***
Тсунаеши Савада — неудачница. Миленькая шатенка со смазливым личиком, которое напоминало одуванчик, стоило ей улыбнуться. Большие шоколадно-карие глаза сияли неведомым, чистым, по-детски наивным огоньком даже, когда стала взрослеть. Розовые губки, ровный, чуть курносый носик. Изящное тело фарфоровой куколки. Копия родительницы с мягкими каштановыми волосами в вечном беспорядке, который исправит не всякая расческа, невысокого роста, с ладной стройной фигурой и мягким, приятным голосом. Чего она не натерпелась, когда обучалась в школе, где девочки с каждым днем только больше презирали ее: и побои, и запирание в туалете, и изодраная в клочья форма, что домой приходилось идти в спортивной форме. Да чего там только не было. Даже надписи на доске или же надписи выцарапанные гвоздем на ее парте. Семья Савад считала, что вся эта ненависть девчонок пройдет, как и записки от мальчиков исчезнут из шкафчиков, но с каждым новым днем ситуация не менялась, а наоборот: с каждым днем она все более расцветала, словно роза, вызывая своей внешностью лишь большее раздражение и ненависть у девочек, которым еще подливали масла в огонь мальчики, что отказывали, говоря «я люблю Саваду». Поэтому в период, когда все познавали прелести первой любви, первых свиданий, гуляний за ручку и поцелуев, Тсунаеши пряталась от пристающих старшеклассников не только из своей школы, но и из соседних школ. Сама же Савада к 14 стала сражаться со своей внешностью: стриглась, применяла оттеночные шампуни (на настоящую краску духа не хватало да и цвет собственных волос нравился), кардикально меняла гардероб, надеялась на «признание/прощение девочек». Однако волосы быстро вновь отрастали, цвета оттеночных шампунев чуть ли не на следующий день смывались да краска, как и одежда особо сути не меняла, а голос, после 15, стал еще более мелодичным. Но судьба решила поиздеваться не только так… Начались «нападения» на невинность. В первый раз это было в ее шестнадцатый день рождения, когда Тсуна шла поздно домой после праздования у Ямомото Такеши — лучшего друга девушки, что не пал перед ее чарами, потому что была девушка (с девушкой Тсуна не знакома «лично», но активно переписывается в Mixi(п/а: спасибо, Kathiir) — живет в другом городе). Шла она быстро, стараясь не попадаться на глаза. Как говорится, не судьба. Один кавалер решил познакомиться с прекрасной дамой, и на все убеждения, что ей пора, реагировал гортанным смехом. Когда терпению пришел конец, ее затащили в подворотню, где прижали к стене, приставив к горлу нож. Тогда ее спас ученик ее школы — Сасагава Реохей, что внял крикам о помощи. Так у нее появилось на одного друга больше (который тоже не пал ее жертвой). Однако, нападения увеличились, как и «открытки» в шкафчике со сменкой, где лежали любовные письма вперемежку с пожеланиями о смерти. От девушек дальше посыпались уже устные оскорбления и громкая ругань, а затем побои. Ее прозвали «смазливой подстилкой» и после побоев бросали там, куда затащили. Закончив школу, успешно поступив в университет, Тсуна решила измениться. С момента поступления перестала стричь волосы, красить. За два года они знатно отросли, спадая шелковыми локонами до самого пояса. Тсунаеши даже стало нравиться. Она стала краситься, красиво одеваться… До той самой поездки в Италию… Уведомление о судебном иске пришло спустя несколько недель после того дня. Девушка, с взъерошенными карамельными волосами и большими шоколадными глазами, дрожащими руками вскрыла конверт, развернула бумаги, и ей в глаза бросились слова:«По поручению нашего клиента Танаки Ритсу»
Бух! Внутри нее что-то оборвалось. О Боже! Даже земля стала уходить из-под ног шатенки, заставляя облакотиться на столешницу. Тсуна аккуратно положила уведомление рядом с кулинарной книгой, возлежащей в центре кухонного стола. «Танаки Ритсу» — имя ее бывшего начальника — было вытеснено на плотной глянцевой обложке, а сразу под ним одно из его кулинарных шедевров, что он привез в Италию из Англии. Только точные описания Савады Тсунаеши смогли запечатлеть красоту этого блюда так же хорошо, как и снимки знаменитых фотографов, хотя сделать это было не легко. Так же, как поймать светлячка поздно ночью пархающего над водой да так, чтобы не промочить ноги. Она была его соавтором, но где же тогда ее имя? Она вспомнила, как хоронила отца совсем не давно, а теперь этот иск! Иск, поданный от имени знаменитого шеф-повара Танаки Ритсу, который являлся ее начальником довольно короткий срок. Тсунаеши тогда исполнилось 18, закончила обучение второго курса и по программе обмена прибыла в Италию (там был выбор, который остановила на Италии), где стала жить у своих братьев: Джотто — одного с ней возраста и Занзаса — который являлся ее вторым, пусть не родным, братом, иногда навещая названого брата Дино, что являлся сыном ее дяди Реборна — того еще садиста. Благодаря программе устроилась в один из знаменитых ресторанов Италии (да что там! Мира!), где директором и шеф-поваром оказался 25-летний рыжий мужчина с карими глазами Танаки. Он тогда сильно напрягал ее, заставляя работать в таком бешенном режиме, что шатенка порой засыпала на пороге дома, где один из любящих братьев обязательно перенесет в мягкую опочевальню, мысленно поругавшись на шефа сестренки. В итоге, через полгода, он позвал ее к себе, чтобы… Уволить. Самое смешное было в той ситуации, что он уволил ее из-за того, что шатенка отказалась лечь с ним в одну кровать. А кто виноват, что шеф ей нравился, как шеф и человек, но никак иначе? В растроенных чувствах Тсуна тогда вернулась домой, а после вовсе уехала из страны, домой, где забросила учебу на повара, переводясь на другой курс: решила стать учителем младших классов. Почему именно учителем и почему младших — Тсуна до сих пор сама осознать не может, но дети ей всегда нравились, поэтому от затеи не стала отказываться… Со временем, после поездки и новых «нападений», в ее гардеробе появилась одежда, как говорят «старух лихих 80-х». Красивая одежда, как и обувь, косметика, море заколок и украшений были убраны. И вот в двадцать она полностью преобразилась. Теперь Тсунаеши Савада не просто неудачница, а уродливая неудачница, работающая учительницей в младшей школе Намимори, привлекая мужчин своим милым лицом и красивой улыбкой. И теперь, спустя еще полгода, ей приходит иск, где Танаки Ритсу заявил, что Савада Тсунаеши украла из его ресторана аж пятьдесят тысяч! Еще написано, что раньше Танаки хотел разрешить все мирно, но теперь желает передать дело в суд, если не выполнит его указания (что было приписано в другом листочке, что не являлся официальным). Что ей делать? Тсуна прикусила губу изнутри, наблюдая, как мама смешивает между собой цветы, которые после продаст другим людям. Видно это приносит ей облегчение. Возможно, как и любые действия руками. Прошло уже около полторы недели с того дня, как ее выписали из больницы. Ну как выписали? Просто решили, что ей нужно вернуться в домашние «уют и тепло», чтобы принять важное решение. Большинство сочли бы маму любимицей Фортуны — выжила во время аварии с инсультом. В тот день у мамы — Наны-сан — случился инсульт, от чего отец повез ее в ближайшую больницу. Не справившись с управлением, вылетели с дороги, врезаясь в дерево. Отец погиб на месте, маму удалось спасти. После инсульта здоровье не сильно ухудшилось. Только правая рука осталась, конечно, работоспособной, но какой-то чужой и может навсегда остаться такой неуклюжей. Вот только… Слова «любимица Фортуны» звучат жестоко. Она сильно любила мужа, улыбаясь и тая при одном воспоминании о нем, а сейчас? Она угрюма, убита… Разбита. Нет больше той счастливой «Наны-сан». — Мама? — неуверенно раздался голос дочери в гостинной. — А? — Нана вздрогнула, выранивая цветы из рук, — ах, это ты, — она торопливо стала собирать цветы обратно, натянуто улыбаясь, — что-то стряслось, милая? Одна фраза. Один вопрос. — Ма… — девушка чувствовала, как глаза защипало от непередаваемой боли, словно кто-то, зло хихикая, поджег ее белую полосу жизни, а в глаза брызнул соком лука, — ма… — Ну чего ты? — женщина встала, поправляя юбку, затем подошла к шатенке, обнимая, — все будет хорошо, так что не плачь… Но Тсунаеши чувствовала, как на ее плечо падали мокрые капельки, продолжая безмолвно плакать, покусывая до крови губы. Что им делать? Как спастись? Прозвенел звонок и Тсу, отстранившись, пошла открывать дверь, за которой оказалось несколько человек в полицейской форме: — Ой, здравствуйте, — икнула Тсуна. Она удивленно посмотрела сначала на высокого русого с зелеными глазами и курносым носом, напоминая своей внешностью — «обычный киношный злодей». Затем перевела взгляд своих шоколадных глаз на другого. Это оказался высокий брюнет (выше первого на голову) с пронзительно-голубыми глазами и аристакратическими чертами лица — не парень, а мечта сошедшая с обложки модных журналов. Только не испускай он убийственную ауру, то спрос у женщин имел бы. — Вы Савада Нана? — спросил русый. — Нет, я Савада Тсуна — ее дочь, — кивнула она, — а вы.? — Ох, — спохватился русый, показав удостоверение полиции, — Судзуки Нао — прокурор, а это, — он показал на парня позади, — Хибари Кея — полицейский. «Почему-то он мне напоминает Главу ДК моей школы, что был старше меня на два года…» — Да, чем могу помочь? — Тсуна внимательно разглядывала брюнета, которому, кажется, стало это надоедать. — Мы бы хотели поговорить по поводу погибшего Савада Иметсу, — холодно бросил Кея, — пустите? — А, да, да, проходите, — шатенка помчалась до конца коридора нервно смотря, то на гостей, то в проход, — мам, тут к нам из полиции пришли! — Кто? — из гостинной вышла Нана с букетом разноцветных цветов, — ох, здравствуйте, проходите, пожалуйста. — Да, спасибо, — сказал Судзуки, проходя, — Ке-кун, идешь? — обернулся. — Тц, — тцыкнул брюнет и прошел за Судзуки и Наной в гостинную. «Нет, не он, — вздохнула Савада, шествуя за брюнетом, прожигая его затылок взглядом, — он бы ответил „травоядное“, а не просто тцыкнул. Хотя, может просто изменился? Нет, наверно, нет.» Хибари, Судзуки и Савады зашли в гостинную, сели на диван: женщины сели напротив полицейских и их разделял лишь маленький журнальный столик. Савады, нервно сглатывая, посмотрели сначала друг на дружку, а после уставились на гостей, которые сидели, напоминая им людей из похоронного агенства: — Ну и о чем вы хотели поговорить? — поправив свои очки болотно-зеленого цвета, проговорила Тсуна. Сама она сейчас была больше похожа на 25-летнюю не замужнюю бабу с четыремя детьми. На голове хаос, прибранный в неровный, растрепаный пучок. Губы подкрашены красно-бардовым, что не очень шло, а из одежды сейчас на ней висело платье реально 80-х годов — мешковатое голубое в черную клеточку платье со свободным рукавом покроя «летучая мышь» и расклешенной юбкой. — Мы бы хотели, — начал говорить русый теребя в руках папку, — во-первых, что соболезнуем… — Наслушались, спасибо, — Нана грозно посмотрела на офицера полиции: ну как можно быть идиотом и говорить это, ведь и так страдает. — Мам, — Тсуна сжала руку женщины, успокаивая, — простите, она переживает до сих пор и ей не приятно об этом слышать. — Понимаю, — вздохнул Судзуки. — А вы, смотрю, — ухмыльнулся Хибари, — не переживаете, Савада Тсунаеши, — он говорил ее фамилию и имя, словно выплевывая, как неприятную конфету в урну, — или так переживаете, что голодным взглядом осматриваете вошедших в дом мужчин? — Да как вы смеете?! — воскликнула Нана, вставая, но тут же оборачиваясь на Тсу, что сжала ее руку, прикусила губу и отвела взгляд. — Мама, все хорошо, — тихо произнесла она и после того, как мама села продолжила более громко: — а вы здесь, чтобы обсуждать мои взгляды? — Хн… — Хибари не сводил своих глаз с ее, а она с его. Началась своеобразная игра «кто первый моргнет». «Этого его „хн“, прям как у ГДК! Но не знаю…» — Продолжим, — сглотнул Нао, хлопая ладонями по коленям, чуть не выронив папку, — понимаете, в ходе следствия выяснилось, что смерть Иметсу Савады была подстроена. — Ч…то? — хором произнесли Савады. — Оказалось, что тормозной провод был качественно подрезан, что это не сразу обнаружилось, — русый посмотрел на колегу, — сейчас ведется следствие, но главным подозреваемым остается… — Я… — выдохнула сквозь зубы Тсунаеши, растекаясь по дивану. — О чем ты говоришь, Тсу? — чуть улыбнулась мама, сжимая руку дочери. — Мам, в тот день у тебя был инсульт, отец повез тебя и должны были погибнуть двое. И кто в этом виноват? Наследник. — Какая осведомленность, — прищурился Нао. — Знаете, — села ровно Тсуна, — посмотрите детективные сериалы и не такое знать будете, — шатенка хмыкнула, попровляя выбившийся из-за уха локон, — там есть даже получше способы убийства, чем банальная автокатастрофа. И, уж простите меня, но я никогда не смогу убить родных мне людей. Уж лучше я, чем они… На последнем предложении ее взгляд погрустнел. — Так значит, вы не убивали? — Знаете что, — встала Нана, вырывая свою руку из плена руки дочери, — не наговаривайте на мою Тсу! Она чистая и невинная! Никогда никого не обидит, а вы! — Ладно, ладно… — растерялся офицер. — Где вы были с 12:30 до 13:15? — раздался холодный голос, что немного остудил пыл мамы. — На работе. — Где работаете? — все еще холодно спрашивал он. — Я учительница младших классов школы Намимори, — гордо задрав нос оповестила Тсуна. — Что ж, ясно. — Может сказать? — все же решился спросить у брюнета прокурор. — Что сказать? — опешили женщины. — Я, в качестве надсмотрщика, поживу в вашем доме несколько недель, в ходе которых хочу поставить точку в деле Савады Имитсу, — холодно оповестил мужчина. — Нет! — воскликнула Нана, — я одну свою дочь с ним не оставлю! — Мам, все хорошо, — вмешалась Савада-младшая, вставая. — Смысле одну? А можно полюбопытствовать где же тогда будет находиться мисс Савада Нана? — спросил Судзуки. — В караганде, — заявила Тсуна, — в больнице-санатории в Италии. — Я не знал… — опешил прокурор, посмотрев на Кею. — Я знал, так как рапорт читал, — он посмотрел на вздрогнувшую Саваду-младшую, — а ты готова жить несколько недель под крышей с полицейским? — Я не преступница, — твердо заявила девушка, — и докажу. Помогу найти того, кто виноват в смерти моего отца! — Да, только еще будешь присматривать за мальчишкой, — улыбнулся брюнет. — Маль…чишкой? — Мой сын. Хибари Рин, 7 лет. «Это точно не ГДК…» — Уживусь, не бойтесь. Его не обижу. — Да даже если тронешь, то… — мужчина встал и грозной тучей навис над шатенкой, приближая свое лицо к ее, — жизнь в ад превращу. Он отстранился подходя к Нао и начиная о чем-то с ним переговариваться. — А она у меня и так сплошной ад, — прошептала одними губами.