***
Ему хочется. Вот так просто, без дополнительных объяснений в три страницы, х о ч е т с я. Эту раздражающую всем своим существом девчонку с длинными лохмами, в которые так и тянутся пальцы — чтобы потянуть, зарыться, скользнуть сквозь пряди. Ее с этим вечно ровным дыханием и видом полнейшей отрешенности, словно ее желание — стать хамелеоном и слиться с пейзажем вокруг, чтобы никто не трогал. Девочка скука. Правильная. Дочь копа, в конце концов. Такие не курят дурь и не трахаются с кем попало на вечеринках ; они безмолвно осуждают или вообще не приходят. До дрожи в пальцах хочется развести ее на эмоции, на гребаную истерику, на крики то ли удовольствия, то ли злости, и обязательно, чтобы только для него — главного зрителя первого ряда. Вывести из своих мыслей за руку, мол 'спасибо, но ты тут совсем ни к месту, мешаешь запоминать тексты bones'а и оргазмы шлюшек с тусовок'. Но она приходит, чтобы нагло отвлечь его от созерцания того, как очередная безымянная крошка пьяно жмется к каждому; чтобы, как сломанный магнит со сбитыми полюсами, притянуть к себе его внимание. Брендон делает внушительный глоток мартини из бутылки (сегодня нет цели напиться в слюни, только немного захмелеть) и шагает к ней, физически ощущая, как она напрягается. — Разве ты не должна сейчас прятаться за Хейли? Или она бросила тебя среди таких плебеев как мы? — Удивлена, что ты вообще знаешь это слово. Ему нравится, когда она дерзит. Иррационально нравится, хотя должно вызывать противоположные чувства. У него к ней — вереница противоречий и невообразимых желаний. Это веселая игра, но даже кошки-мышки заканчиваются когда-то чьей-то победой. — Я много чем могу тебя удивить. — Сомневаюсь. Брендон улыбается почти снисходительно. Сам не знает, отчего вдруг вскакивает на широкие перила балкона, довольно замечая расширившееся зрачки Роуэн. Стоит, чуть пошатываясь, а сердце бьется, как после долгого бега. — Ты с ума сошел?! — А ты переживаешь? — и прикладывается губами к горлышку бутылки, не отрывая взгляда от сладкого беспокойства на ее лице. — Это так ми-и-ило. — Слезай, ты упадешь. — Да в тебе никакой веры в людей, девчуля. Действительно, почти срывается, когда спрыгивает, и она дергается навстречу. Протянуть руку, упасть следом, черт ее разберет. — Ты просто придурок. Брендон отставляет полупустую бутылку и выпускает воздух носом. В этой чужой спальне, никого кроме них, только туманный гул где-то на заднем плане. Как судьбоносное совпадение, мать его. Или намек поверить в знаки, не иначе. — Типа того. Он даже близко не пьян, чтобы объяснить свои действия, когда накрывает ее рот своим и крепко стискивает запястья, удерживая от пощечины. Роуэн не двигается, замирает, будто некто нажал на паузу. Не отталкивает. И губы у нее мягкие, что становится даже обидно от этого жизненного джекпота. Теплым дыханием ему по коже, и ни шагу ни вперед, ни назад. Самое время ей дать ему под дых, но она выбирает иной метод выбить из него все дыхание — и начинает отвечать. Это как блядское воплощение влажных фантазий — он не из тех, кто мечтает о шелковых простынях и лепестках роз, оставьте это сопливым девчонкам. Зубы царапают его губу до шипучей боли, и он захлопывает дверь ногой, отрезая путь к отступлению. Фига с два сейчас все это прекратится. Освобождает одну ладонь, чтобы запустить ее к Роуэн под майку, потянув на себя за талию. Она ему позволяет, как настоящая послушная девочка, но больно кусает за губу в напоминание о том, кто они друг другу. — Ауч. И снова к ее рту губами, втянуть влажный язык, толкнуть легко к кровати, вынуждая сильнее вжаться в его тело, чтобы не упасть. Только молчи, не пытайся все испортить. Губами по ключице, ниже, к краю нижнего белья. Стянуть, скинув на пол, и снова дальше, влажно, нетерпеливо, пока не убежала. Хорошие девочки не трахаются с кем попало на вечеринках. Лови момент.***
Непослушными пальцами подцепить застежку лифчика, быстро натянуть джинсы и с поразительной скоростью подобрать собственную майку — только не видеть любопытно-изнуренного взгляда гребаного Дэрроу, что развалился на чужой кровати. Скатилась, как последняя шлюха, и теперь разгребай последствия этого... недоразумения. Брендон, будучи пиздюком, всем растрепет, само собой, и жизнь покатится валуном вниз. Слышать дерьмо в свою сторону не в первый раз, конечно, это же старшая школа, но, черт, в этот раз ведь сама виновата. — Забудь и никому об этом не говори, — глупая попытка исправить и убежать, чувствуя, как приятная усталость уступает место вязкому предвкушению наступающего пиздеца. По пролетам вниз, скорее уйти отсюда, притворившись, что не было этих самозабвенных прикосновений и... — Где ты пропадала? Я тебя обыскалась! — недовольная Хейли у самой двери, и Роуэн фокусируется на ее смазанном блеске для губ. — На балконе, дышала воздухом. Пойдем уже отсюда, мне нехорошо. — Ты пила? Ох, если бы, Хейли. Так было бы проще.***
Брендон никому не говорит. Отчасти от того, что решил поиграть в благородство, но, будем честны, это чушь собачья. Он не собирается делиться с кем-то вроде Тревора, и тем более со всей школой, разрушая их с Фрикс хрупкую дружбу-вражду. Скажи он всем, и ее легкая неприязнь перерастет в нечто куда более катастрофичное. Противный голос внутри продолжает твердить, что он тупо ищет шанс выглядеть в ее глазах не совсем ублюдком. Всего лишь девочка, что в ней такого? Мало он таких трахал на непрекращающихся вечеринках? Он хотел ее — они переспали, все должно на этом закончиться. Странному кинку на заучку стоит логично завершиться, но Брендон обнаруживает, что продолжает постоянно выискивать ее в школьных коридорах. — Снова ищешь свою Фрикс? Да поебитесь вы уже, наконец, — ухмыляется Тревор, отрываясь от стрелялки на телефоне, и он так до нелепого не в курсе произошедшего. — Отьебись, Трев. Повесить бы на нее маячок, чтобы не пришлось как последний придурок шастать по коридорам. Это больше похоже на болезнь, нездоровую одержимость, но Роуэн упрямо не хочет испаряться из его мыслей. Улыбается и печатает что-то в телефоне. Не ему, само собой. Привалилась плечом к школьной стене и закусывает свою губу (которую он прикусывал пару недель назад), и ей так охренительно безразлично, что он смотрит с другого конца коридора. Это бесит. Раздражает до вскипающей в венах крови и до кома в горле. Брендон ловит ее у трибун на следующий день. Садится рядом и смотрит на поле, соблюдая молчание. Хреновые из них выходят враги. Но с другой стороны, друзья бы вышли еще более паршивые. — Вот скажи мне, — начинает, нарушая нейтралитет, — как у тебя так получается все забывать? Ее горло дергается, когда она сглатывает, и хочется прижаться к точке пульса языком, проверить, какой ритм отбивает ее сердце. Ей бы не связываться с кем-то вроде него, но Брендон эгоист. Он цепляется, отчаянно хочет быть нужным. Ее невозмутимость как тот необходимый якорь. Он, кажется, по уши втрескался, и чуть было всё не испортил, а теперь отчаянно старается исправиться. — С чего ты взял, что у меня получается? И может, всё-таки в кое то веки у него получается не налажать. Брендон аккуратно переплетает их пальцы. Плохим мальчикам это, оказывается, нравится так же, как хорошим девочкам.