***
Мы с Ютой в моей комнате, сидим на полу, облокачиваясь о кровать. Думаю, скоро сидеть на полу войдет у меня в привычку, которую я тоже перейму от него. Но сейчас не об этом. Мы сидим в кромешной темноте. В кромешной, потому что глаза еще не привыкли даже. Я не вижу Юту, но я чувствую его. Я чувствую, как наши плечи соприкасаются, я слышу его ровное дыхание. Он молчит, словно не знает, что ему стоит сказать в данной ситуации. Словно только я сейчас должен что-то говорить, делать какие-то выводы. — Знаешь, — подаю я голос, — перед приездом в Корею, мои родители больше всего переживали, что я буду делать, если столкнусь с подобными бытовыми проблемами, с которыми я не сталкивался. То есть, естественно, я сталкивался с отключением электричества, но я никогда не разрешал эту проблему. Так вот, они переживали, что я не буду знать, что мне делать и к кому обратиться, случись подобная ситуация. Что сейчас посоветуешь сделать? — Я обычно просто забивал хуй и ждал, пока все включат. Если долго не включали, то спрашивал, что случилось, у соседей, которые являются нудными тетками и уже сами успели обзвонить жилищное управление по сто раз. — А если только в моей квартире отключили? — Так выйди на лестничную площадку и проверь. — Логично, — говорю я, поднимаясь с пола. — Дай телефон посветить, — прошу я, понимая, что если чуть пройду обо что-нибудь да точно споткнусь, если не сразу в стену врежусь. Глаза к темноте уже начинают привыкать, но я все равно могу. Юта послушно тянется в карман за телефоном да протягивает его мне. Мой же телефон валяется где-то на кухне. — Спасибо. Я свечу перед собой дисплеем телефона и направляюсь в коридор. Время почти десять вечера, а за окном начало ноября, так что на улице тоже уже стемнело и на естественное освещение можно не рассчитывать. Я слышу, как Юта поднимается, как шелестят листы тетрадей, которые он, кажись, собирает с пола, так как в темноте мы явно не будем продолжать изучение идентификатора безопасности. Нет, мы не пытались заниматься, ибо желания у меня на это не было. Но у нас зашел с ним разговор о СИД`е, и я влез с парнем в спор, ссылаясь на свои лекции, но, в итоге, я был не прав. Оказалось, что у меня неправильно записан формат идентификатора. В такие моменты я думаю, что я действительно не такой тупень, как и говорит Юта. Пусть я сейчас был и не прав, но подобные ситуации показывают, что я действительно уже разбираюсь во многих вещах. У меня правда есть высокие шансы закончить универ, я рад, что я решил остаться. Ну, да, было бы глупо оставаться в универе, будучи уверенным, что я его не закончу, ха. В жизни опять наступила белая полоса? Не знаю, можно ли назвать белой, но сейчас у меня та самая стабильность, которой я хотел добиться. Пока все идет ровной планкой, со своими избытками, но все же. Меня устраивает положение дел, я занимаюсь тем, чем я могу заниматься, довольствуюсь этим. Беру, что есть, да стараюсь не проебать это. И я, на самом деле, так сильно благодарен Юте за всю его помощь. Я бы правда не справился бы без него. На лестничной площадке света не оказывается, из чего можно сделать вывод, что электричества нет во всем доме. И только я уже собираюсь закрывать обратно дверь квартиры, слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине у соседей. Останавливаюсь и чуть выхожу из квартиры, ожидая встретить соседку. — Тоже электричества нет? — тут же спрашивает она, когда видит меня. — Угу, — кратко говорю я, и слышится цоканье в ответ. — Сейчас будем разбираться, — недовольно говорит она да заходит обратно в свою квартиру. Я усмехаюсь, закрывая дверь. Что же, будем ждать. — Че, нет? — спрашивает Юта, выходя в коридор. — Неа. — Свечи есть? — Неа. Но у меня есть пара бутылок пива и заряженный ноутбук с кучей фильмов, — улыбаюсь я, радуясь, что у меня ноутбук и что все равно есть чем заняться даже без электричества.***
— Даже не знаю порадоваться этому или нет, — достаточно хмуро говорит Юта, глядя на черный монитор ноутбука, у которого не очень-то хорошо аккумулятор держит заряд, да он выключился на середине фильма. — Фильм, конечно, дерьмо, но че теперь делать-то будем? — Можем лечь спать, — поднимаюсь я с кровати, на которой мы с Ютой устроились, чтобы убрать ноутбук. — А ты хочешь спать? — Неа, — честно говорю я и ставлю технику на стол. — И я нет. И пива больше нет, — говорит он, переворачиваясь на спину. В сон действительно не клонит, да и двенадцати часов даже нет, а завтра выходной — и так высплюсь. Я возвращаюсь к кровати и спокойно укладываюсь рядом, не особо думая о том, как это вообще выглядит, и что кровать у меня не такая уж широкая для двоих. Мы лежали так рядом друг с другом, так близко друг к другу, весь фильм и ничего. Но сейчас чего. Когда я лег рядом, а наши плечи уже в сотый раз за все наше знакомство соприкоснулись, я вдруг резким порывом ощутил неловкость и смущение от ситуации. Мы оба чуть пьяны, лежим рядом друг с другом на кровати, в полнейшей темноте. И это как-то… интимно? — Блять, мы живем в двадцать первом веке. Какого черта вообще? — а может и вовсе не интимно. — Да ладно тебе, — спокойно отвечаю я. — Хуйня случается. — Так вот, а не должна случаться. И такой хуйни не будет, если люди начнут думать не о своем кармане, а, ну, хотя бы о выживании. Следить за стабильностью работы электросети, в данном случае, а не на лишь бы как, только бы денежки платили. — Кажется, ты перепил, — усмехаюсь я. — Да даже если. Алло, двадцать первый век на дворе, информационное общество. Но какое это значение имеет, если мы уже третий час без электричества? — Только второй час идет, че ты так разошелся? — искренне удивляюсь я, голову в сторону Юты повернув. — И вообще, не нравится что-то — иди домой. — Не пойду. — Тогда не жалуйся. — Я не жалуюсь, я высказываюсь, — Юта громко подчеркивает слово «высказываюсь», а после чуть смеется. Я же довольно улыбаюсь в ответ. Повисает тишина ненадолго. Обычно все темы для разговора появляются непроизвольно, но сейчас на меня чуть давит атмосфера, в которой мы находимся, происходящее. Не в плохом плане давит, но я так сильно ее ощущаю, что в голове абсолютная пустота, о чем можно поговорить. Стоит признаться, что в моей голове сейчас проскакивают мысли о том, что произошло на этой самой кровати несколько месяцев назад. Я не могу забыть об этом. О таком нельзя забыть. Но я откидываю подальше эти воспоминания, стараюсь не думать об этом. Вполне себе получается. Эти мысли просто проскакивают в голове, но не более. Если не зацикливаться на них, не вдаваться в подробности, не производить в голове картинки того, что произошло — все это просто проскакивает и удаляется из головы, не несет в себе боли. И сейчас, рядом с Ютой, я не чувствую напряжения, какого-то давления, страха или неприязни. Я не чувствую ничего отрицательного по отношению к нему, поэтому откинуть все плохое мне дается без особого труда. Быть может, происходящее бы приятно будоражило меня, сводило бы с ума, если бы не эти воспоминания, но я все равно чувствую рядом с Ютой сейчас спокойствие и уют. Я рад, что он рядом. Что у него самого есть желание быть рядом и не просто желание — что он старается не налажать, лишь бы не потерять меня. Если бы мне кто-нибудь сказал несколько месяцев назад, что я буду так много значить для него, я бы ни за что не поверил. Но я вижу, что это на самом деле так. И это заставляет меня довериться ему. Осознание, что я ему нужен, что я ему важен, заставляет чувствовать себя с ним в безопасности даже несмотря на то, что именно он тот человек, который принес мне самую большую боль в жизни. Его характер не изменился, он такой же, каким и был. Все тот же мудак, каким я его знал. Но изменилось его отношение ко мне, что меняет очень многие вещи, позволяет мне закрыть глаза на многие его поступки. Я вздрагиваю, когда чувствую, что рука Юты ложится мне на талию. Он поворачивается ко мне, чуть приобнимает, несильно прижимаясь, и утыкается мне в шею. — Прости. Я не знаю, за что он сейчас извиняется — за свое действие или же у него в голове крутится то же, что и у меня. Я молчу в ответ, пытаясь чуть взять себя в руки, надеясь, что он не услышит биение моего сердца, которое вдруг начало набирать обороты оттого, что мне очень приятно его действие. Мне приятно, что он старается и хочет быть ближе ко мне, чем то есть. Что ему это нужно? — Сычен, — тихо начинает говорить Юта. Я отчетливо чувствую его горячее дыхание на своей шее. — Ты правда доволен всем тем, что у тебя сейчас есть, или притворяешься? Что бы Юта сейчас не имел в виду, у меня есть ответ на его вопрос. Но я не спешу на него отвечать, словно это будет как-то неправильно — вносить резкость в обстановку. Я недолго молчу, пытаясь понять, к чему он спрашивает. К тому, на чем строится моя жизнь и из чего состоят мои будни, или он имеет в виду нас с ним? Потому что в моей голове сейчас мысли лишь о втором, и мне интересно, думает ли он об этом сейчас так явственно, как я? — Что ты имеешь в виду? — решаюсь спросить я. — А что не ясно в моем вопросе? У нас интонации на пониженных тонах. Обстановка тихая, а пульс у меня сильнее подскакивает от подобного рода разговоров, от подобного рода близости. — Я же говорил сегодня уже, что я доволен. По-твоему, я бы стал врать? Да, мне нравится эта работа, а перевестись на заочное отделение было действительно хорошей идеей. Я думаю об одном, но говорю о другом. Я специально ввел уточнение, о чем я говорю. Мне интересно, что Юта ответит. Мне интересно, спросит ли он что-нибудь, касательно нас. — Хорошо, — спокойно отвечает он. Я думаю, что, видимо, нет. Видимо не спросит. Но все же он снова подает голос после небольшого молчания. — Я хочу знать… Доволен ли ты тем, что я рядом? — А куда деваться? — мягко усмехаюсь я. — Разъясни, — серьезно говорит он, чуть головой мотает. — Ты меня терпишь? — О, Боже, какой ты сладостно-противный стал, — чуть смеюсь я, довольствуясь разговором и испытывая некое удовлетворение от происходящего, от того, что ситуация соответствует моим мыслям. Будто чувство маленькой победы — не значащей, но приятной. — Почему ты задаешь такие вопросы? — избегаю я прямого ответа, продолжая забавляться ситуации. — Потому что для меня это действительно имеет значение, Сычен, — слишком серьезно отвечает Юта. — И не проще ли мне прямо спросить о том, что волнует меня? Он отстраняется от меня, приподнимается и усаживается рядом. Внимательно смотрит, ждет ответа. За мной следует легкий вздох, я словно набираюсь сил сказать эти такие важные и значащие слова для него. Для нас обоих. Хотя мне кажется, что здесь и так все ясно. — Да, — говорю я, принимая сидячее положение. — Да, Юта. Я доволен тем, что ты со мной. Я очень этим доволен, — произношу, глядя в глаза. Вообще-то, я еще собирался добавить небольшую речь о том, что крутится у меня в голове, и что я живу с ощущением, что иначе быть и не могло. Что я правда очень сильно благодарен Юте за все то, что он делает для меня. Благодарен ему за то, что он рядом. Благодарен за то, что он хочет быть рядом. Хочу сказать ему, что для меня это очень важно. Но дар речи пропадает, когда рука Юты тянется к моей щеке. Когда он легонько проводит пальцем по ней. Когда он становится ко мне еще ближе. Уже неимоверно близко. Когда его лицо в нескольких миллиметрах от моего лица. Когда его губы накрывают мои. Когда он целует меня.