горе проигравшим.

{5 лет спустя} Чимин постоянно просит докладывать о деятельности Тайной Полиции прямиком ему, минуя низлежащие инстанции. Он получает конверт в руки и результаты не записывает ни в какие отчеты - это его личные инсайдеры и личные деньги, им выплачиваемые, потому и информация частная и под гриф "секретно" на службе не попадающая. Иногда Тэхён спрашивает его, а не ради ли начальника Тайной Полиции Чимин нарушает собственный устав, получая в ответ лишь тишину и нечитаемое лицо старшего, а потом ему на руки вновь приносят очередной конверт и он, вздыхая, несет тот прямиком в офис босса. Чимин теперь вообще важная шишка: глава повстанческого движения на востоке страны, что уже своими размерами и охватами превышает все те штабы, что были в Новом Сеуле у них некогда. Пак вообще сдаваться не умеет, потому, вернувшись под руку с искалеченным Тэхёном и незалатываемой дырой в груди, начал загубленное Конфедерацией дело - все те люди не должны были погибнуть зря. Потому теперь Чимин во главе сложной паутины, что сплел собственноручно, расположившись как можно дальше на восток, раскинув небольшие всполохи оппозиции вокруг Нового Сеула - на одни и те же грабли Пак не собирается наступать, и если вдруг Конфедерация захочет вновь погрызться, то не дотянется - под ними теперь вся восточная часть страны и такие силы, о которых первое поколение протестующих могло лишь мечтать. Теперь с ними считаются, пусть и продолжают вести войну, и войне этой не видно конца. Тэхён, который с самого начала был для Чимина опорой и самым близким человеком, помогал их империю строить, незаметно став правой рукой и вторым по важности человеком, чей внешний вид внушает благоговейный страх: высокий рост, острый взгляд и низ лица, закрытый пластмассовой маской на манер викторианского маскарада. Без этой маски Кима никогда никто не видел, но все знают его историю, потому лишь почтенно склоняют головы жертве, принесенной во имя свободы. Когда очередной отчет конфедерационных крыс о делах Тайной Полиции попадает в руки Чимину, а Тэхён лишь обреченно вздыхает - Чимин неисправим - в главный офис вбегает Намджун (который на протяжении уже нескольких лет секретарь Пака), сжимая в руках темно-бардовый конверт. Уже один цвет заставляет Чимина и Тэхёна ухмыльнуться друг другу: еще в самом начале их организации им вдруг начали поступать анонимные письма в плотных бардовых конвертах, что обличали особо важную информацию о нападениях и планах Конфедерации. Сначала, конечно, никто не поверил правдивости данных, но, просто ради профилактики эвакуировали пару совсем новых штабов на точках, которые в письме обозначались следующими планами атаки армии и сумели спасти уйму жизней. Положа руку на сердце, Чимин признается, что без этого информатора их бы подавили в самом начале. Но информатор, подписывающийся скромным "Ваш Верный Сподвижник", не исчезал, сопровождая оппозицию секретной информацией на протяжении всего времени их существования. И вот теперь в кабинет на скоростях вносится Намджун, в спешке переворачивая журнальный столик, и, не обращая внимания на недовольный вздох Тэхёна, кладет раскрытый конверт Паку прямо на стол. И во взгляде его маячит сожаление, что Чимину совершенно не нравится. - В этот раз никаких данных, а письмо... Письмо адресовано конкретно тебе, - интонация его голоса скачет куда-то вверх и весь внешний вид так и кричит о том, что все не в порядке. На самом деле просто Намджун уже давным-давно не секретарь, Намджун друг. Намджун знает, что произошло когда-то давно и знает, что за конверты Тэхён проносит еженедельно в кабинет Пака. Намджун всегда как-то по-отечески за Чимина переживает, и потому сейчас мнется неприкаянной душой, отводя взгляд подальше от напряженного лица напротив. - Ты же помнишь, что раньше делали с гонцами, принесшими плохую весть? - Тэхён ерничает, привычным движением поправляя маску на лице. Только Намджун всем видом показывает, что их обычные препирания сейчас неуместны, заставляя Тэхёна нервно сглотнуть: Джун никогда не паникует просто так. Чимин долго смотрит на письмо и открывать не решается, кидая растерянный взгляд то на разорванный край конверта, то на своего секретаря. На самом деле Пак не идиот, и у него были догадки, кем именно их тайный "Сподвижник" может быть. Тэхён, как и Намджун, кажется, тоже догадывались, но никто не хотел озвучивать свои мысли. Тэхён аккуратно трогает Намджуна за плечо и указывает головой на выход, и тот, тут же воспользовавшись разрешением, спешит покинуть кабинет в самых лучших традициях крыс, бегущих с тонущего корабля. Тэхёну немного страшно от того, что все его мысли могут оказаться реальностью, потому что на самом деле предателя проще демонизировать до самого конца, чем признавать возможность того, что на протяжении всех пяти лет он спасает им задницы черт знает из каких побуждений. Ким откашливается негромко, заставляя Чимина, погрузившегося в свои мысли, вздрогнуть и тут же развернуть письмо. Когда лицо Пака вытягивается, Тэхёну, пусть он и не знает, что там написано, хочется другу глаза закрыть, письмо разорвать и воспоминания о нем из чужой головы стереть, но такое невозможно, и потому все, что ему остается - это следить, как сгорбливается спина друга, как вся та сила, которой он подпитывает сотни тысяч людей по всей стране, вдруг исчезает, оставляя на месте их вождя истощенного и измученного человека. Сомнений не остается и Ким с силой сдерживает себя от того, чтобы не проматериться. Только Чон Чонгук может сделать такое с Чимином. Чимин смотрит в письмо и глазам верить не хочет, потому что все это скорее смахивает на какой-то несмешной розыгрыш. Чимин бежит взглядом по строчкам, которые не просто написаны печатной машинкой, а от руки, а в конце, в конце чертового тайного письма, которое раньше приходило без любых опознавательных знаков и зацепок, стоит печать тюрьмы Конфедерации. Почерк на желтоватой бумаге забористый и спешный, видно, что писали в неудобном месте и положении. Но страшнее то, что в этом письме содержится. "Здравствуй, Чимин. У меня совсем мало времени и так много всего, что я хотел бы тебе рассказать. Думаю, стоит начать с того, как вы с Тэхёном покинули Новый Сеул и я, спустя пару месяцев рывшийся в старых архивах по одному из дел, обнаружил кое-что, что полностью перевернуло всю мою жизнь. Помнишь, ты спрашивал меня про семью? Что ж, она сгорела в огне и я видел, как они умирают, Чимин. Слышал их крики, смотрел, как их поглощает огонь, который устроила оппозиция. Так думал я. Так думали все, на самом деле. Меня воспитывали с этой мыслью, мне говорили, что "мы" - справедливость, а повстанцы лишь несущие раздор монстры, что не чураются убивать обычных людей во имя своих низменных целей. И вот, в поисках информации, я нахожу старый отчет одного из офицеров, что устраивали акт саботажа оппозиционеров: на деле же сама Конфедерация сожгла ту деревню, переведя стрелки на протестующих именно для того, чтобы все вокруг увидели "кто настоящее зло". Всего один старый лист, пылящийся на полке, и вся моя жизнь становится совершенно и полностью бессмысленной. Забавно, да? Мне было плевать, на кого работать. Я просто хотел, чтобы виновные получили свое, а в итоге сам же и был разменной монетой в руках безжалостных ублюдков. Я оправдываюсь сейчас, понимаю, но могу ли я иначе? Думаю, то, при каких обстоятельствах я пишу это, дает мне определенную скидку. А еще я думаю, что это письмо - моя тебе исповедь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что даже тогда, когда во имя своих принципов и ради не тех людей я делал то, что делал - я все равно был честен с тобой, пусть и только частично. На самом деле ты был тем единственным, что останавливало меня, что заставляло сомневаться. Наверное, ты уже не помнишь, какие слова иногда вырывались у меня по отношению к тебе. Ну и ладно, я понимаю, Чимин. Но даже если ты помнишь их хотя бы призрачно, я хочу чтобы ты знал: все то, что я чувствовал к тебе - все это было настоящим. Но ладно, я отвлекся, прости. Чем ближе смерть, тем больше в нас сентиментализма. Забавное наблюдение. Дальше, как ты понимаешь, весь мой уклад жизни пошатнулся. Уйти со службы я не мог, ведь с вашего побега за мной велось повышенное наблюдение. Зато я мог поставлять информацию тем, кто, оказывается, на самом деле ее заслуживает. Я знаю, что всем этим мне никогда не искупить перед тобой вину, но эта попытка искренна. Надеюсь, ты примешь ее без злости, но и этого я не могу у тебя просить. В любом случае, долго подобное не могло продолжаться. Конфедерацию пять лет водить за нос было приятно, но когда-нибудь меня раскрыли бы - я ждал этого с момента отправки своего первого письма, если честно. Ежедневно как на пороховой бочке, но все лучше, чем вылизывать зад этим мразям. Меня казнят через три дня, и это мое последнее желание: письмо прямо в руки тебе. Весь этот процесс будет максимально грандиозным и публичным. Я уверен, они даже подключат телевидение, чтобы показательно и красиво, ведь у них тут предатель родины, закравшийся на самый верх. Кажется, они думают, что я настолько умен, что вынашивал план с самого поступления в войска Конфедерации. Это приятно, чего таить." Чимин перечитывает абзац и вчитывается вновь и вновь в словосочетание "через три дня". И сердце делает кульбит, когда взгляд находит дату отправления письма: ровно три дня назад. Не дочитывая письма, Пак поднимается, с грохотом переворачивая стул. - Намджун! - Чимин зовет громко и Тэхён дергается от истеричных ноток в его интонации. Секретарь входит тут же, будто все время дежурил под дверью, считая свое вовлечение лишь делом времени. - Да, босс? - Джун кидает взгляд на встревоженное лицо Тэхёна и хмурится, тут же откидывая эмоциональный аспект. Чимину не нужна жалость, ему сейчас нужен тот, кто поможет разобраться. - Ребята, мониторящие радиоволну Сеула и конфедератов, они засекали какие-либо объявления от верхушки? - Нет, все тихо, я уже проверил, - Намджун отчитывается, но звучит так, будто извиняется. - Значит пусть работают усерднее! - Чимин злится неподдельно, метая взглядом молнии, заставляя Джуна сжиматься внутренне. - Хорошо, я отдам приказ, - но Пак не дослушивает секретаря, стремительно выходя из собственного кабинета и садясь за аппаратуру. - Тэхён. Включай общий канал вещания телевидения, - Чимин делает глубокий вдох и отдает приказ уже мягче, параллельно надевая наушники и крутя микшер переключения каналов, настраиваясь на любые волны, сигнал которых они могут перехватить. - Как-то будем объяснять остальным? Просто последний рабочий телевизор остался в общем холле, - Тэхён не уверен, хочет ли Пак, чтобы все все видели. - А смысл? Они о нем не знают. Ну, кто сейчас историей интересуется? Просто какой-то предатель, Тэхён. Думаю, это будет отмечаться нашей победой напополам с неискренной жалостью, - голос Пака звучит приглушенно и недовольно: никаких объявлений действительно нет, все как и обычно, где-то играет музыка, где-то рассказывают о прогнозах погоды, где-то сообщают ежедневную сводку городских новостей. Ким вздыхает тяжело, но выходит и включает огромный монитор, висящий в самом центре их штаба. Работники тут же, встрепенувшись, начинают стекаться к Тэхёну: кажется, будет какое-то объявление. Экран вспыхивает яркой вспышкой, но никакого вещания нет, лишь приглушенные звуки помех. Отдав приказ держать телевизор включенным, Тэхён возвращается в кабинет, где Чимин все так же сосредоточенно продолжает слушать государственные радио каналы. Ким мягко кладет руку на плечо другу, давая понять, что он вернулся и на вопрошающий взгляд в ответ мотает отрицательно головой. Пак кривится недовольно и возвращается к своему делу. Тэхён блуждает глазами по кабинету, не зная, чем себя в такой ситуации занять, когда взгляд падает на письмо. Наверное, он никогда бы не решился просить о чем-то подобном своего потенциального начальника, но с Чимином у него отношения иного рода, потому, переборов душевные сомнения, он вновь водружает руку на плечо Пака, привлекая его внимание. - Могу я прочесть письмо? Если там что-то крайне личное, я понимаю, что тогда мне лучше этого не видеть, но... Я считал его другом тоже, Чимин. Я хочу знать. Чимин медленно стягивает наушники с головы и те со стуком приземляются на керамическую поверхность стола. Он ерошит обеими руками волосы, а потом закрывает ими лицо. - Оно личное, но ты можешь это прочесть. Если это уже видел Намджун, который о нем знает лишь в теории, то ты и правда имеешь право, - голос у Чимина тихий и какой-то подбитый, будто разом все силы высосали и оставили лишь внешнюю оболочку. Тэхён благодарно сжимает чиминово плечо и решительно принимается за чтение письма, предварительно снимая с лица маску, что он позволяет себе лишь наедине с самим собой или с Чимином, просто потому что он не смотрит на него жалостливо, как по началу смотрели другие. Пока Чимин наблюдает смену эмоций на лице Кима, он думает лишь о том, что все эти годы избавиться от Чона где-то глубоко внутри ему так и не удалось, он уже даже прекратил пытаться, сдаваясь суке-судьбе, подарившей ему самую что ни на есть неудачную любовь к самому что ни на есть худшему человеку. Сначала Пак злился: на свою жизнь, которая вдруг наградила его одной из самой хлестких пощечин, на Чонгука, который оказался прогнившим насквозь, но способным его, Чимина, любить, и на себя, за то, что, ненавидя, он продолжает испытывать эту болезненную привязанность. Пак был уверен в том, что все эти письма посылал Чон - ну кто еще мог доставать такую информацию, которой может располагать лишь верхушка и посылать ее главе оппозиции? Только Чимин не знал почему, предполагая множество причин. Пак вообще думал об этом слишком часто, когда не мог уснуть ночами и смотрел в потолок, вертя в голове ворох неприятных мыслей. Теперь, зная ответ, Чимину хочется смеяться от бессилия: он всего лишь обманутый и озлобленный ребенок, брошенный на произвол судьбы, воспитанный теми, кто остатки души ему выжег. Чимину Чонгука жаль, но не той жалостью снисходительной, нет. Чимину за него больно, его крутит изнутри и хочется Чонгука защитить. Не того Чонгука, который его предал, а того, который ребенком пережил все то, о чем в письме рассказано. Чимин понимает, что тот не лжет, не знает как, но чувствует нутром, что все сказанное тут чистая правда. И, если честно, Чимину хочется, чтобы все это письмо оказалось ложью, ведь если это так, то он жив и ему ничего не угрожает. А если нет, то, возможно, Чона готовят к смерти, а еще возможно, что он уже мертв. И эта мысль Чимина подбивает, беспощадно вгрызаясь в то единственно теплое, что было внутри. Паку казалось поначалу, что, погибни Чонгук тогда, ему было бы проще. Но сейчас, сталкиваясь лицом к лицу с этой вероятностью, Чимину до банального страшно. Тэхён смотрит на Чимина нечитаемым взглядом, передавая конверт тому в руки и указывая пальцем на браслет, который на Чимине давным-давно, тот его и не снимает никогда. - Это тот браслет, так? Боже, ты его сохранил, - Тэхён уставше прикрывает рукой глаза и вновь надевает маску, как бы отгораживаясь от всех проблем этого мира. Можно сделать все что угодно, но не заставить Чимина разлюбить кого-то, кого он продолжает любить на протяжении стольких лет. Киму бы хотелось помочь, но в чужую грудь не пролезть и не выдрать ненужное оттуда как сорняк. Вот и остается лишь беспомощно стоять с боку, готовясь подхватить в любую секунду. Чимин хмурится и защитным жестом оттягивает рукав камуфляжной куртки, скрывая от чужого взгляда браслет. А еще он помнит, что никогда ничего Киму об этом не рассказывал. - Что? Откуда ты... Черт, я не дочитал письмо. Дай его сюда, - Чимин уставше вырывает бумагу из протянутой к нему руки Тэхёна и думает, что хуже уже точно не будет. "Но я всего лишь я. Всего лишь человек, что взял на себя слишком большую ношу и выбирал неверные пути раз за разом. Знаешь, спустя столько лет я понимаю, что все, что мне нужно было выбрать - это ты. Прости меня, Чимин. Я знаю, что не имею права тебе этого писать, но больше у меня не будет возможности: я любил тебя и буду любить до последнего вздоха. Жаль, что мне ни разу не удалось сказать тебе это лицом к лицу. Но, наверное, так даже лучше. Будь счастлив, мой Чиминни. П.С. наверное ты не помнишь, но когда-то мы с тобой взяли два браслета с странными рунами, значение которых не смогли найти ни в одной из книг. Недавно мне удалось поговорить с одним мудрейшим старичком, который знает, кажется, все на свете, и он сказал мне, что эта руна "Соулу", что значит "синтез противоположностей, сила, победа". Наверное, ты срезал его сразу же, как появилась возможность. Но со мной она будет до самого конца." Чимин ощущает, что у него внутри все переворачивается, возводится и низвергается, созидается и разрушается. Чимин просто надеется, что он не выглядит настолько жалким, насколько себя ощущает сейчас. Тэхён наблюдает за тем, как лицо друга покидают все краски и только открывает рот для того, чтобы что-то сказать, как из коридора раздается крик: "конфедераты что-то показывают, народ!". Они оба подхватываются со своих мест и выбегают в главный холл, где собралась приличных размеров толпа, что довольно перешептывалась, но не поднимала гвалта: повторений не будет и потому все должны все хорошо расслышать. Подчиненные, увидев Чимина, тут же расступаются, давая главному проход и по-орлиному следят за каждой эмоцией, наверное, ожидая то же ликование, что испытывают и они сами. Тэхён идет за Паком след в след, пытаясь сосредоточиться на том, что говорит темнокожая девушка с копной непослушных кудрей и добрыми глазами, которые совершенно не сочетаются с тем, что произносят ее губы. - Конфедерация пригрела на груди змею. Человек, пользовавшийся нашим безграничным доверием, оказался завербован оппозицией - Чон Чонгук, один из работников наших рядов, один из лейтенантов, - Чимин хмурится и переглядывается с Тэхёном, что тоже выглядит удивленным, - был уличен в попытке передать важную правительственную информацию в руки злоумышленникам. На основании нарушения Кодекса Конфедерации статей 2, 4, 26, 28 и 32, Чон Чонгук приговаривается к смертной казни. Тем не менее, народ Нового Сеула вышел на улицы с призывами "Скот нужно убивать как скот" и "Крысам никакой пощады", прося устроить показательную казнь и правительство решило удовлетворить желание своих граждан. Потому, сегодня, в 18:00 в прямом эфире будет продемонстрирован судебный процесс. Оставайтесь с нами. Мигнув, экран гаснет и все как по команде переводят глаза на настенные часы, что висят в противоположной стороне, на которых мигает зеленым неоном 17:55. Тэхён хмурится и спрашивает тихо: - И давно глава Тайной Полиции у них вдруг рядовой лейтенант? И почему они прозвучали так, будто бы он был вот-вот "завербован"? - Потому что не будут же они признаваться в том, что их дурачил пять лет подряд тот, кто сидел еще и в самых верхах. Никто не будет так дискредитировать свой образ, - так же шепотом отзывается взявшийся из ниоткуда Намджун. Он кидает обеспокоенный взгляд на Чимина, у которого на лице не единой эмоции и переводит на Тэхёна, который лишь машет отрицательно головой, показывая, что лучше сейчас не соваться. У Пака в голове звон и грохот сердца где-то в горле. Никто тут ничего про Чонгука не знает, всем просто радостно: даже в конфедерации есть наши ребятки, жаль, конечно, что одного раскрыли, но аккуратнее нужно было быть, что уж там. Он ощущает, как тело пробирает дрожь и думает, что приди письмо раньше, он бы еще смог что-то сделать. Он Чонгука не простил и никогда не смог бы, он уверен, но он бы сделал все, что в его силах, чтобы его спасти. И с чувствами своими разбирался бы уже потом. Но сейчас он стоит, наблюдая за тем, как минутная стрелка необратимо приближается к шестерке, и буквально не может сделать ничего. И оказывается совершенно не готов к тому, что показывает экран, когда Конфедерация вновь начинает свое вещание. На экране в прямом эфире отражается картина, достойная скорее средневековья, но не нового времени. Посреди площади установлен старомодный эшафот - небольшая площадка и петля с маленькой скамейкой внизу. Кто-то из толпы рядом с Чимином шумно тянет воздух и шепчет: "да вы, должно быть, шутите". Паку хочется рассмеяться несмешному представлению, потому что все казни Конфедерация пусть и может проводить открыто, но относительно гуманно: смерть на электрическом стуле или из шприца. Но не чертово повешенье. Чимин смотрит на Тэхёна беспомощно, хватает того за руку, чтобы найти хоть какую-то опору и не верит тому, что видят глаза. Тем временем огромная толпа, что собралась вокруг эшафота, начинает шуметь и кидать что-то в слепую для камеры сторону. Спустя какое-то время в кадр заходит Чонгук, который идет в наручниках и подталкивается в спину ружьями. Он двигается ровно, гордо вскинув голову. Камера берет крупный план и Чимин ощущает, как ухает сердце: кажется, он совсем не изменился, только взгляд затравленный и уже заранее мертвый, синяк на скуле и кровь, идущая из разбитой губы. Чон поднимается на эшафот сам, стряхивая раздраженно с себя руки, что так и норовят ухватить того, потащив за собой, сам проходит и забирается на скамью, смотря взглядом прямо в камеру, смотря так, будто пришел на скучное собрание, а не на встречу со смертью. Почему-то это все фатовство кажется чем-то слишком похожим на Чонгука. Чимин ощущает, как собственные колени начинают дрожать и как внутренности скручивает спазмом, он хватается за Тэхёна, чтобы банально не упасть. Чонгук на экране выслушивает свой приговор, не обращая внимания на громкие крики и беснование толпы перед собой. Когда со спины к нему подходят и накидывают на шею петлю, камера вновь берет его крупный план. Чон смотрит неотрывно в камеру, и Чимину кажется, что он смотрит прямо на него. А потом ему дают последнее слово и Пак рявкает на сослуживцев, заставляя тех испуганно замолчать: он должен услышать его. Чонгук переводит взгляд на людей перед ним, усмехается и хрипит сорванным голосом: "Мы все сражались не за тех", а потом поднимает правую руку вверх, рвано целуя тот самый браслет, и успевает выкрикнуть: "Я дурил им головы пять лет, отсосите!", прежде чем из-под его ног выбивают табуретку и он виснет на веревке, стянувшей ему горло. Чонгук дергается, хватаясь за ту инстинктивно, царапает ногтями горло и задыхается. Толпа с экрана победно кричит, словно стадо животных, учуявшее запах крови. Чимин больше не может смотреть, он отворачивается, чувствуя, как рыдания подступают к горлу. Тэхён выводит его под всеобщие вопли возмущения, и боится на Чимина смотреть, потому что ощущает, как того трясет. - Тише, Чимин, все будет хорошо. *** Оппозиция впервые устраивает атаку на один из главных штабов Конфедерации. У них за спиной обученные бойцы, артиллерия и самая что ни на есть искренняя воля к победе. Чимин идет в бой, целуя старый потрепанный браслет на запястье. Он идет отвоевывать свободу себе и свободу тысячам людей, что верят в него и верят в лучшее будущее. Он идет вперед, потому что Конфедерация отняла у всех слишком много. Чимин смотрит на руну, изображение которой почти стерлось с деревянной поверхности, и понимает, что у него на одну вескую причину больше убить всех и каждого, кто прячется за спинами обычных солдат с промытыми мозгами. Он отомстит за всех друзей, которых они убили тогда, он отомстит за свою семью, за Чонгука и за себя. Чимин идет в бой.