Сталь и Снег

А вы хоть раз ощущали тот непонятный момент, когда после шумного праздника или вечеринки, остаются два пьяных человека на кухне и начинают говорить о смысле жизни? И разве тут кто-то поймёт какой-то смысл, если он трезвый. Так к чему это я. На кухне, после обсуждений нашего «отличного» плана действий по борьбе с Эго Инком, остались я и Гастер, остальные пошли восстанавливать силы. А ведь после такого насыщенного дня, полный сюрпризов и неожиданных поворотов, уж точно стоит отдохнуть. Я бы тоже не прочь отправиться в объятья мягкой кроватки, утонуть в мягких одеялах, подобно камню в просторном синем море, но что-то меня останавливало. Покинуть такое странно-молчаливое общество доктора, несмотря на голову, полную мыслей и трясущиеся ноги, казалось самым верным решением. Мне хотелось думать, что это не личные чувства к нему, на подобии любви, долга или еще какой-нибудь сопливой хрени, а его душа во мне, что дает мне жизнь. Это она не хочет уходить от того, в ком жила много лет, а может быть и продолжительных веков.   Скелет сидел на своем месте, как и я, расписывая какие-то формулы корявым непонятным почерком в блокноте, только потом я поняла, что это был совсем другой язык, невиданный мной раньше. Я же сидела за столом и читала старую пыльную книгу, что пропиталась запахом виски и свечей, которую нашла еще в первый день моего пробуждения от трёхнедельного «отдыха». Просто руки не доходили прочитать её, ведь с этими скелетами не соскучишься. Почему-то мысль, что скоро все закончится, меня не радовала совсем и я даже не хотела, чтобы они уходили. Мне не хотелось возвращаться к обычной жизни, ведь те приключения наконец разбудили меня от «комы», и оставлять все как было, казалось неправильным и странным. Просто… В груди все странно сжималось и ком в горле начинало першить от этих мыслей. — Ира, — заботливо позвали с другой стороны стола. Скелет еле заметно улыбался мне, а взгляд огоньков магии казался усталым и измотанным. Не было той привычной дьявольской усмешки и упрёка. Ничего. Лишь какая-то тихая искренность. — О чем ты задумалась? — Просто читаю книгу, не ясно что-ли? — неуверенно отмахнулась я от вопроса, поднеся книгу, чтобы скрыть растерянное лицо. Я и правда слишком сильно задумалась о будущем. — Ира, — снова послышалось знакомое имя по ту сторону книги. —Ты читаешь одну и ту же страничку около получаса. О чем она? —… О девушке, — неуверенно сказала я, пытаясь быстрее выхватить нужное со страницы. Книгу аккуратно отодвинули, давая понять, что ложь раскрыта и дальше скрываться нет смысла. — Что тебя беспокоит? — усмехнулся доктор как-то устало. Его догадливость порой пугала. Я посмотрела на него внимательно, подмечая новые детали, которых раньше не замечала в упор. Его разрез одного глаза, трещины на черепе, что расползлись по всей вытянутой черепушке, совсем не портят внешность, а скорее добавляя шарма. Все в нем казалось каким-то прекрасным по своему. Совершенство в несовершенном? Скорее так и было. И мне это в нем нравилось, как и улыбка, манера общения, по-философски задумчивое лицо. —…Гастер…как подавлять в себе чувства, которых не хочешь замечать? — спросила я в ответ, печально вздыхая полной грудью, но в легких упорно застрял камень. Слова мне давались тяжело. Было тяжелом и то, какая тишина стояла вокруг нас, надвисая мрачной тяжелой тучей. Сама ситуация напрягала, а это затишье перед бурью пугало намного больше. — Я мог бы прочитать тебе лекцию по этому поводу, но не хочу. Мне слишком тяжело сейчас что-либо говорить. — Тоже чувствуешь это напряжение? — Да. Мы замолчали, снова уткнувшись в свои записи и книги. Мне не нашлось, что сказать ему сейчас, как и доктору не нашлись те нужные слова для меня. У нас обоих крутился мотив слов, но вот мозги никак не связывают эту цепочку. Я вздохнула, поднимая голову к потолку, понимая, что сейчас в очередной раз просру свою жизнь. Снова останусь одна. Одиночество. Страх. Ненависть к себе. Все это поедает изнутри, словно червем, что засел в дольках яблока. Я осторожно сжала ночнушку в районе груди, потому что боль внутри заставляла плакать от жалости к себе. Как же…больно. — Гастер, — позвала я снова осторожно, прерывая его глубокие раздумья. — Что? — уже раздраженно ответил доктор. — Я люблю тебя. — Что? Я отпустила голову, разминая шею движениями. Вин Дигс спокойно смотрел на меня, отложив ручку и блокнот. Он впервые выглядел заинтересованным в разговоре и даже, кажется растерянным. — Доктор Вин Дигс Гастер. Я люблю тебя, черт возьми, — уже более уверенно произнесла я, но лучше мне от сказанных слов не стало. — А я думал, что ты никогда этого не скажешь, — довольно улыбнулся скелет, откидываясь на спинку стула. — Как насчет французского поцелуя? — Иди к черту, — кинула я, скрывая лицо в ладонях. — Ты все же добился своего. Ты добился, чтобы я страдала. Чтобы мне было больно от мысли расставания. И мне больно. Я хочу рыдать навзрыд, но слез нет. Нет сил сказать, что хочу тебя обнять, смотреть за тобой, видеть тебя. Ты просто больной ублюдок. — Продолжай, — подтолкнул довольный монстр, наклоняясь ко мне через стол. Его заинтересованность завораживала. — Я не хочу, чтобы вы уходили, покидали меня. Я хочу быть эгоисткой. Хочу. Хочу! Хочу!!! Так много слов, но мыслей нет. Вопросы о любви — самые сложные, неизбежные и бессмысленные одновременно. Можно думать о любви как о чувстве, о влечении, привязанности. Иногда любовь существует как наваждение, обсессией, страстное желание находиться рядом с другим человеком, поглощать его и раствориться в нём полностью. Тогда может быть трудно сохранять контакт со своими потребностями, человек плохо ест и плохо спит, места себе не находит в этом пустом мире. Я знала пример такой страсти, когда любая разлука была так невыносима, что героиня этой истории приходила домой с работы и пила снотворное, чтобы во сне пережить ожидание любимого. Это чувство кажется вечным, ощущение времени стирается. Оно сродни голоду или жажде, которые кажутся невыносимыми и грозят разрушить, если их не утолить. И ты заставил это испытать. Заставил страдать меня. — Я хотел увидеть тебя, — усмехнулся Гастер, подпирая тяжелую голову руками. — Мне было с самого начала интересно, что прячется за личиной твоей молчаливости и скромности. В нашу первую встречу ты заплакала, но вот глаза все также веселились, словно это была игра. Ты никогда не показывала настоящую печаль или обиду, продолжала улыбаться для Миры, не желая этого сама. Я просто хотел увидеть то, что скрыто с чужих глаз.  — И ты доволен? Твой эксперимент удался? — Даже больше, чем я предполагал, — честно ответил доктор, пожав плечами. Его пальто упало на пол, а сам он остался в белой рубашке, что просвечивала еле заметные ребра. — Не нальешь чаю, дорогая? — Ты издеваешься? — скривилась я, вставая. — Хотя кого я спрашиваю? Ты ведь больной на голову. — Я тоже тебя люблю, Ирис, — продолжал издеваться довольный Вин Дигс. Теперь он не казался раздраженным или усталым, сейчас в нем впервые проснулось что-то детское и по истине своей глупое. Неужели, мое признание так подействовало на него? Что ж, главное чтобы во время битвы он не учудил чего. — Гастер. А можешь рассказать о душах монстров? Чем они отличаются от наших кроме силы? — невзначай спросила я, наливая кипяток в кружку. — Что ж. Раз у меня появилось настроение благодаря тебе. Я могу кое-что интересного рассказать, — хохотнул Гастер. — Ирис. Посмотри на меня. Я повернула к нему голову, оторвавшись от заварки. В руках он держал белоснежную, как снег в лунную ночь, сердце. Только было оно перевёрнутое острым концом в верх и ели блестело в такт дыхания Гастера. Я сложила руки на груди, подавляя жуткое желание подойти и пожмякать, как плюшевую игрушку, ведь это Душа, а не игрушка. Скелет хмыкнул, а руки, что постоянно парили за его спиной, дали знак подойти ближе. — Не бойся, — шепнул он тихо, а по моей спине пробежал целый табун мурашек и в горле внезапно пересохло, словно пустыня поселилась во рту. Черт, если я от голоса чуть не ко…если от голоса мне так приятно, я боюсь представить что станет апогеем моего блаженства. Я медленно протянула руку, чуть касаясь мягкой прохладной души. Словно кусочек чистого льда положили тебе в ладонь, но внутри горит жаркое пламя страсти, что греет своим теплом даже холодный лед, но не в коем случае не растапливая его, не обжигая. Я чуть больше надавила пальцем Душу, понимая, что внутри есть маленькие комочки чего-то шершавого, но не менее приятного. Гастер чуть сморщился, но хищная улыбка так и не сошла с его лица, как и не отвел он свет чистых огоньков от моего заинтересованного лица. Его хриплый голос продолжал шептать очередную лекцию. — Наши души не такие сильные как у людей, но мы намного больше расположены к магии. Наши сердца почти полностью состоят из магии и чувств. Поэтому, когда человек дарит подарок он не будет чувствовать тот спектр эмоций, что испытываем мы в этот же момент. Когда монстры целуются, их души объединяются на этот момент и делятся своей энергией между частицами душ. Это словно химическая реакция между металлами и оксидами. Они окисляют друг друга, восстанавливают и в итоге выделяют осадок. Новую частицу души. Нового монстра. Так родились многие. Так родился я. — Как Папирус и Санс. Кто была их матерью? — сразу задала я вопрос, присаживаясь рядом на корточки, все также продолжая чуть сжимать сердце монстра. Разговор мне был неинтересен, но все же диалог я поддержала. — Они были воссозданы искусственным путем, по такому принципу я и восстанавливал тебя. Мой народ истребили люди еще в войне давным-давно. Всех до одного, кого я знал, кого любил, кем дорожил. Я единственный, кто остался жить и нести бремя одиночества. Санс стал моим самым первым экспериментом по биохимии. Я взял частичку своей души и тела, а затем стал растить, но, к сожалению, отец из меня не очень вышел. — Он вырос настоящими ленивыми костями, — усмехнулась я, обрадовавшись собственной шуточкой в стиле Санса. — Точно. Я вырастил его ленивцем. А когда он попросил брата, я не смог отказать, я же ещё и безотказный отец. Теперь я учёл все ошибки и создал Папируса, — продолжил тем временем Гастер. — Но к тому времени я работал еще над Ядром. Это был мой самый крупный проект в жизни, самый грандиозный и полезный для народа. Чертежи были созданы еще задолго до Санса, поэтому иногда я считал, что Ядро для меня важнее чем дети. Ядро могло бы обеспечить хорошую жизнь в подземелье, но частые неполадки и ошибки при строительстве тормозили проект. А затем я сам попал в свою же построенную ловушку. Ядро стало часто перестраиваться и меняться, а когда пришел к месту очередной неполадки, пол подо мной предательски разошелся и я упал в свое же творение. Я стал не первой и не последней жертвой Ядра. — Жуть. — Ты мне чай приготовила? — засмеялся Гастер, резко отходя от темы.