Финальная Интерлюдия
То же время
Ватиор
Взгляд мой скользит по чете Моно'Сертиса. Во главе семейства, на самой громоздкой куче подушек, лежит сам Сертис. Его необъятные потные телеса скрывает тонкая голубая ткань — просвечивается; рядом сидит жена, что облокотилась о взопревшую спину мужа, а чуть левее агукает их отпрыск. Я стоял позади, сцепив руки за спиной; смотрел на них сверху-вниз, так как моё ложе располагалось на самом высоком ярусе. Это была не дань тщеславию и себялюбию, лишь проявление благоразумия — самая высокая точка открывала идеальный обзор. Трибуны были передо мной как на ладони. Я видел всех, видел всё, и чувствовал каждого вошедшего в этот зал. Я чувствовал... ненависть, - она переполняла амфитеатр, - и её источником были аристо, что жаждали крови. Эта ситуация навевала воспоминания. «В гневе рождённый, в ней вечно пребуду, в ней же закалюсь. — Вспомнившееся обещание резануло по сердцу, вызвав чувство ностальгии. — Как же давно это было...» Рождённый в бедной семье безродных, я ждал чуда. Точнее, я надеялся и молил всех Великих о чуде. Но столица Ли́ко’Лади́ус умела ломать надежды. В ней даже законченный мечтатель или идиот быстро взрослел, а если нет — сдыхал. Именно сдыхал. Назвать кончину таких людей Смертью, было бы неуважением к самой Смерти. В шесть лет я мечтал стать заклинателем. Мечтал, что меня заберут Хранители Сокрытого, отведут в их Обитель и обучат своему искусству. В девять лет амбиции мои поутихли. Я просто надеялся, что благодаря хорошим физическим данным и упорству, меня заметит стража города и возьмёт на службу. Пусть чернорабочим, игрушкой для битья или чего похуже... плевать. Но мне исполнилось одиннадцать, а ни одна из фантазий так и не стала явью. Я смирился со своей участью, даже позволял мелькать постыдным мыслям, что было бы неплохо хотя-бы стать игрушкой аристо... пусть жизнь была бы, скорее всего, недолгой, но зато сытой. И однажды отчаянье окончательно захлестнуло меня. Я шёл по пыльной дороге, во рту плескался вкус чего-то кислого, с нотками металла, а в голове зияла пустота. Голод — это страшно. Когда нечего жрать пару дней, то в каком-то смысле полезно, - помогает взбодриться, - но, когда на протяжении пары лет вся твоя жизнь сводится к желанью хоть чем-то набить брюхо... это отупляет. Во мне не было страха или злости, когда я наткнулся на обычную палку, крепкую и широкую. Не испытывал я боли или обиды, когда обрывал и обтачивал конец этой палки почти голыми руками. И я не осознавал, что собираюсь сделать, когда шёл в местную кладовку. Я просто знал, что острый конец палки нужно загнать кладовщику в глаз, сломать горло, чтобы не сильно кричал, а потом жрать столько, сколько успею, пока не придёт стража. И я действительно сделал бы это, но, когда оставались несколько шагов до столь желанного хранилища еды, я почувствовал... отголоски чужих эмоций. А ещё хрипы. В подворотне кого-то насиловали. Всего на секунду, но я стал насильником и жертвой насилия одновременно. От настолько противоречивых чувств и собственного отупляющего голода, чуть не лишился рассудка. В себя я пришёл, когда проталкивал палку в подбородок урода. Я бы и жертву тоже убил, но она по моему виду поняла, что нужно бежать, так что бросила горсть мелочи и дала дёру. Так я впервые обнаружил в себе дар, понял, что пробудились зачатки магического искусства. По перво́й даже не верил самому себе, гнал надежду прочь, не желая в очередной раз предаваться глупым фантазиям, а потом разочаровываться. Но день за днём я убеждался, что действительно могу улавливать эмоции и чувства других людей, а иногда, пусть очень-очень редко, но слышать обрывки их мыслей. Разочарование соседствовало с ликованием — в детстве я мечтал мановением пальца обращать врагов в пыль, а не читать их мысли... но уж лучше так, чем вообще никак. Начался долгий сбор информации, растянувшийся почти на месяц. И он ни к чему не привёл. Возможно, просто не у тех спрашивал, но мне так и не удалось узнать о людях, что смогли самостоятельно пробудить в себе такую силу. Инициированные заклинатели — да, множество. Самоучки — ни одного. Однако, несмотря на все трудности и опасения, перемены в жизни и новые силы вернули мне такое банальное желание — жить. Правда, ненадолго. Целый год прошёл в бесплодных попытках развить своё мастерство, но никаких изменений я не видел. Ещё через год, прямо на моих глазах умер какой-то бездомный. Он был пьян, грязен, отвратителен. А ещё, зажал меня в угол с явным желанием забрать остатки монет. Он случайно разбил свою голову о камень, так бывает. И случайно упал несколько раз на ржавый тесак, отрубив себе обе ноги, волосатые яйца и хер. Захлёбываясь в слезах и соплях, я стоял над громадным, почти в два раза выше меня ублюдком. Я впервые осознал, насколько человеческая жизнь хрупка — прошлое убийство мелькнуло толком без моего участия, но в этот раз было абсолютно подконтрольным. Но рыдал я не из-за факта отнятой жизни, а потому что чувствовал боль урода, как свою собственную; когда пытался ржавой сталью перебить широкие кости, когда пришлось второй раз приложить камнем по голове, чтобы не дёргался... мне было в высшей степени больно, и в той же степени приятно осознавать свою власть над человеческой жизнью. В будущем я боялся этого ощущения власти, потому что наглядно видел, во что могу превратиться, если дам волю звериному началу. А затем я разменял тринадцатый день рождения. Тогда я даже не знал, что у меня день рождения, и что мне уже тринадцать — считать не умел. Хотел научиться, был уверен, что этот навык крайне важный и в жизни пригодится, но банально не мог, потому что начался второй этап выживания — работа. Я вырос, окреп; несмотря на худобу, стал достаточно силён, неприхотлив и озлоблен. Голод почти исчез — на его место пришла работа. Она была постоянной: ловить рыбу, помогать кузнецу, убирать грязь с дорог, мыть чьи-то дома. Работа не прекращалась никогда. И она отупляла так же сильно, как голод. Я должен был превратиться в безмозглое животное, как и все остальные, но каким-то образом мне удалось избежать подобной участи. Но всё это неважно. Важным было лишь то, что во мне жила ненависть ко всему живому, и жгучее желание избавиться от этой ненависти. Я чувствовал их всех... боль, отчаянье, злобу. Лишь после долгих лет обучения я узнал, что можно и нужно блокировать чужие потоки сознания, иначе сойдёшь с ума. Но тогда я этого не знал. Возможно, оно и к лучшему. В четырнадцать я уже был силён физически. Жесток и бессердечен. Закалён ментально. Ненависть достигла критической отметки, и я начал действовать. Шаг за шагом, труп за трупом. Убийцы, воры, просто злые и глупые люди. Они не могли соперничать со мной, ведь я знал их помыслы, их желания, их будущие действия. Я знал, к какой шлюхе сегодня пойдёт местный глава банды. Знал, что у него есть деньги. И знал, что эта шлюха ненавидит бандитов и по возможности готова отдать жизнь за то, чтобы убить их главаря. Небольшой толчок, парочка слов, намёков, и вот, благодаря четырнадцатилетнему сопляку, в подворотне лежит хладное тело, а рядом с ним — отравленная заколка. Деньгами я всегда делился, чтобы впредь иметь союзников. Спустя три года скрываться стало намного сложнее — по городу потихоньку расползались слухи и легенды. Я уже готовился покинуть обжитую территорию, составил план, проложил маршрут, приготовил запас провизии и денег, лёг спать... Проснулся в подвале. Несколько дней посидел в каменном мешке, в полной темноте и одиночестве. Но с едой. А затем ко мне пришёл пленитель и мы беседовали. Впервые за всю жизнь, я говорил с настоящим человеком. Он не скрывал свой эмоциональный фон, позволяя мне насладиться обществом... просто обществом. И я говорил. Взахлёб рассказывал о дрянной жизни, и понимал, что меня действительно слушают. Собеседник не был идиотом, озлобленным маньяком, льстецом или заносчивым аристо. Он был спокойным и держался с достоинством, что невероятно подкупало. Когда я узнал, что вместо наказания он заберёт меня в Тагму и отдаст на обучение, у меня чуть ли не истерика случилась. Что удивительно, я ни на миг не сомневался, что всё сказанное незнакомцем — правда. Дальше наступили годы чудовищных тренировок… она же самая светлая полоса моей жизни. Я не ленился, изучал как теоретическую часть материала, так и практическую: узнал, что такое эйра, её облик у каждого человека, как она влияет на физический организм, на какие модули разбивается и как с ними взаимодействовать... Формальных успехов, как таковых, не было. Я научился филигранно управлять сырой эйрой, бесформенной и дикой, но печати мне плохо давались, равно как и преобразование эйры в ману. Сказалось то, что столько лет я работал исключительно разумом, то есть, своим Не́румом, который и был ответственен за эмпатию, а все остальные модули простаивали. Казалось, что воплотились все мечты детства, и что я с кровью и слезами выгрыз место под Ярым Небом. Но так лишь казалось. Да, еды было вдоволь, — и очень даже хорошей, — а отношение адекватное. Но мало-помалу я понимал, что меня и прочих молодых учеников сильно ограничивают в знаниях. Вот только нас не ограничивали в практике и в свободе действий. Включительно, позволяли ставить эксперименты над людьми. И я ставил. Постоянно и много, исследуя пределы физического организма и Облика Эйры, постепенно приходя к осознанию, что абсолютно каждый человек, в теории, может стать Заклинателем. Это не стало откровением, просто подтвердило догадки об искусственной элитарности магов. Проходил день за днём, год за годом. Вопросы множились, а ответов никто не давал. Почему заклинателей так мало, по сравнению с обычными людьми? Почему у людей настолько ограниченная территория? Что на самом деле произошло во время Эма́тис Хо Оксо́дус, и кто загнал нас на маленький клочок земли? Как именно формируется Облик Эйры, рождается человек, получает рассудок? Наступил момент, когда я собрался с духом и ушёл. Сам не верил, что меня отпустят. Я ведь мог рассказать всем о полученных знаниях, набрать пару сотен простых людей, провести их инициацию, обучить паре фокусам и получить пусть слабую, но армию магов. Это сила была бы смехотворной, но создала бы прецедент. Однако, мне спокойно выдали значок странствующего мага и пропустили сквозь врата Эсхроса. Так началась история моих приключений, от нелепости которых, хочется и смеяться, и плакать. Но приключениям и веселью я уделял мало времени. Всю энергию я направлял на исследования и поиск ответов на фундаментальные вопросы, и сильнее всего меня интересовала природа возникновения человека, а также, редкие слухи о бессмертных чудовищах, что прячутся за Фино Веллум. Шесть лет назад я остановился в этих захудалых землях. Последние два года я ждал, когда за мной придут. Ждал, потому что был уверен, что за мной следят, а раз так, то о моих успехах на поприще менталистики и первородных силах должны были узнать... и если узнали, то обязаны прийти. Так и произошло. Странные, невероятно опасные и сильные заклинатели. Они толком не скрывались, если не считать смехотворную маскировку. Они даже проигнорировали мою слежку. И они наглядно продемонстрировали свои способности, начиная с неестественного исцеления, заканчивая и вовсе невиданной силой — слиянием с тенями. Но сильнее всего меня удивило полное сокрытие Облика Эйры. Вездесущая энергия будто проходила сквозь них, едва-едва замедляясь, да и вообще, в них не было привычных модулей... словно пустая оболочка ходит. Из целой паутины заготовленных планов, я выбрал самый неоднозначный — завершить, наконец, эксперимент всей моей жизни. «Пожалуй, я тороплюсь. Да, я однозначно тороплюсь. Нужно было бы наладить сначала контакт и подтвердить мои предыдущие догадки. Но сейчас на моей стороне есть какой-никакой эффект неожиданности... и не факт, что ещё раз представится возможность заполучить настолько прекрасный материал, скрывающий в себе столько тайн. — Замечаю в поведении Цезаря изменения. Ещё секунду назад он расслабленно сидел на своём месте, а теперь, стремительно приближается к ложу барона. — Начинаем? Я не против. Хотя мог бы и подождать смерти Падших... совсем тебя манерам не учили» Будущий противник не обращал внимания на тихо возмущающихся аристо, которых он нагло распихивал. Точно также он не обратил внимание на громадных стражников, что преградили ему путь. Стражники шутку не оценили. Блеснули лезвия остро наточенных алебард. Первая алебарда вонзилась ему в спину, да там и застряла, несмотря на попытки воина её вытащить. Вторая алебарда летела в затылок, но Цезарь резко повернул голову и принял удар на маску... точнее, на непонятно откуда появившуюся жуткую пасть, которой он буквально перекусил крепкую сталь, показательно её пережевал, а затем выплюнул в забрало стражника. Забрало смялось вовнутрь, отчего воин чуть жизни не лишился, замахал руками и упал навзничь. Прибежали ещё два солдата на помощь — вонзили алебарды в туловище. Те тоже застряли. Вырисовывалась комичная сцена, в которой три здоровяка буквально висели на закованном в чёрные латы чужаке, тщетно пытаясь остановить его своим весом. Я поднялся со своего места и начал спускаться по ступенькам вниз, не желая пропустить самое интересное. «Хм... впечатляет. Фокус с перегрызанием стали я тоже могу провернуть, но такой идеальный контроль покрова? Просто великолепно. Мне достанется хороший носитель» Встряхнув головой, я успел аккурат к моменту, когда Цезарь добрался до Локсура. Лакеи напряглись, а сам Локсур привстал с подушек. — Назови себя, наглец! — Стоило отдать должное голосу Архонта... такой бас и глубина сделали бы честь Императору. Жаль, что его достоинства на этом и заканчивались. — Как посмел ты прервать моё... — Цезарь. Зови меня Цезарь. Чужак впечатлял. Он был ниже стражников, но легко тащил их на себе; разбитая на десятки осколков маска двигалась в такт движениям лица, словно это была и не маска вовсе, а часть тела, прилепленная поверх кожи. Особенно сильно впечатляли торчащие из тела алебарды. Та, которую вогнал третий охранник, кончиком выглядывала из груди, пробив спину навылет. Я только сейчас это заметил и нахмурился ещё сильнее. — Стража! Сделайте что-нибудь! Стражники не были идиотами. Да, они позорились, - потешно висели на своих алебардах, - потому что понимали, что нарвались на кого-то очень опасного и лучше висеть себе смирно и не дёргаться. Однако, противиться прямому приказу было бы слишком нагло. Отпустив основное орудие, стражники вытащили полуторные мечи, занесли их вверх и синхронно опустили вниз. Блестящие клинки наполовину вошли в голову, опустившись до уровня рта. «Эм-м-м? Ты мёртв? — Смотрю на застывшего воина. — Ты не мог выжить. Такой удар даже меня убьёт» — Я жду. Клинки медленно расползлись в стороны, выпали из головы и прилипли к плечам. Всё, это был последний удар для стражников, которые просто отошли на шаг и замерли. Локсур затрясся от страха. От этого зрелища меня передёрнуло: вид колыхающихся телесных масс, просвечивающихся сквозь тонкую ткань... отведя взгляд от Архонта и подавив отвращение, я подошёл ближе и постучал пальцем по бокалу. Перстень ударился о стекло — раздался звон, привлекая ко мне внимание. — Говори. — Ты [Барон]? — Кто? — [Проклятье... всё-таки придётся учить ваши названия] — Незнакомец что-то недовольно прошипел на очень странном языке. — Короче, ты тут... э-э-э... Архонт? — Нет. — Ты [колдун]? — Я вздёрнул вверх правую бровь. Цезарь всё понял. — Аргхх! Ну, маг? Заклинатель? — Да. «Что за идиотские шуточки? Зачем ты выставляешь себя посмешищем?.. Впрочем, твоя воля» — Ты можешь говорить от лица баронства? — Разумеется. — Повернул голову к Архонту и одними кончиками губ выразил намёк на улыбку, — Правда ведь? Мужик попытался поклониться. Лёжа это было сделать сложно, так что его жир колыхнулся к голове, и он свалился с лежанки, красиво шлёпнувшись лицом о каменный пол. Подняться он так и не смог, потому что слуги и даже семья не торопились ему помочь. Смирившись со своим положением, он невнятно просипел: — Безусловно, великий... — Уважаемый Цезарь, я всё ещё не услышал причины, по которой вы прервали наше дивное празднество. — Ладонью обвёл трибуны. Люди более не смотрели на Падших, и сами Падшие не сражались. Все взгляды были прикованы к нам. — Надеюсь, причина есть? — Есть. Я хотел вызвать [барона] на дуэль... Архонта. Локсур крякнул и маленькими глазками уставился на меня. «Ну и что ты смотришь? Что? Надеешься, что я помогу? Встану против того, кто на твоих стражников даже внимания не обратил? Повезло тебе, что он на самом деле пришёл за мной» — Насколько я понимаю, речь идёт не просто о дуэли, а о Лусмахие? — Лусмахие? Лусмахия? Наверное? Я говорю о дуэли, после которой у тебя есть право претендовать на владения проигравшей стороны. — Да, это она. В таком случае, я буду сражаться за его Честь. Вы согласны? — Согласен. Когда? — Можно хоть сейчас. Лицо Цезаря в очередной раз исказилось — осколки маски собрались в гримасу оскала, а отдельные кусочки даже сформировали острые треугольные зубы. Развернувшись, противник прыгнул вниз с трибуны. Очевидно, он не собирался соблюдать традиции и сразу отправился на арену. — Какой нетерпеливый юноша. Краткая проверка Облика Эйры: Нерум, Ядро, основные энергоканалы. Всё в идеальном состоянии. Убедившись в собственной готовности, я поглотил порцию разлитой в воздухе эйры, преобразовал её в ману и пустил по костям, особое внимание уделив мышцам и связкам ног. Последовал за Цезарем — начал прыгать по ярусам, пока не добрался до последнего и не упал на арену, подняв волну песка и пыли. Воцарилась оглушительная тишина. — Кхм-кхм... сыны и дочери Сафо'Ипархон, казнь Падших временно приостанавливается. Уважаемый аристо, представившийся Цезарем, вызвал меня на Лусмах. Я не смел не ответить на подобную наглость. За честь мою будет биться всеми известный заклинатель Ватиор. Как зарекли нас предки — проигравшая сторона перейдёт в подчинение победившей. Аристо с нижних ярусов начали спешно уходить. Они делали вид, что не торопятся — им не по статусу, — но в рваных движениях проскальзывала паника. Оно и логично. Никто не хотел сидеть слишком близко к двум сражающимся Заклинателям, можно ведь и с жизнью расстаться... Краем уха слушая распинающегося Сертиса, я отправил по энергоканалам тонкий поток маны, направленный в глаза; почувствовал, как кожа на лбу и вокруг глаз стягивается, взбухают вены, а мир преображается: Пропали цвета и привычные очертания объектов, теперь я видел лишь потоки Эйры, её плотность и колебания; видел, как на трибунах мечутся голубые огоньки — так выглядели обычные люди, — как в воздухе вокруг меня то появляются, то исчезают завихрения, разбиваясь о более плотную материю — песок. Постепенно я снижал поток маны, настраивая нужную концентрацию. Восприятие мира вновь изменилось. На место вернулось привычное зрение; я вновь отчётливо видел Цезаря, и его О... точнее, отсутствие его Облика Эйры. Он стоял в нескольких десятках метров от меня, совершенно расслабленно, даже не напитав глаза маной. Но если пренебрежительное отношение я мог понять, то вот почему он совершенно никак не влиял на Эйру, оставалось для меня загадкой. Энергия буквально проходила сквозь него, лишь слегка искажаясь, словно он был воздухом или пустым местом. — Азазель. Из-за спины Цезаря выплыл его костлявый соратник. Я непроизвольно напрягся. — Никто не должен покинуть замок. Заблокируй двери. Будут возмущаться — действуй как посчитаешь нужным, но без лишней жестокости. Эти сахарные детки нам могут ещё понадобиться. Некий Азазель безмолвно растворился в тенях. «Э-э-эх... может, сдаться? Вернуться в Манорум? Спокойно продолжить обучение? Я ведь о таких силах даже не слышал никогда. Ну пусть меня заставят лет двадцать батрачить как раба, какая разница? — Такая явная демонстрация превосходства выбила меня из колеи. Правда, ненадолго. Одна только вероятность вновь горбатиться на кого-то вызывала всепоглощающую ненависть. — Нет. Никаких компромиссов. Я поглощу сначала твою память и Корусс, а затем и твоих спутников, которые не будут ожидать подвоха» Архонт почти закончил разглагольствовать. Я слушал его краем уха, ожидая отмашки и рисуя будущую картину боя, чьи узоры сплетались вокруг единственного оппонента. — ... Начали!