1971.
Валера нервничал так, как не нервничал до этого ни разу в жизни. Он мялся в прихожей тарасовской квартиры, прислушиваясь к происходящему в комнате. За плотно прикрытой дверью переговаривались врачи, что-то периодически хрустело, щелкало и стучало. Видимо, открывались ампулы с лекарством, флаконы с физрастворами, щелкала пленка в аппарате для ЭКГ — Валера немного разбирался в медицине, Таня, любимая младшая сестренка, училась в медицинском, поэтому разговоров в доме о разных болезнях хватало. На старшем брате Таня училась измерять давление и проводить прочие манипуляции — когда Валерка был не на тренировке и не спал. Минуты тянулись безумно долго, часы раздражали своей медлительностью, а люди в белых халатах — молчанием. Харламов боялся услышать плохие новости, мысленно ругал ребят, отправивших его проверить тренера. Мол, тебя, семнадцатый, он точно не прибьет за такое. Теперь же страх сковывал Валерия изнутри — он только сейчас осознал, насколько ему не хотелось увидеть беспомощность и слабость Анатолия Владимировича. — Переднестеночный, похоже… Пульс девяносто шесть, тахикардия… Отдельные слова Валерка еще понимал, а в целом смысл ускользал, как песок сквозь пальцы. — Давление сто пятьдесят на девяносто… «Это много? Или совсем плохо? Господи, да сказали бы уже, что с ним! Тянут кота за хвост», — Харламов скривился, как будто у него самого что-то заболело. — Инфаркт… Повезем в четверку, профессор Бражкин возьмет дело под свой контроль… Информация, услышанная обрывками, напугала по-настоящему и шокировала. У Валеры никак не укладывалось в голове, что холодный, прагматичный, такой сильный и полный жизни Тарасов, может иметь проблемы со здоровьем. О том, что у тренера есть сердце и оно, как ни странно, может болеть, он задумался впервые. Санитары лениво курили на лестничной клетке, Валера слонялся из угла в угол, не замечая, что взмок в своей демисезонной куртке и искусал губы чуть ли не до крови. — Что случилось? Как отец? — Татьяна ворвалась в квартиру, промокшая, с горящими глазами и ужасно испуганная. Харламов позвонил ей сразу же после того, как вызвал скорую, и попросил приехать как можно скорее — он, к своему стыду, в первые секунды растерялся, найдя Тарасова без сознания в собственной гостиной. — Не знаю, они пока ничего не говорят. Оказывают помощь. — Господи… А все эта работа. Ни поесть толком, ни отдохнуть. Про таблетки вообще молчу… — Таня сокрушенно вздохнула, плюхаясь на банкетку из вишневого кожзама. — Я-то не могу постоянно его контролировать, он сам первый взбунтуется… Характер. Никаких авторитетов не признает, Валер. И что с ним делать? Что делать, Валера придумать не успел — из комнаты вышла врач, сдирая на ходу с рук медицинские перчатки. — Как он? — Татьяна подскочила на ноги. — Ребята, ваша очередь, — врач сделала приглашающий жест санитарам. — Состояние стабильно тяжелое, пока ухудшения нет. Постараемся довезти до кардиологии в таком же состоянии. Вы дочь? — женщина строго посмотрела на румяную, пухленькую Таню, словно прикидывая, можно ей говорить об истинном положении вещей или нет. — Да, Таня. — У вашего отца инфаркт. Сами понимаете, насколько это опасно. От вас в том числе зависит, выкарабкается ли он. — Что-то нужно? Лекарства, какие-то м-м-м… вещи? Скажите, что нужно, я достану. — Если получится достать вот это, — женщина протянула Татьяне листок с рецептом, — будет неплохо. Препарат очень сильный, у нас в больницах, увы, его нет… А счет идет на дни — чем скорее начать лечение, тем лучше. — Я поняла. — Скажите, а с ним можно поехать в больницу? — Валера, притихший у вешалки с пальто, подал голос. — Вы кем приходитесь больному? — Ну я… Хоккеист Харламов, — брякнул Валерий, понимая, как глупо прозвучали его слова. — Товарищ Харламов, ваше беспокойство понятно, но присутствие посторонних в лечебном учреждении запрещено. А вот сумки можете помочь донести. Валера автоматически кивнул, приобнимая Татьяну за плечи — она с трудом сдерживала слезы, сжимая в руке рецепт. — Тань, давай мне эту бумажку, я все устрою. Поезжай с АнатольВладимычем, я, как найду, сразу к нему. Хорошо? — Хорошо, — Тарасова улыбнулась. — Все, молодые люди, на выход, — скомандовала напарница строгой докторши, подавая Валере чемоданчик с электрокардиографом. Для нее, совсем юной, миниатюрной и хрупкой, он, похоже, казался неподъемным. Валерке же такая нагрузка не показалась хоть сколько-нибудь значимой. Девушка осталась с санитарами, чтобы сопровождать Тарасова при спуске по лестнице — флакон с капельницей прицепить было просто некуда. Валерка поспешил увести Таню вниз, чтобы не мешать медикам делать свою работу, а еще из суеверного страха, суть которого он сам не смог бы объяснить.***
Следующие два долгих, ужасно долгих часа, Харламов сделал наверное полсотни телефонных звонков, долго объяснял, кто он такой и что ему нужно, чуть виновато объяснялся, мол, отцу нужно, ситуация тяжелая, времени мало… В итоге две заветные упаковки с хрупкими ампулами лежали во внутреннем кармане Валеры, пока он, выжимая из «Волги» все, что можно, мчался в больницу. Татьяна ждала подопечного отца в коридоре, сидя на одной из длинных низких кушеток и теребя рукав больничного халата. — Валера, ты так быстро. Удалось найти? — Да, все в порядке… Какие новости? — К папе не пускают, он в реанимации, врачи говорят, что прогнозы вроде бы неплохие. Но возраст, состояние организма… В общем, нужно ждать. — Вот увидишь, все будет хорошо. Анатолий Владимирович справится. Он же сильный, а характер? Характер боевой. — Надеюсь. Валер, спасибо тебе большое! Я бы одна тут с ума сошла, — Татьяна благодарно улыбнулась. — Да не стоит, ты что. Неси лучше лекарство, я поеду. Нашим надо сказать… И это, ты обращайся, Танюх. Не стесняйся, хорошо? Деньгами, может помочь чего надо по хозяйству, или там… Короче, мы всегда рядом. — Да, я поняла, — Татьяна кивнула. — Какие вы у папки замечательные… Не зря он вами гордится. Выпалив это скороговоркой, Тарасова убежала в сторону ординаторской. Валера постоял еще пару секунд и, придерживая лацкан халата, пошел к выходу. Тягостная больничная атмосфера тяготила — вспоминались собственные травмы, да и вообще, весь имеющийся медицинский опыт за прожитые годы. «Он обязательно справится. Он не сдастся. Это же Тарасов… Иначе и быть не может! И кто теперь нас тренировать будет?.. Опять Бобров?» — мысли семнадцатого логично перетекли на спорт и тренировки. Кольнуло чувство вины — человек находился в реанимации, в тяжелом состоянии, а его, как последнего эгоиста, заботили тренировки и имя человека, которому они временно будут подчиняться. «Веселее, вы в хоккее!» — в голове прозвучал голос Тарасова, и Валерка грустно улыбнулся. Теперь он готов был многое отдать за возможность услышать тренера еще раз. Пусть Анатолий Владимирович был порою груб, строг, жесткость граничила с жестокостью, но лично ему, Харламову, не хотелось для тренера ничего плохого, в том числе и болезни.