металла, а не полноценную машину. — Я сказал ему то, что он хотел услышать, зачем его расстраивать? — Хосок пожимает плечами и присаживается на капот порше, складывая руки на груди. — Юнги, я сделал это, чтобы ты подумал над своим поведением. Тебе нужно стать тем, о ком я говорил. Ради него, — он кивает в сторону Енджуна, о чем-то негромко беседующего с Сонмином. — Ты такой строгий, — вздыхает Юнги, присаживаясь возле альфы и устало опуская голову на его плечо. — Я бы врезал тебе сейчас, если бы мог, — хихикает он. — Ты же знаешь, чем это кончится, малыш, так что даже думать не смей, — предупреждает с легкой улыбкой Хосок, приобнимая омегу и притягивая ближе к себе. — Слушай, почему ты додж не отдашь Намджуну? — интересуется он, указывая в сторону челленджера. — Он бы сделал из него конфетку. — Не хочу, это будет уже другая машина, не моя, не моего отца… — Юнги прикрывает глаза и обвивает руками торс Хосока, прижимаясь плотнее и кутаясь в его тепле. — Хорошо, малыш, как скажешь. Хосок чмокает омегу в макушку и зарывается носом в белоснежные волосы, вдыхая любимый запах. Юнги без Хосока нельзя, как и Хосоку без Юнги. Этот омега — его островок спокойствия и сумасшедшего буйства в одном флаконе. Он его день и его ночь, он собрал в себе все противоречия, что так сводят с ума альфу. И, кажется, Хосок этого омегу никуда из своей жизни не отпустит. Потому что любит так, как никого и никогда.