long live the liar

Крем с ореховой стружкой выглядел замечательно — пышно, точно платья Элизы, скрывающие в своей белизне стальные скальпели. Кто знает, что навело Мори на это сравнение: может, то, что ему был известен рецепт этого десерта, и миндаля там не предполагалось, может, легкая небрежность оформления, может, холодные и злые глаза официантки — совсем не такие, какие полагалось бы иметь хорошенькой девушке, в перерыве между занятий подрабатывающей в кафе. Фукузава-доно не любил сладкое и заказывал обычно что-то «на ваш вкус», поскольку считал неуважительным появиться в подобном месте и ничего не попробовать, а еще был слишком честен. Предпочитающий побеждать врага в открытом бою, он нередко забывал о том, что существовало бессчетное количество подлых способов избавиться от мешающего человека, не задействовав при этом ни меча, ни ножа, ни пистолета. Мори же по праву считал себя мастером таких вещей: забытая женская перчатка на столе важного чиновника могла привести к военному конфликту на севере Африки, расстегнувшаяся булавка на пиджаке министра — к пышным похоронам, небрежно оброненное слово в нужной компании — к паре-другой трупов, выловленных рыбаками в субботу. Всем этим он искренне наслаждался, и все же старался, чтобы его старый враг об этом не узнал: Фукузаве-доно следовало оставаться символом мира и доброты, прямым, словно его катана, и верным своим принципам, а стилетом в изящном рукаве или прозрачной капсулой, растворяющейся в бокале, Мори предпочитал быть сам. Тем не менее, это не значило, что Фукузаву-доно подобное никогда не затронет. Но оно затронуло раньше, чем Мори предполагал — позорный просчет, когда это созданиям тьмы и теней позволен был такой оптимизм — и теперь он сидел в легкой растерянности, не до конца уверенный, как следует поступить. Проще всего было рассказать правду — проще, понятнее, легче — но тогда люди, затеявшие это, испарились бы подобно утреннему туману, и кто поручился бы за то, что за первой попыткой не последовала бы и вторая — возможно, куда более удачная. Еще проще было бы ничего не делать — Фукузава-доно долгое время был наемником и наверняка умел справляться с различного рода… затруднениями, пусть это бы и стоило ему пары-тройки новых шрамов, но сама мысль об этом вызывала злость. И пусть Мори никогда не любил действовать иррационально, с чувством, что свернулось в его груди словно кошка с острыми коготками, приходилось считаться. Оптимальное решение нашлось быстро: он без объяснений пододвинул к себе пирожное. И улыбнулся. Фукузава-доно сбился на середине речи — Это был мой десерт. — Ах, но это нечестно, что у вас больше крема, чем у меня, к тому же, вы его совсем не любите, — пропел Мори, надеясь, что слова его звучат достаточно правдиво. Фукузава-доно обреченно вздохнул, но покорно передвинул к себе чужую тарелку с яблочным пирожным. Что делать с «добычей», Мори не знал — это было крайне импульсивное действие, без долгоиграющего плана. Есть самому точно не вариант. Элиза, ковырявшая десертной ложечкой свой убийственной сладкий морковный торт (состоявший, разумеется, вовсе не из моркови), тихо вздохнула и приоткрыла рот. — Ам, — пояснила она. — Я хочу это съесть, глупый Ринтаро. — Прости, что не понял сразу! — заворковал над ней Мори. — Ложечку за меня, ложечку за Фукузаву-доно… В туалете, куда Мори ненадолго отлучился через десять минут, Элиза возникла бесшумно, как призрак. И недовольно упёрла руки в бока. — Идиот, — сказала она устало. — Это было совсем не вкусно. Теперь мне придётся исчезнуть, и всё по твоей вине! — Извини, — ответил Мори. Ценности в этом слове не было никакой: они оба знали, что он, хоть и не любил расставаться с ней даже ненадолго, поступил бы точно так же, предоставь ему вселенная шанс переиграть. Он так и не посмотрел ей в глаза, ощущая себя виноватым, но проследил в зеркале, как растворились в воздухе алый росчерк платья, белые гольфики, золото волос, и лишь после этого вернулся в зал. Фукузава-доно приподнял бровь, но отсутствие милой Элизы никак не прокомментировал. Официантка уже унесла поднос с грязной посудой, и Мори похвалил себя за то, что заранее сложил ее так, что оставалось совершенно непонятно, кто и что ел. Предусмотрительность никогда не оказывалась излишней. Не оказалась она излишней и в этот раз: их окружили в переулке, спустя пятнадцать минут после того, как они вышли из кафе и решили срезать путь до площади с фонтаном через дворы. Мори ожидал засаду: после пирожного глупо надеяться, что их оставят в покое. Точнее, как бы странно это ни звучало, его. Мысль обожгла, как пролитый реагент. Мори быстро взглянул на Фукузаву-доно и сделал шаг назад — в переулке не так много места, чтобы сражаться рука об руку, зато спина к спине — вполне достаточно. И всё-таки на них бросились быстрее, чем Мори успел сказать хоть что-то (язвительную колкость, вывести противников из себя, чем он обычно и занимался), решили не давать форы и задавить количеством. У всех были пистолеты, но они, вероятно, не до конца осознавали, на кого именно рискнули их направить. На посиделки в кафе Фукузава-доно не брал катану. Для него не существовало принципиальной разницы между тем, чтобы сражаться холодным оружием или руками. В крайнем случае подошла бы и палка. Фукузава-доно всегда был способным, и этот раз не исключение. Сперва он обездвижил противников и забрал оружие, чтобы «дети» не поранились. Лишь после, убедившись, что они упрямо пытаются отнять жизнь, забрал её сам — быстро и точно, не растягивая агонию. Ах, какой добрый человек. Мори испытал смесь из досады, раздражения и восхищения, глядя на то, как спокойно Фукузава-доно вытер руки о чужую одежду. — Я не собирался их убивать, — вдруг сказал тот, глядя на кровь у своих ног с непонятным выражением лица. — Тебе стоит проворачивать свои дела более аккуратно. Почему они вообще полезли к тебе здесь? Фукузава-доно не знал, вдруг понял Мори. Фукузава-доно думал, что их целью был босс портовой мафии, но без сомнений ринулся в бой, будто бы ему все еще платили за работу телохранителя, будто бы не прошло четыре года с того, как его катана отнимала жизни (как он сражался для и ради Мори). Ему даже в голову не пришло потребовать ответную услугу. Какая глупость, как можно быть таким недальновидным! Злость на необъяснимую и бессмысленную чужую заботу разлилась в грудной клетке неясным теплом. Мори не нуждался в ней больше и не мог на нее полагаться. Ситуация напоминала падение на доверие, только наоборот: когда ты напрягаешь мышцы, ожидая удара о пол, а вместо этого тебя ловят уверенные руки, и тем неприятнее вспоминать, что ты не имеешь на это ни малейшего права. Как бы теперь отреагировал Фукузава-доно, если ему рассказать о яде и настоящих мотивах этой банды, сменило бы это усталое, раздражающее спокойствие удивление или растерянность? — Понятия не имею, — легкомысленно отозвался Мори, задумчиво глядя на небо: собирался дождь, и он не захватил с собой зонт: надо будет взять один с перил у перекрестка, милая Элиза наверняка рассердится, если он промокнет. — Они, наверное, не читали Лаоцзы. Во рту стоял мерзкий привкус лжи, сладкий, похожий на миндальный крем.