Переплетение судеб

Хитоми неподвижной статуей сидела на кухне. Её лицо напоминало собой ничего не выражающую маску, а пустые глаза смотрели в никуда. Рядом с ней стоял нетронутый, давно остывший утренний чай. Казалось, что всё вокруг замерло и лишь громкое тиканье часов нарушало тишину, свидетельствуя о том, что время здесь ещё не остановилось. Стрелка переместилась на полдень. — Нужно идти, — одними губами прошелестела девушка, поднимаясь с места. Прихватив с собой немного потрёпанную сумку и сделанные ею дораяки, брюнетка вышла из дома. В глаза ударил яркий солнечный свет, Араи вяло поморщилась и продолжила свой путь. Впереди показался знакомый магазинчик цветов, который содержал клан Яманака. Ноги сами завели её туда. Приветливо зазвенел колокольчик над дверью. — Добрый день! Желаете что-то приобрести? — дружелюбно спросила девочка — блондинка, поправив свой шикарный хвост. — Можно мне колокольчиков,- глухо отозвалась брюнетка, неразличимым шёпотом добавив, — Он любил колокольчики. Помимо этого они как нельзя лучше подходили к её ситуации, ведь на языке цветов значили «благодарность». Жаль, что она редко выражала её ранее, когда было на то время. — Конечно! — нисколько не смутившись из-за голоса клиентки, бодро отозвалась блондинка и вскоре Хитоми предоставили желаемое. Поблагодарив продавца и расплатившись за цветы, Араи покинула магазин. — Приходите к нам ещё! — донеслось ей вслед, но она уже не услышала. Медленно шагая вперёд, брюнетка погрузилась в некое подобие транса. Мимо неё проплывали серые силуэты жителей деревни, они переговаривались о чём-то, шутили, смеялись и радовались погожему дню, но девушка не слышала их. Окружающие звуки для неё затихли, назойливый солнечный свет затух и лишь мерный стук собственного сердца вторил шагам. Так она и шла, отгородившись от мира чёрно-белым, глухим ко всему барьером. Постепенно картинку людных улиц сменила иная обстановка, но девушка продолжала идти, пока её ноги сами собой не остановились. Грустный взгляд медовых глаз упал на белый камень с выгравированным на нём именем и символом деревни листа. Хитоми медленно опустилась на колени. Тонкие пальцы прошлись по сухо выбитым иероглифам. — Ну, здравствуй, Мамору,- тихо прошептала девушка, — А я тут принесла твои любимые дораяки… Ты всегда ел только их в свой день рождение,- удушающий ком встал в горле, мешая говорить, — М-мы п-покупали их тогда чуть ли н-не килограммами, но теперь… У м-меня наконец стало получаться делать их самой… тебе бы понравилось, н-наверное. Первая слезинка скатилась по щеке, но Араи быстро стёрла её и, стараясь сохранять былую отстранённость, начала приводить в порядок надгробье. Найдя в сумке тряпочку и бутылку с водой, девушка бережно протёрла чуть загрязнившийся могильный камень, убрала засохшие цветы из ваз и, налив туда остатки воды, поставила новые. Расстелив салфетки на небольшом приступочке, Хитоми достала из сумки маленький свёрток и распаковала его, бережно выложив содержимое. — А вот и дораяки, — сорвался с губ шёпот. Вообще, оставлять на могилах что-либо, помимо цветов, в их деревне было не принято, но ей было всё равно. Выкинув всё лишнее и уже ненужное, она вновь присела на колени около холодного камня. Её взгляд был пуст, а перед внутренним взором стоял облик десятилетнего мальчишки с зелёными глазами и такими же чёрными как у неё волосами. Её старший брат, защитник и опора. Он заботился о ней, несмотря на то, что сам был очень мал, он не бросил её, когда рядом не осталось никого и… он погиб, спасая её. Мамору родился семнадцатого мая пятьдесят четвёртого года, после окончания второй мировой войны шиноби, где их родители и познакомились. Она же родилась уже в пятьдесят шестом. Он был всего на пару лет старше, но при этом всегда вёл себя очень по- взрослому. В пятьдесят восьмом началась третья мировая война. Все шиноби, в том числе и их родители, ушли на передовую. Многие, как и они, не вернулись назад. Конкретно их родителям просто не повезло, они столкнулись со слишком свирепым противником. Тел не нашли. Хитоми почти не помнила отца и мать, ведь когда они ушли на войну, ей было всего два года, а с фронта домой они возвращались крайне редко и лишь на несколько дней. Их образы сохранились в памяти лишь расплывчатыми пятнами, и те состояли в большинстве своём лишь из слов брата. Мамору, которому на момент их ухода исполнилось всего четыре, всегда говорил младшей сестрёнке, что они были прекрасными людьми, сильными шиноби, которые очень любили друг друга… и их тоже. Жаль, что на этом кладбище нет даже их номинальных могил, которыми иногда обзаводились такие же «утерянные тела» шиноби с богатыми родственниками, ведь девушке хотелось бы отдавать дань памяти и им. Хотя в округе всё же присутствовало одно место, где сохранились их имена. Чёрный монумент, со списками погибших на миссиях шиноби, но оставлять цветы и скорбеть там… это как-то неправильно. Конечно, их родители умерли не в первый же год войны. Они исчезли в шестьдесят третьем, в июне, когда до окончания боёв оставалось всего несколько месяцев. Ей тогда было шесть, почти семь, а Мамору девять и он уже окончил академию шиноби! Да, по современным меркам он рано начал свой путь ниндзя. Однако в этом нет ничего удивительного, его острый ум, который оказался гениальным, и обстоятельства тех лет не оставили ему выбора. Больше всего во всём этом удивляет то, что их не разлучили тогда. Ведь после смерти родителей она, являясь простым ребёнком, должна была попасть в приют. А брат, несмотря на свой статус шиноби, который подтверждал его самостоятельность и умственную зрелость, ещё не имел права брать на себя ответственность за неё… Но они всё равно остались вместе. Хитоми не знала, как так вышло, а Мамору ей об этом не рассказывал, ведь в детстве подобные вопросы её не интересовали. Сейчас же она очень жалела, что не посчитала нужным узнать об этом тогда. Будучи уже взрослой девушка предполагала, что брат изрядно потрудился ради этого и возможно даже заключил некоторые договорённости с Хокаге, ведь с того момента он стал появляться дома значительно реже, чем ужасно расстраивал эгоистичную сестру, требующую к себе всё его внимание… Однако «взрослость» Мамору проявила себя не только таким образом. Он, несмотря на активную пропаганду в деревне и свой юный возраст, трезво оценивал опасность жизни шиноби и потому не пустил младшую сестрёнку в академию ниндзя. А ведь в те времена она грезила этим, мечтала стать куноити, пойти по стопам родителей и брата. Тогда они поссорились… очень сильно поссорились. Ох, как же она злилась на него, в сердцах кричала больно ранящие слова, говорила, что ненавидит, а он слушал и тихо повторял, что когда-нибудь она поймёт. Так и случилось, спустя годы она действительно поняла, вот только поблагодарить уже не успела, ведь настал шестьдесят четвёртый год. Год его смерти… Солёные капельки упали на холодный камень. — Мне тебя не хватает,- тихо сказала Хитоми шмыгнув носом, — Я… я скучаю, братик. Мне так жаль… прости меня… п-пожалуйста, п-п-прости за всё! — брюнетка всхлипнула жмуря глаза, — Мне… мне так хочется вновь увидеть тебя… или хотя бы узнать как ты там… как мама, папа? Мне так хочется с тобой поговорить! Сказать… о том, как… как же мне жаль… извиниться. Поделиться с тобой тем, что я чувствую… обнять тебя, как раньше… рассказать, что со мной случилось за все эти годы, как тогда за дни твоего отсутствия… Сейчас я бы многое отдала, чтобы ты был рядом, был жив… Слипшиеся от ещё сдерживаемых слёз реснички дрогнули, покрасневшие глаза вновь пробежались по иероглифам. Мамору Араи. Как горько на губах. Вдруг она грустно усмехнулась, припомнив о встрече с Какаши. — Эх, кстати говоря о «случилось»-, девушка вновь шмыгнула, утирая подступившие слёзы, — Помнишь того серебреноволосого мальчика? Мы с ним недавно наконец-то встретились… И знаешь… похоже… похоже он мне нравится. Нет, он точно мне нравится! Сильно… И да, я помню, что тогда винила его во всём! Знаю… знаю, что кричала о ненависти… но похоже в детстве это было моё любимое слово, не правда ли?- она судорожно вздохнула подавляя очередной всхлип. Рыдания даже поле стольких лет неистово рвались наружу. Говорят, время лечит, но видимо не в её случае. Порой ей казалось, что с каждым годом всё становилось только хуже, но этого же не могло быть?  — Ох,— вновь тяжело вздохнув продолжила «беседу» брюнетка- Мне так жаль, Мамору… Я ведь теперь, могу сказать тебе всё совсем по другому, без тех жутких истерик и воплей… Но у меня у-уже не выйдет, я… никогда, никогда не смогу этого сделать! Ками, какая же я глупая! — она закрыла лицо руками, сдерживаясь из последних сил. Прошло немало времени прежде, чем ей удалось немного успокоиться. Тогда Хитоми с трудом отняла руки от лица, — Знаешь, мне всегда хотелось узнать… мама и папа… Вы встретились? Жаль, что я их почти не помню…передавай им привет, скажи, что я… я,- рвущиеся наружу всхлипы вновь мешал говорить — Я люблю их… и тебя, братишка, очень очень люблю! Слёзы полностью закрыли ей обзор и она больше не сдерживала их. Они градом покатились по щекам, а её тело задрожало от беззвучных рыданий. Пряча лицо в руках, она отчаянно заплакала, позволяя всей накопившийся боли уйти через слёзы. Сложно сказать, сколько Хитоми просидела возле могилы брата, прежде чем мокрые дорожки на её щеках стали засыхать, стягивая повреждённую солью, припухшую кожу, а её плечи перестали подрагивать от всхлипов. Ушедшие слёзы оставила после себя внутри лишь пустоту и невероятную усталость. Последний раз зажато выдохнув, брюнетка начала медленно собираться. За проведённые на кладбище часы её ноги затекли и она еле устояла на них. Когда микроскопические иголочки перестали пронзать кожу, она, неуверенно пошатнувшись, сделала шаг от надгробья. Дома её ещё ждали не многочисленные житейские дела, вроде подготовки к предстоящим рабочим будням. Но, перед тем как вернуться в повседневность, она обернулась, бросив последний печальный взгляд на могильный камень. — Мне пора идти… Я люблю тебя, братик. Я… скоро приду к тебе снова. Обещаю… пока. Надев на плечо сумку, Хитоми медленно побрела прочь. На сердце тяжёлым грузом висела тоска и чувство вины… Она винила себя за те слова, что говорила брату при жизни, но ещё больше её тяготили события того дня, когда он погиб…