Там, где не светит солнце

Несмотря на все предпринимаемые попытки наладить общение, Сфинкс больше не произнес ни слова. Он снова забивается в угол и кажется потрясенным собственной неожиданной вспышкой куда сильнее, чем все остальные. Он сидит на корточках, обхватив себя руками, уткнув лицо в колени, и молчит. Какое-то время его еще пытаются тормошить, но Джон еле заметно качает головой, и все возвращаются обратно к игре. Выдержка им почти не изменяет. Всего-то один или два любопытных взгляда в сторону Сфинкса, несколько неуловимых усмешек, пара кивков друг другу и они успокаиваются. «Как школьники, которые изо всех сил пытаются не замечать новенького в классе» - устало думает Джон. Спустя некоторое время он выразительно смотрит на часы, обводит взглядом веселое сборище и командует отбой. Большинство расходиться явно не хочет, но подчиняются они беспрекословно и без малейших колебаний. «Есть, капитан» - и как будто в самом воздухе что-то неуловимо меняется, и из-за стола встают не разбитные игроки в покер, а профессиональные солдаты армии Ее Величества Королевы. Можно подумать, это не они пять минут назад громко хохотали над анекдотами, пытались спеть несколько крайне неприличных песенок, сплетничали про оставленных дома жен, подруг, любовниц и, не переставая, дымили самокрутками, набитыми единственным подобием табака, который можно было достать в этой местности. Здесь даже Ричард оказался бессилен. Сигарет в округе не было. И этот факт, как он честно признавался сам себе, печалил его даже больше, чем такое же полное отсутствие женщин в радиусе ближайших ста миль. Сфинкс появляется на свету, только когда их шаги замолкают вдали. И осторожно кивает Джону, показывая, что готов вернуться в санчасть. Джон выходит из палатки первым. Он глубоко вдыхает прохладный свежий воздух и запрокидывает голову. Что может быть прекраснее бездонной глубины ночного неба. Бесконечного множества звезд. Огромной яркой луны, заливающей призрачным светом все, на что падает взгляд, превращая обычные вещи во что-то потустороннее и неземное. Джон вслушивается в невероятную тишину ночи, окутавшую его. Сфинкс безмолвной тенью вырастает рядом, и Джон заглядывает ему в глаза. Темнота скрывает их цвет, но Джон прекрасно его помнит. Мох и талый лед. Буквально вчера в них отражались только безумие и страх умирающего животного, а сейчас - спокойствие и умиротворение буддийского монаха. Сфинкс смотрит наверх и у Джона возникает ощущение, что звезды гипнотизируют этого странного человека, зовут к недостижимым вершинам, манят невыполненными обещаниями. Он протягивает руку, будто пытаясь дотронуться до них, ощутить реальность того, что он видит. Но встречает лишь пустоту. Рука безвольно падает и опускается вдоль тела. Сфинкс на секунду закрывает глаза, а когда он вновь смотрит на Джона, тот больше не видит поэзии и гармонии. Он видит пустоту и боль. Именно в этот момент он принимает решение помочь. Во что бы то ни стало. Помочь стать самим собой. Каким он видел его в эти несколько мгновений. *** Маленькая комната, залитая ярким светом. Пустая комната, где негде спрятаться. Дверь открывается и заходит мужчина. Он смотрит на съеживающееся в углу тело и выражение его лица не понять, не уловить. То ли издевается, то ли жалеет. Его взгляд полон арктического холода и обещает вечные муки. А затем он протягивает руку и дотрагивается. Дотрагивается до меня. *** Когда ты делишь небольшое помещение, пусть и разделенное тонкой ширмой, с потенциальным врагом государства, хочется верить, что существуют, пусть и незначительные, шансы, что он всего лишь жертва обстоятельств. Ну, или, по крайней мере, достаточно любезен, чтобы не прирезать тебя во сне. И Джеймс Кларк почти себя в этом убедил. Да, он все еще валяется в санчасти, несмотря на отчаянные попытки убедить окружающих в своей полной боевой готовности. Но рана загноилась, общее состояние ухудшилось, ему усилили дозы лекарств и велели даже не думать о том, чтобы бродить, где бы то ни было, без посторонней помощи. Проблема в том, что он уже выспался на десять лет вперед. И начал задаваться вопросом, чем можно занять себя при большом количестве свободного времени, высокой температуре и болевых ощущениях, находящихся на тонкой грани между терпимым и невозможным, принимая во внимание ограниченность ресурсов? И вот уже три часа, как он сидит со словарем, пополняя свой скромный запас ругательств на пушту. На всякий случай. И тут блаженную тишину палатки нарушают странные звуки. Очень странные звуки. Честно говоря, ему никакие бы звуки не понравились в этом месте и в это время суток. Он понимает, что, в общем-то, совершенно беспомощен перед лицом любой надвигающейся опасности, но решает встретить ее как солдат. Осторожным движением вывинчивает ножку табуретки, чувствуя, как бьется сердце, выбрасывая все больше доз адреналина, притупляющего боль, возвращающего, пусть и ненадолго, в строй. И тихо встает, готовясь дорого продать свою жизнь, если потребуется. Сфинкс выгибается дугой на узкой койке. Руки бьются как птицы, сжимаются в кулаки, царапают бледную кожу груди, впиваются в жесткий матрац с такой силой, что, кажется, тонкая материя вот-вот не выдержит и рассыплется на части. Голова запрокинута, вены на шее напоминают перекрученные канаты. Мгновение – и челюсти смыкаются в пароксизме боли, не позволяя крику прорваться сквозь плотно сжатые губы. Кларка эта картина пугает до чертиков. Ему хочется как-то остановить пытку. Сделать хоть что-нибудь. Он протягивает руку и дотрагивается до Сфинкса. *** - Не нравится мне этот парень, капитан. Очень не нравится. – Берк стоит в проеме двери и сосредоточенно смотрит на Джона, готовящего очередное медицинское заключение для полковника, уведомляя об изменениях в состоянии их главного пациента и, не дожидаясь ответа, продолжает. – Что мы вообще о нем знаем? - Почти ничего. А ведь одно только имя сильно упростило бы нам жизнь. – Джон отрывается от ноутбука и криво усмехается. – Потому что пока я просматриваю информацию обо всех белых мужчинах, без особых примет, пропавших без вести на территории Афганистана. Оказывается, у нас тут гражданские пропадают чуть ли не чаще, чем в Лондоне. - А знаете, что самое странное, капитан? – Берк, несмотря на долгое время совместной службы и изрядное количество совместных передряг, предпочитает соблюдать субординацию и обращаться к Джону исключительно по званию. Даже, когда они одни. - Во всей этой истории столько странного, что мне не выбрать… - Я никак не могу понять, - капрал неспешно заходит и садится около Джона, с веселым любопытством смотрящего на обычно неразговорчивого товарища, - кто он? В смысле, он не военный, это очевидно, вспомнить, хотя бы, с каким отвращением он поглощал сухой паек. Уверен, если бы он не был таким голодным, мы его вовек бы не заставили это проглотить, - они переглядываются и фыркают, вспоминая пантомиму, которую разыграл Сфинкс, пытаясь уверить всех вокруг, что то, что ему дали – совершенно несъедобно. – Может, журналист? Хотя, не похож. Да и вокруг пропажи акулы пера подняли бы столько шумихи, что даже мы были бы в курсе. Тогда кто? - Не знаю. – Джон снова возвращается к ноутбуку, показывая, что разговор можно считать оконченным. – Но я должен это выяснить. *** Джон возвращается в санчасть, не найдя ничего, что бы продвинуло их в разгадке личности Сфинкса. Ему надо совершить последний за эти сутки обход своих двух пациентов, дать Кларку лекарства и можно идти спать. До зари всего несколько часов. Ему остается всего какая-то пара шагов, когда раздается вопль.