Неминуемое.

      — Я бы начал со щекотки, затем бы резал кожу, - продолжал ты, упираясь рукой в стену.       — Это ужасно, - судорожно выдохнул я. Но не ужаснее того, что я видел перед собой. Ты с ума сошёл, Джеймс. Ты безумец.       — Это прекрасно.       — Так не поступают с людьми...       — ... которых любят? - он усмехнулся. Я нервно сглотнул. — Я бы делал это аккуратно и с любовью, напевая тебе колыбельную. Я знаю места, которых нельзя касаться.       Сначала ты мог сгрести меня в объятия и насильно потащить в свой кабинет, чтобы закрыться там и молча постоять посреди комнаты, не выпуская меня из своих рук. Я всё ещё помню, как ты губами касался моей шеи и как тяжело дышал мне в ухо, борясь с желанием отпустить. Ты подпускал меня слишком близко к себе, и отталкивал достаточно далеко, чтобы я не смог повторить подобного в очередной раз. Таких случаев было не сосчитать. Таких попыток было не перечесть. В конечном итоге, я всегда оказывался в плену твоих рук. Даже против собственной воли, ведя кровавую войну с самим собой, ты не переставал меня выводить из себя. То, что происходило внутри тебя — мясорубка, которую я не видал нигде, ни в одной кровожадной кампании, в которой когда-либо участвовал.       — Прекраснее этой пытки я больше придумать не смогу, - произнёс он и приблизился ко мне лицом.       — Нельзя, - поморщился я, пытаясь отвести взгляд в сторону.       — Тебя даже при одной мысли об этом бросает в дрожь, - произнёс он и притянул меня в поцелуй.       Ты оказался пленником трёх болезней: душевного безумия, рецидив которого наступал каждые три месяца в один и тот же день, мания величия, — в эти дни ты приказывал мне кого-то убить, кого-то, кто ставил под сомнение твоё восседание на троне преступной умышленности, и я — человек, от которого ты не в силах был избавиться. Ты направлял на меня пушки, ты травил меня и рыдал над моим почти холодным телом в то время, когда скорая где-то торопилась на твой зов. Ты сажал меня в тюрьму, клал в лечебницу для душевнобольных, но тебя хватало на три дня. Через три дня меня выпускали, и всё продолжалось по новому кругу. Череда жестоких допросов, большие дозы успокоительных, и иммунитет для каких-либо ядов. Ты не смог меня убить, называя своим другом и любовником. Но вся соль в том, что мы ни разу не переспали. Единственный, кто жаждал телесного контакта в качестве крепких объятий, сплетения пальцев рук, нежных поцелуев в шею и не только — был ты. Я же трясся, как испуганный кролик, побаиваясь, что если я коснусь тебя хоть кончиком пальца, ты разлетишься вдребезги, как после мощного броска в стену. Сделан из хрусталя, и моя задача была беречь тебя от падения на землю. Но я не смог этого предотвратить. Неминуемое пришло и разбило мне сердце окончательно.       Теперь в моих шрамах проросли цветы. Я насчитал 245, как каждое воспоминание о проведённом с тобой дней на протяжении 15-ти лет. Знаешь, Джеймс, каждый день мне приносит по цветку. Сегодня пророс 246-ой. Прямо на шее, где ты оставил свой последний поцелуй. Я тянусь за пистолетом, в котором всего лишь одна пуля, докуриваю сигарету и допиваю свою порцию виски. Из твоего тайника, кстати. Я ложусь в сухую ванную и сую дуло в рот. Зажимаю его зубами и чувствую, как слёзы обжигают щёки. Всё, что я мог полезного в этой жизни — это всегда быть с тобой и защищать тебя. Но тебя не стало, и смысла в этой жизни я не вижу. Теперь ты стоишь предо мной, полупрозрачной проекцией и подзываешь пальцем к себе. Я плачу и улыбаюсь, киваю и прикрываю глаза. Моё прошлое постоянно будет гонятся за мной, где бы я не спрятался, в какую бы страну не улетел. Я не гордился тем, что сделал, но теперь я понимаю, что должен уйти с чистой совестью. В мире станет на одного убийцу меньше.       И моя рука не дрогнет.