Осколки

— Это что? — удивлённо спросила Яна. Коробка, лежащая на стопке официальных бумаг, выглядела возмутительно неофициально: обёрточная бумага переливалась всеми оттенками розового и искрилась на свету, а на огромный бант, похоже, ушло не меньше десяти футов атласной ленты. — Не могу знать, ваше величество, — флегматично ответил молодой гвардеец, дежуривший у двери. И вроде бы в его обязанности действительно не входило знать всё на свете, но юной королеве почему-то стало обидно. Это была глупая и совершенно детская обида. Яна не хотела выяснять, что это за коробка, и не хотела искать человека, способного это выяснить. Она просто хотела топнуть ножкой и получить ответ. Прямо сейчас. — Вы видели, кто это принёс? — Никак нет, ваше величество. — Оно… безопасное? В голубых глазах гвардейца на мгновение мелькнуло удивление, а затем — понимание. Пожалуй, Яне хватило бы первого, потому что за пониманием обычно следовала жалость. Жалость к жалкой королеве, которая никак не может побороть собственные страхи. Которая до дрожи, до паники боится, что как только она потянет за конец атласной ленты, розовая коробка взлетит на воздух вместе с кабинетом, а то и с половиной особняка. Яна не боялась лент и коробок, она боялась неожиданности. И сейчас перед ней лежал неожиданный предмет в неожиданном месте. Многие люди сочли бы это сюрпризом, а она считала потенциальной угрозой. — Я разберусь, — сказал гвардеец и шагнул к столу. — Нет, не трогайте, — взвизгнула Яна. — Надо вызвать… наверное… кого-то. Кто может проверить. — Я могу проверить. Зачем кто-то ещё? — А вдруг оно взорвётся? — Не взорвётся. — Гвардеец поднял коробку, тряхнул, решительно дёрнул бант. Яна зажмурилась и с трудом подавила вскрик. Ладно, если бомба, то пусть это будет хотя бы быстро. Господи, пусть это случится быстро! Исток внутри на короткое воззвание не среагировал и вообще никак себя не проявил — ни предостережения, ни ехидного подтрунивания над трусливой подопечной. Снаружи тоже царила тишина, прерываемая лишь шелестом ленты и шуршанием обёрточной бумаги. Вполне мирные звуки. — Это просто конфеты, ваше величество, — подал голос гвардеец. — Шоколадные. Любите шоколад? Яна неуверенно открыла глаза. Конфеты действительно походили на конфеты. Они лежали в коробочке ровными рядами, каждая в отдельной ячейке, и напоминали россыпь морских раковин на побережье. Правда, Яна никогда не бывала на побережье, но она видела фото. — Шоколад? Да, я люблю шоколад. — Тогда угощайтесь. — Они могут быть отравлены. Смерть от конфет выглядела не такой страшной, как взрыв бомбы, но постоянные нравоучения Силя давали о себе знать: нельзя общаться с посторонними, нельзя открывать лицо, нельзя брать неизвестные предметы, нельзя есть и пить то, что не проверила служба безопасности… Бесконечные нельзя, нельзя, нельзя! Ты королева, ты должна, ты принадлежишь Истоку, а не себе! От твоей жизни зависит судьба государства! На самом деле от её жизни зависела разве что судьба самого Силя. Он очень не хотел на трон, вот и перестраховывался. А Исток — и тот, что внутри, и тот, что снаружи — преспокойно существовал до восшествия Яны на престол и продолжит существовать после. Для него она — песчинка в огромных часах, крупица в жерновах истории; перемелет — и не заметит. — Параноик вы, ваше величество, — рассмеялся гвардеец и закинул одну из конфет в рот. Через мгновение Яна повисла у него на руке. В прямом смысле повисла: ноги оторвались от пола и болтались в воздухе. Парень, кажется, даже не заметил, что его пытаются остановить. Он был высоким, не ниже Долана, и довольно мощным, поэтому маленькую королеву удерживал без видимых усилий. — Выплюньте, немедленно! — велела Яна. — Ещё чего! Она вкусная! — Вы… вы нарушаете… — А что он, собственно, нарушает? Требования по технике безопасности? Но он ведь не королеву неопознанными конфетами кормит, а сам их ест! — Вы отказываетесь мне подчиняться? Как вас зовут? Я доложу вашему начальству! Гвардеец ответил не сразу. Осторожно опустил Яну на пол, сделал полшага назад, тщательно прожевал конфету, вытянулся во фрунт, щёлкнул каблуками и гаркнул на весь кабинет: — Секундус Фелтингер, ваше величество. Фамилия звучала знакомо. Кажется, Фелтингеры были побочной ветвью какого-то из аристократических родов. Впрочем, какая разница? Эллерты, например, тоже были по крови аристократией, а по сути — Эллертами. Может, они родственники? — Вы что, идиот? — Собственный голос на фоне сочного рявканья показался комариным писком. — Никак нет, ваше величество. Идиотов в гвардию не берут, я при поступлении тест на интеллект проходил и экзамены сдавал. — Выйдите вон, и чтоб глаза мои вас не видели. — Совсем? — осведомился парень уже нормальным голосом, без кривляния. — В смысле, я уволен? — Нет, — сжалилась Яна. — Просто заберите эти дурацкие конфеты и отдайте их на экспертизу. Я не хочу, чтобы вы ими отравились. — Однажды я съел тарелку супа, в котором незадолго до этого утонул хомяк. — Пожалуйста, не продолжайте! — Яна демонстративно зажала уши. — И шефу вашему я всё равно пожалуюсь. — Да он мне нос уже ломал, не помогло. Нос гвардейца действительно выглядел так, будто его ломали неоднократно. Даже любопытно стало… — За что? — Я его с девчонкой перепутал и приставать полез. Там, в общем, такая дурацкая история получилась… Хотите, расскажу? — Просто уйдите. — Яна очень старалась, чтобы получился приказ, но вышла, как обычно, жалобная просьба. Настолько жалобная, что парень даже спорить не стал и, козырнув на прощанье, вышел из кабинета. И по пути успел сожрать ещё одну конфету. Придурок! * * * Жизнь королевы выглядела довольно однообразно: время для сна и для приёма пищи было закреплено в расписании намертво, официальные встречи сменялись периодами «самообразования и культурного досуга», а несколько часов в день стабильно отводилось работе с документами. Хотя собственно работы в этом процессе было не так уж и много. Перед Яной клали стопку документов — все свежие приказы и резолюции, сводки с заседаний парламента, перечень основных политических и культурных событий, происходящих в Истоке, Викене и ближайших витках — и всю эту макулатуру нужно было прочесть и завизировать. Читать Яна ленилась, проглядывала только то, что Силь лично отмечал как важное. Впрочем, даже на важное она никаким образом не могла повлиять. Её подпись на документах шла после подписи госпожи Фелиции Зинтер, председателя парламента, и это означало только одно — все решения уже приняты, изменения одобрены, а приказы запущены в работу. Когда-то отец и Леда планировали это изменить, и Силь уверял, что перемены уже происходят, просто очень медленно… Но иногда, глядя на очередную стопку документов, Яна осознавала, что не хочет ничего менять. Не хочет изучать, вникать и принимать решения. Не хочет быть королевой. Впрочем, в последнее время однообразие королевской жизни слегка подсластили конфетами. Розовая коробка оказалась первопроходцем, а за ней последовали синяя, зелёная, несколько полосатых и белая с фиолетовыми зайцами. К каждой коробке теперь прилагалось официальное заключение от службы безопасности: дата проверки, подпись и подробное описание «подарка от анонимного доброжелателя». Подарки появлялись словно из ниоткуда: они могли обнаружиться в рабочем кабинете, в столовой, в комнате для приёма посетителей и даже в спальне; утром, днём или вечером; подряд или с перерывом в несколько дней. Объединяло их только одно — все конфеты были неизменно шоколадными и очень вкусными. — Хоть бы кто-то объяснил, что это значит! — в сердцах воскликнула Яна, разглядывая очередную коробку, стоящую на подоконнике в коридоре. — Если вас интересует моё мнение, ваше величество… — влез вездесущий Секундус Фелтингер, — …то кто-то пытается к вам подкатить. Раньше Яна не запоминала лица гвардейцев. Все они были рослыми и подтянутыми, форма сидела на всех одинаково идеально, жесты и ответы на вопросы были отточены на зубок. Пожалуй, этот парень оказался первым, кто позволил себе действовать не по уставу. С тех пор королева его запомнила — и начала замечать. Более того, она замечала его постоянно, везде. Иногда даже в нескольких местах одновременно. Впрочем, последнее разрешилось довольно просто — оказалось, что у Секундуса есть брат, тоже гвардеец. Но у брата не было той искорки во взгляде, той лукавой полуулыбки, небрежности в жестах… А ещё в его присутствии Яна не чувствовала себя полной дурой, которая вместо правильных развёрнутых предложений способна выдавить из себя лишь короткие и просторечные фразы. — Что? — Вот примерно такие фразы. — Ну… Подкат — это… Типа, когда кто-то заигрывает с вами. Комплименты делает. — Я знаю, что означает это слово. Просто… Это не имеет смысла. Я же королева. Яна подцепила пальцем край цветной бумаги (в этот раз — синей с золотыми звёздами) и начала распаковывать подарок — осторожно, чтобы не порвать обёртку. — А что, королеве не нужны комплименты? — Королеве нужен муж. — Она не планировала это говорить. Даже думать об этом не планировала, как-то само вырвалось. — И я знаю, что кандидатура уже утверждена и одобрена во всех инстанциях. Моё мнение в этом вопросе ничего не значит. — Но если бы вы могли выбирать — какого бы мужа вы хотели? — Сильного. — Обёртка наконец-то поддалась и раскрылась целиком. Яна отложила её в сторону, распахнула коробку и вздохнула, разглядывая конфеты — в этот раз выполненные в форме клубничек. От них пахло шоколадом и фруктами. Может, и чем-то ещё, но маска мешала как следует прочувствовать запахи. Попробовать конфеты она, конечно, тоже мешала. — Не в физическом смысле сильного, а такого, кто мог бы взять на себя ответственность за страну. За меня. За всё, в общем. Господи, она что, действительно обсуждает это вслух? С гвардейцем, который (опять!) смотрит голодными глазами на её конфеты?! — Господин Фелтингер, вас что, дома не кормят? — Неа. Я оттуда в восемнадцать лет сбежал в общежитие и с тех пор не появлялся. Но мне приятно, что вы запомнили, как меня зовут. — Было бы странно, если бы я забыла имя человека, который не соблюдает устав при общении с королевой. — А шефу вы на меня так и не пожаловались. — Откуда вы знаете? — А я у него спросил! Тут парень всё-таки не выдержал, схватил ближайшую конфету и запихал себе в рот. — Господин Фелтингер! — воскликнула Яна. — Вот теперь точно пожалуюсь! — Угу… — с набитым ртом промычал гвардеец. — Пеедайте ему, што было вкушно! * * * Новая порция деловых бумаг была меньше обычной: заседание правительства отменили в связи со смертью председательницы и теперь у них там полным ходом шли кадровые перестановки. Яна не очень разбиралась во всём этом, но Силь, заскочивший с утра, заверил, что всё нормально, всё по плану, надо только переждать переходный период. — И чей был план? — уточнила Яна. Королева из неё, может, была так себе, но своего брата она видела насквозь даже с закрытыми глазами. — Общий, — не смутился Силь. — Я её не убивал, если ты об этом. Никакой уголовщины, только обычная человеческая старость. Но, обрати внимание, послезавтра ты обязана присутствовать на похоронах, так что к трём часам будь готова, я пришлю за тобой ребят. Изменение в однообразном графике, даже по такой невесёлой причине, немного воодушевило Яну, и с документами она закончила раньше обычного. Сбагрила ворох бумаг секретарю, выскочила в коридор… и замерла, недоуменно оглядываясь. Гвардеец, которому положено было стоять у дверей, почему-то обнаружился у окна: что-то внимательно разглядывал на улице, попутно выводя пальцем по стеклу бессмысленные узоры. — Господин Фелтингер, — тихонько окликнула Яна. Парень ответил не сразу. Ещё какое-то время он простоял неподвижно, затем медленно повернулся и произнёс: — Добрый день, ваше величество. В его голосе не было привычной лихой бравады или дурашливости, слова падали тяжёлыми каплями и растекались по полу. — Что-то случилось? — Да так… Вам, наверное, уже сообщили. Бабушка умерла. — Ох… — Яна мысленно обозвала себя невнимательной дурой. Точно, вот чьей побочной ветвью были Фелтингеры! Как можно было забыть! — Соболезную. Но почему вы здесь? То есть, прямо сейчас вы, наверное, хотели бы… — Прямо сейчас моя рабочая смена и я хотел бы её доработать. И завтра тоже. А послезавтра я всё равно пойду на кладбище, но с вами, шеф уже предупредил. То есть, он спросил, не нужен ли мне выходной и не откажусь ли я вас сопровождать, и… Мне не нужен выходной. Тем более, сегодня дома толпа народу, что мне там делать? Пусть Прим за двоих отдувается, он старший, ему не привыкать. Наверное, надо было сказать что-то доброе, утешить, но Секундус Фелтингер не выглядел как человек, нуждающийся в утешении, да и в голову приходили только официальные формулировки, холодные и колкие, как взгляд Истока. — Вы были близки? — осторожно спросила Яна. — Если не хотите, можете не отвечать. Это я просто… — Всё нормально, ваше величество, не переживайте так. Сложно сказать. Бабушка считала меня дураком, я считал её злобной эгоистичной стервой. Возможно, мы оба ошибались. Возможно, у нашей семьи такой своеобразный способ выражать любовь к родственникам. — Семья — это важно. Иногда это единственное, что действительно важно. — Яна не хотела, чтобы это звучало нравоучительно. Просто вдруг показалось важным поделиться мыслью, донести до Фелтингера то, что сама она осознала только когда всех потеряла. Потом, правда, нашла брата, и теперь не жалела сил, чтобы рассказать ему, как он ей дорог. Он в ответ считал её нытиком и истеричкой. Видимо, для него это тоже был такой своеобразный способ выражения любви. — Вы расстроились, ваше величество? — неожиданно спросил гвардеец. — Простите, я не хотел вас расстраивать. — Ничего страшного. — Яна постаралась добавить в голос безразличия, но получилось так себе. — Может быть, хотите чаю или кофе? Я прикажу подать в малую столовую… — Да, кофе — было бы неплохо. Если можно. Простите, что в этот раз конфет не припас. — Так это были ваши конфеты? — Действительно, чьи же ещё! Давно стоило догадаться, почему он так смело полез в ту розовую, самую первую коробку. — Типа того. Возможно, в другой ситуации Яна бы дико обиделась или возмутилась, а сейчас просто спросила: — Зачем? — Ну… я же сразу сказал: чтобы подкатить. Обычно люди так ухаживают. — Фелтингер нерешительно улыбнулся. — Я не знаю, как это происходит у королевских особ. Наверное, надо было написать на гербовой бумаге официальное письмо, заверенное у руководства, юриста и нотариуса, отправить его заказным письмом с описью… Но я решил, что конфеты — проще. Ну что вы смеётесь? — Я не смеюсь! — заверила Яна, торопливо пряча улыбку. Потом вспомнила, что под маской всё равно не видно. — Откуда вы знаете, что я смеюсь? — Так ведь слышно же, — пожал плечами Секундус. — Когда вы улыбаетесь, у вас голос звенит. Знаете, как родниковая вода в хрустальном бокале. А кстати, как вы пить собираетесь? — А? — Яна немного помолчала, наконец-то осознав, как ощущается одна из любимых фраз Алины. Та самая, которая «сначала не поняла, а потом как поняла». Для того, чтобы выпить кофе, нужно было снять маску. Но сделать это наедине с собственным гвардейцем было совершенно невозможно. Непозволительно. Непростительно. Впрочем, это непростительное деяние Яна уже не раз совершила с Силем, с Доланом, с Алиной… да и со слугами порой тоже случалось. Ну а что такого? Они же видели её в детстве и до коронации. Но… — Вы можете пить, а я буду просто на вас смотреть, — выкрутилась королева. — Тогда мне будет стыдно, что я лишаю вас кофе. Но я могу пить с закрытыми глазами! С закрытыми глазами Секундус Фелтингер выглядел очень сосредоточенно. Он держал чашку обеими руками, вдыхал яркий горьковатый запах и едва заметно улыбался. — О чём вы думаете? — не сдержалась Яна, опустив свою чашку на стол. Маска лежала рядом, опротивевшая настолько, что даже видеть её не хотелось. Лицо под ней постоянно потело, кожаные завязки натирали и совершенно невозможно было почесать нос. — О том, чтобы случайно не открыть глаза, — признался гвардеец. — Оказывается, не смотреть — это довольно сложно. — Простите, что обрекла вас на это. — Да ладно, я сам напросился. Но всё же… Знаете… Честно говоря, мне очень хочется сейчас посмотреть на вас. — Мне жаль, что мы не настолько близки. Лицо Секундуса на мгновение стало очень странным. Обескураженным, вдохновлённым, решительным — и всё это одновременно. — Мне тоже жаль, — тихо произнёс он. А затем вдруг открыл глаза. Надо было зажмуриться. Или отвернуться. Или прикрыть лицо. Но Яна так удивилась, что не сделала ничего из этого, только посмотрела в ответ. А он не испугался, не удивился, не попытался заслониться от света. Он посмотрел ей прямо в глаза — прямо в глаза Истока — и выпалил: — Ваше величество, выходите за меня замуж! …А потом она кинула в него чашку, выгнала из столовой и разрыдалась. Но это уже совсем другая история.