полностью и безусловно

Хёк ждёт рассекречивания их с Чихо участия, как второго пришествия. Он буквально не выпускает телефон из рук (ладно, он и так его не выпускает, но обычно хотя бы ничего не ждёт) и бесконечно заходит на нейвер, потому что новость точно бомбанёт сразу же. Так и происходит: они с Чихо ловят какую-то дикую волну всеобщего обожания, оказываясь вдруг до усрачки трендовыми молодыми артистами, участие которых сделает этот сезон легендарным. Хёк фыркает, думая, что этот сезон скорее будет напоминать гонку крутых тачек, и заходит на форум анти-фанов Чихо, и опешивает. Вообще ни одного поста – вау. Он сверяется по часам – прошло достаточно времени с релиза новости – и обновляет страницу ещё раз. Ни одного поста. Хёк думает, что всё будет очень круто, ему правда-правда плевать на победу, будет просто круто. Крутая работа с крутыми ребятами, а ещё куча времени с Чихо, куча работы с Чихо… У Хёка давно не тряслись поджилки от предвкушения. Это не наивность, а просто неожиданное предвкушение, которое перекрывает всё остальное. На самом деле, Хёк вполне ожидает, что хейт польётся отовсюду и, скорее всего, на всех, но меньше всего ему бы хотелось, чтобы критике подвергали Чихо. Он крепкий, крепче всех, Хёк знает, но в то же время его так хочется беречь. Боже, Хёку самому дурнеет от той нежности, которую он испытывает к Чихо. Вся его кожа – сплошной холст для нереализованных чувств, и она ужасно зудит и колется, будто с обратной её стороны наждачка, будто эта кожа не его вовсе и она хочет оторваться, избавиться от Хёка. Он валяется на диване и шкрябает по своим рукам ногтями до красных полос, кое-где даже счёсывая кожу, оставляя тонкие неглубокие борозды розового цвета, и с мыслей о работе с Чихо постепенно уплывает к мыслям о самом Чихо. Хёк не может себе позволить сказать ему, но с каждым днём всё острее чувствует, что жить вот так не может тоже. Им предлагают записать сайфер на этот раз, чтобы словить ещё больше хайпа (хотя, казалось бы, куда уж больше, сезон уже и так называют легендарным, несмотря на то, что он ещё не начал выходить), и они берут свежий трек, который собирались записать всей крю для альбома Чихо. Бит едва-едва сделан, из текстов – только наброски, которые они с Чихо быстро подгоняют под тематику участия в шоу (придумывая хук прямо перед записью, разговаривая по телефону в дороге), ночь убивают на склеивание бита и аранжировку, а следующим вечером, дав себе хоть немного отоспаться, записываются. Хёк придумывает реально классную партию, хотя почти уверен, что подвергнется нападкам диванных критиков, но ему это не так важно. Он говорит Чихо: «Я сделаю кое-что странное», - и тот хлопает его по плечу, слегка улыбаясь. Лёгкая улыбка Чихо – сама по себе веская причина любить его без памяти, но Хёк успешно с ней справляется, потому что уже привык, и заруливает в комнату записи. Студийный микрофон прохладой упирается в губы, Хёк чуть отодвигается, чтобы не прижиматься слишком сильно, и начинает записываться. Он старается не смотреть на Чихо, но тот сидит посередине пульта, оттеснив Поптайма к самому краю стола, и пялится. Реально пялится, взгляд его тяжёлый и ощутимый, но не как груз, а скорее как растолстевший кот – он согревающий и приятный, несмотря на тяжесть. Хёку нравится, что Чихо на него смотрит, под кожей от этого растекается нереальное чувство правильности, потому что, чёрт возьми, так и должно быть. Почему Чихо этого не чувствует? Хёк понял почти с первого взгляда. Он по привычке трёт внешнюю сторону ладони об одежду, так, на всякий случай. К концу партии Хёк всё-таки не выдерживает и, совсем не думая головой, ловит взгляд Чихо сквозь стекло. Боже, он так его и не отвёл. В этот момент голос у Хёка надламывается и срывается выше на пол-октавы, и он потерянно замолкает, смотря перед собой. Чихо почему-то улыбается ему и показывает палец вверх. Хёк кивает звуковику, прослушивает – конечно, он перезаписывает этот отрывок, но Чихо до этого дела нет, он просто выругивается по-английски пару раз и говорит, что всё вышло охуенно, когда Хёк выходит. Сам Чихо записывается быстро, глотает воду в перерыве между записью куплета и хука, и выглядит просто ужасно помято и вместе с тем мило, пряча лицо под глубоким капюшоном. Хёк отворачивается от стекла, ловя момент, и быстро нацарапывает на руке ручкой спонтанное «как спалось?», искоса поглядывая на Чихо, который дёргается едва, но не отвлекается от записи. Хёк обожает наблюдать за лицом Чихо в моменты, когда что-то от соулмейта появляется на его коже. Правда, это случается редко, Хёк не рискует лишний раз, но когда всё же делает это, получается вау. Бесценно. Чихо нервно свозит капюшон на самую макушку, обнажая своё лицо – припухшее от недосыпа, со щёлочками глаз, обрамлёнными чуть потемневшими веками, и с красными щеками. У Хёка в этот момент так оглушительно ухает сердце, что все звуки на какую-то долю секунды пропадают, а потом становится так плохо и тоскливо. Чихо – величайшая радость и печаль в его жизни. Хёк любит Чихо сердцем, любит разумом, любит всем своим существом, и он наслаждается этим чувством, ему нравится жить с этим, но та связь между ними, такая естественная и самая правильная из всего существующего в мире, ранит Хёка. Он боится её, боится реакции Чихо на неё, и от этого ему больно. Хёк хочет любить Чихо просто так, не чувствуя, что их жизни связаны, он хочет видеть Чихо свободным и замечательным, не думая о том, что будет, если когда-нибудь Чихо узнает. (почему-то Хёку кажется, что Чихо примет любого соулмейта, кроме него) Чихо вылетает из комнаты, распахивая дверь так, что та лупится ручкой о стену, и подскакивает к Хёку. Пятнистый капюшон спадает с его головы, глаза светятся, и кажется, будто его сейчас разорвёт. В этом весь Чихо – он так хочет делиться всем – и, вероятно, сейчас не знает, начать с вопроса «ну как?» или с того, что у него на руке. - Дикция ок? Хёк натягивает посильнее рукав, пряча кисть, и отвечает: - Да, это было… - горячо, чертовски горячо, - классно. – Ты был чертовски горяч. – Ты лучший. Чихо ржёт, усаживаясь рядом, и хватается за ручку. - Что ты ему скажешь? - Что охренеть как хочу спать. Хёк смеётся, потому что рядом с Чихо не получается оставаться унылым говном, как бы больно ни было. Под кожей у него всё горит и колется настолько, что хочется содрать её с себя, но Хёк старается не обращать внимания. Чихо сидит рядом, от его мягкой бело-синей камуфляжки пахнет свежестью и прачечной, а локоть периодически касается предплечья Хёка, если Чихо слишком широко жестикулирует. Трек они предсказуемо не заканчивают, а дорабатывают только свой кусок, отправляя его продюсерам шоу. Дома Хёк гладит пальцами выпуклое «я охренеть как хочу спать, если честно», и представляет, как бы Чихо сказал это своему соулмейту. Наверное, звучало бы не так, как в студии. Хёк с опозданием отвечает, зная, что Чихо абсолютно точно не спит в это время. «почему бы тебе не отправиться спать?» «с чего ты решил, что я не сплю?» «Потому что я тебя знаю, и ты, скорее всего, сейчас набрасываешь очередной текст, дурак», - думает Хёк, отвечает Чихо банальное и довольно правдоподобное «чувствую». Одновременно с этим Хёк отправляет Чихо в ка-токе: «у нас завтра запись.». «понял-понял, хёк-а, не бузи;; » Когда Хёк уже выключает свет, листая инстаграм, чуть пониже его указательного пальца появляется короткое «спокойной ночи», и он долго пялится на синюшное в свете экрана пятно у себя на коже, чувствуя, как от этого заходится сердце. Боже, иногда ему кажется, что его тело этого действительно не выдержит. На запись Хёк надвигает кепку посильнее на глаза, так что их совсем не видно. Если честно, ему самому почти ничего не видно из-под козырька, но Хёк знает, что Чихо не сводит с него глаз. Он смотрит на низко надвинутую кепку, на то, как Хёк комкает полы своей длиннющей рубашки и теребит цепочку на штанах, и понимает, что это шоу из Хёка всю душу вынет. Хёк чувствует, что Чихо напряжён, как кот, которого закинули в незнакомый дом, и это напряжение стелется по его собственной нервозности, смешивается с ней, так что Хёку приходится спрятать руки в карманы, чтоб не было видно, как подрагивают кончики его пальцев. Чихо смотрит на него своим острым взглядом, буквально вонзая его в Хёка, как гарпун. Он не знает, как правильно поступить или как правильно поддержать, утешить, хотя очень этого для Хёка хочет, поэтому просто спрашивает снова: - Ты же справишься? Хёк дёргается, отталкиваясь от наспех возведённого забора-сеточки, улыбается кривовато в тени козырька кепки. - Конечно. Твой трек просто бомбезный. - Наш трек просто бомбезный. Чихо тянется в сторону Хёка, чуть покачиваясь, и нелепо хватает его за запястье, вероятно, больше доставляя неудобства, чем оказывая поддержку, и пригибается, заглядывая под козырёк. Со стороны это выглядит так глупо и забавно: широченные ссутуленные плечи Чихо, обтянутые оранжевой худи-мешком, его перекошенный корпус и шея под наклоном. И заискивающий взгляд под кепку Хёка. - Твоя партия самая классная, Хёк-а, я серьёзно. Всё будет в норме, будь собой. Он не улыбается, а голос его такой серьёзный, что Хёку становится по-настоящему стыдно за свою неопытность, за свою нервозность, и это «будь собой» почему-то звучит как «ты самый лучший». Хёку от этой мысли становится хорошо ровно настолько же, насколько закипает мясо под его кожей. Он нелепо трясёт знаком фэнси, кривовато ухмыляясь и прижимая руку к груди, и у Чихо от этого сердце ёкает. Чихо почему-то думает о соулмейтах, наверное, в такие моменты они нужны как никогда.