горе проигравшим.

Чимин не мог сказать, что верил ему. Он не мог утверждать, что не подозревал его и не кидал косых взглядов в его сторону. Чонгук привлекал внимание поэтапно, завоевывая доверие и снискивая расположение от человека к человеку, от социального класса к классу. Он источал обаяние, выполнял свою работу слишком чисто и говорил о своем прошлом неохотно, отмалчиваясь по большей мере. Там, где они находились, не было добровольцев, пришедших в их ряды без причины. Кто-то потерял родителей, кто-то жен и детей, кто-то дом. Но никто не приходил сюда ради желания воевать, ради сопротивления как такового. Кажется, это нравилось ему: цвет крови, разрывающие барабанные перепонки крики, автоматные очереди, ошметки земли и плоти, разлетающиеся от взрывов бомб. Слезы собирались в уголках его глаз, медленно скатываясь по щекам, смывая сажу и пыль, оставляя серые дорожки на общем почти черном фоне. Улыбка, немного сумасшедшая, слишком широкая – оттого ненастоящая, и ярко-черные глаза. Он вновь и вновь смотрел на смерть и плакал, и все шел дальше в толпу, увязая в крови, почти купаясь в ней. Его называли гением и лучшим бойцом, мессией и будущей главой сопротивления. Чимин называл его душевно больным. А еще Чимин называл его "Гуки" и целовал его до исступления, когда тот возвращался живым. Иногда казалось, что это нравится ему, такой особый вид мазохизма. А потом он приходил в штаб, надевая на лицо непроницаемую маску: шут и балагур, любимец народа и руководства. Чимин ощущал свербящее жжение, когда вновь и вновь не мог ему верить. Он любил его, так искренне, как может любить только человек, рискующий однажды увидеть знакомое имя в списках погибших. К сожалению, каждый раз Пак находил оправдания, списывал все на тяжелые времена, на его так называемый защитный механизм и на свою мнительность (война и паранойя идут рука об руку, сомнений нет). Чимин улыбался в ответ и обрисовывал сложившуюся обстановку дел, отмалчивался, когда недоверие рвало его на части, и докладывал фельдмаршалу, что в очередной раз данная Чону миссия завершена с успехом. Все это происходило до тех пор, пока не стало слишком поздно, пока подозрения не оказались правдой и удар не был нанесен с холодной и расчетливой точностью. Они проиграли. Лишив сопротивление лидера, они лишили его головы. Теперь, смотря в это мрачное прошлое, Чимин понимал, что силы были не равны с самого начала. Орда отчаянных, охваченных страхом, почти безоружных беженцев ничего не смогла бы сделать со слаженным военизированным механизмом государства. Но тогда никто не обращал внимания на этот факт. Люди верили и смотрели в будущее, просто потому что иного выхода не было: там тебя убьют, а тут ты умрешь хотя бы поборовшись за свободу. И теперь все они платятся настоящим. Реальным, ужасным и пугающим. Настоящим, что приближается к Паку, пересекая порог и плотно закрывая дверь камеры со взглядом не предвещающим ничего хорошего. Чонгук - двойной агент прямиком из государственной разведки, убивший пять лет на разрушение повстанцев изнутри, рубаха-парень, расстрелявший всю верхушку сопротивления и первоклассный шпион, который свои задания выполняет всегда в лучшем виде. Ну а еще Чонгук - бывший любовник правой руки фельдмаршала, которому он набросил мешок на голову и приволок прямиком к себе в штаб, отдав приказ не трогать Пака ни при каких условиях. Только Чимин не был готов к такой пощаде. - Я всегда знал, - Чимин скалится, сплевывает на пол и смотрит на Чонгука ненавидяще. Он думает: "лучше бы он сдох" и пытается не разрыдаться совершенно позорно и беспомощно. - И это не мешало раздвигать тебе передо мной ноги, сладкий. Чимину тошно. Горе проигравшим.