Холодный блеск зеркал

- Господин Каспар, отец вас ждет! – фурнитур заглянул в комнату юного блонди. - Скажи ему, еще десять минут, - холодно велел Каспар. Возле него хлопотали сразу двое слуг, и он изводил мальчишек замечаниями в стремлении выглядеть безупречно. - Дон, затяни корсет потуже! - Господин Каспар, да вы же на приеме в обморок упадете. Вы съесть ничего не сможете, - с беспокойством уговаривал паренек. - Ты считаешь себя сообразительнее блонди? – в голосе юноши прозвучала угроза. - Ну хорошо, хозяин, ваша воля. Вдохните глубже и выдыхайте сильнее. Корсет, парадный мундир, золотые украшения… Каспар взглянул на себя в зеркало и остался доволен: он выглядит еще стройнее и тоньше, чем отец. Вот только волосы… сколько ни выпрямляй, все равно начинают виться! - Ден, где плойка? Поправь мне прическу. Мы уже опаздываем. Фурнитур молча выполнил приказ. Выпрямленные локоны придавали юноше хищный вид, но он не задумывался о том, какое впечатление производит. Лишь бы не быть похожим на отца. Когда он вышел, Зольф равнодушно посмотрел на него, потом на часы, и холодно сказал: - Мы можем опоздать. Каспар ничего не ответил, выходя следом за ним. Все эти светские мероприятия утомляли. Уже в семнадцать лет Каспар с тоской думал о том, что всю жизнь вынужден будет посещать балы, фуршеты и рауты. Какая же скука! Молчание угнетало. Было слышно даже тихий гул мотора аэрокара. Зольф вел машину сам – со временем перестал доверять водителям. «Старый параноик!» - подумал Каспар. – «Когда же он сдохнет?!». Ему хотелось поскорее занять пост главы министерства. Самому руководить всем. Как же он завидовал Камилю – тот уже сирота, и примет руководство СБ в день совершеннолетия. А Зольфа вряд ли скоро уберут с должности, старик пашет, как двадцатилетний, годы на нем не сказались даже внешне. На приеме Каспар чувствовал себя неловко. Он заставлял себя общаться с элитой и приезжими дипломатами, но больше по привычке и из приличия. Никогда, никогда ему не достигнуть тех легкости и изящества, которыми одарен Фред Лагат. Каспар смотрел на любимого издалека. Тот что-то шептал на ушко Ариабарту Розену… и оба выглядели такими довольными и счастливыми! И что такого в этом Розене?! Ни кожи, ни рожи, хоть и блонди. Волосы слишком светлые, притом у Розенов будто фамильная привычка сооружать какие-то дурацкие вычурные прически. Нос острый, выражение лица напоминает морду рыси, укравшей кусок мяса. И Ари так вульгарно смеется, можно сказать, ржет! Но Фред на него смотрит с восторгом… Пусть смотрит. Пусть будет счастлив, с кем хочет. Если бы Фред никому не отдавал предпочтения открыто, Каспар испытал бы удачу. Но соперничать с такой вульгарной тварью не позволяла гордость. С удивлением Каспар замечал, что и на него смотрят заинтересованно и даже восхищенно. Женщины из военного ведомства приглашали его танцевать, говорили, что у него осанка и выправка, как у солдата. Он едва заметно улыбался. «Я должен быть идеалом элиты. Быть лучше отца, лучше Розена, лучше всех…». Однако веселились другие, а Каспар чувствовал только усталость и боль. Корсет давил, голова кружилась, несколько ломтиков фруктов, что он мог позволить себе съесть, не перебивали голода. Ему хотелось домой, хотелось закрыться в темноте спальни и никого не видеть и не слышать. Вот так и жизнь пройдет… * Вместе с отцом Каспар фотографировал военный парад. Место для ведения съемки было выбрано удачное – балкон одного из самых высоких зданий на площади. И видимость хорошая, и безопасно. Увлеченно делая снимки, молодой блонди всё же успел задуматься: вот отец сделает несколько сотен кадров, обработает их… и потеряет к теме всякий интерес. Взглядом творца и соперника Каспар замечал и сильные стороны работ Зольфа, и недостатки. Отец собрал целую фотоисторию Амой, но в этой коллекции не было системы. Каспар же всё сфотографированное тщательно распределял по категориям. Отмечал даты, события, кого фотографировал и где. Он вел целый каталог, по которому мог найти любое сделанное фото. Возможно ли гармонию проверить расчетом? Когда-нибудь он найдет для себя ответ на этот вопрос. Отец посмеивался над его попытками. Казалось бы, интерес у них был общий, но разговоры на эту тему всегда выливались в споры и ядовитые шпильки. Над увлечением Каспара рисованием Зольф посмеивался, говорил, что это несовременно и не модно. Хотя, в качестве практики отдал сыну занятия по рисованию у первых курсов элиты ведомств международных отношений и управления городами. «Раз увлекаешься детским хобби, возись с малышней». Первый раз переступая порог класса, юный блонди по уши краснел от смущения. Он рассчитывал, что отец даст ему на практику если не предметы по специализации ведомства, то хотя бы литературу, этикет или историю. А не факультативные занятия для малолеток! Розен узнает – будет ржать, ему для хихонек-хаханек много не надо. И Фред будет смеяться, особенно если ему расскажет этот клоун местного значения. Каспар уже представлял, что скажут сверстники. Выходит, отец так мало верит в его способности… А дети будто чувствовали его смущение и неуверенность. Маленькие и вертлявые ониксы сорвались с мест, подбежали, громко переговариваясь и наперебой задавая вопросы. - Новый учитель? - Вау, блонди! - Да ладно, блонди. Может, гражданин парик надел. - А если за волосы подергать? Руби и джады были ничем не лучше. Вертелись, скакали, складывали из листов бумаги самолетики… Каспар еле утихомирил эту буйную компанию и принялся объяснять, как рисовать листья и цветы. Но объяснить было еще полдела. Объяснить и увлечь занятием он умел, но едва дети принялись рисовать сами, кошмар начался снова. Один ребенок разревелся, потому что у него не получалось нарисовать листик. Другой принялся его утешать. Третий захныкал за компанию. Пока Каспар успокаивал малышню, хулиганистые ониксы подергали его за волосы и прицепили к кончику пряди крохотную заколку с цветочком. Притихли одни мелкие – завопили другие, поссорившись из-за карандаша, причем так громко, что на шум пришел преподаватель из соседнего кабинета. О небо! И это ведь дипломатический класс, самые спокойные! Курс ведомства управления Танагурой на следующем занятии, почувствовав неуверенность преподавателя, устроил настоящий переполох. И, естественно, рассказ об учительском «дебюте» Каспара дошел до отца. Зольф на ехидные комментарии не скупился, уверяя, что более старший курс снял бы такое на телефон, выложил в сеть, и тогда насмехалась бы вся галактика. Так жить было невыносимо. Каспар терпел насмешки, каждый раз боялся идти на практику и не доверял даже самым спокойным и доброжелательным к нему детям, опасаясь подвоха или шалости. Постоянный холод. Постоянный страх. Он настолько боялся показаться смешным, что ни с кем не мог не то что подружиться, а хотя бы приятельствовать.