Может ли любовь спасти ?

Раннее утро озарило лес солнечными лучами. Солнце вскарабкалось на горизонт, прорезало золотистой полоской пепельно-серое небо, затянутое ночными тучами. Привычное дневное пекло еще не началось, по земле тянулся едва различимый туман, оставляя за собой капельки росы. Аникей проснулся рано: предутренняя прохлада разбудила. Сонно потянувшись и плеснув на лицо горсть холодной воды из кадки, он вышел на крыльцо и оглядел двор: острог еще спал. Только перекрикивались где-то среди ветвей птицы, да Финист стоял чуть поодаль, прислонившись плечом к свайке и опираясь на свой лук. Надо же, вышел… И как же он нашел в себе силы подняться так рано! Только давеча ранен был, весь день и полночи пролежал без памяти, а нынче уже поднялся. Однако вслух Аникей не сказал ничего и улыбнулся: — Утро доброе, брат Финист. Тот лишь кивнул в ответ: суровый, твердый, как скала, непоколебимый. Когда б Аникей сам, своими ушами не слыхал, как он свой обет нарушил, не поверил бы ни за что. И никто не мог объяснить, отчего он на это решился: то ли не в себе был, раненый, когда в голове все путается, как от хмеля крепкого, то ли и вправду помочь хотел и не знал, как иначе. Однако что сделано, то сделано, слово — не воробей… Не сокол. — Ты зачем же встал так рано? В ответ Финист лишь пожал плечами и, вопросительно взглянув на него, указал в сторону ворот. Прогуляемся? А чего бы и нет, когда солнышко так заманчиво пригревает да холодный туман разошелся. Аникей, насвистывая, сунул за пояс топор, оправил рубаху и уже хотел было идти за другом, как вдруг недовольный оклик заставил его обернуться. — Ну и куда это вы собрались в такую рань? — спросил Вышень. — Ладно этому не спится, — он мотнул подбородком в сторону уходящего Финиста, — ты-то чего вскочил? — Денек хорош, — хитро прищурился Аникей. — Гулять собрались. — А нас возьмете? — пробасил с крыльца Бус, зевая и потягиваясь. Аникей пробормотал что-то неразборчивое, оглянулся на Финиста, тот снова неопределенно повел плечом: пускай, мол, идут, коли хочется. Нам друзья не мешают. Лес сгущался и темнел, словно снова Свирскую землю окутали сумерки. Под ногами мягко шуршала палая листва, высокая трава цеплялась за сапоги, кое-где хлюпала болотная грязь, и Аникей спешил уйти, догнать товарищей: как бы снова проклятую ведьму с зелеными косами не повстречать. Бус не расставался с колючей дубиной, Финист и Вышень то и дело оглядывались, словно искали чего, и вдруг лучник остановил своего спутника, придержав за плечо, указал ему на придорожные заросли черники. Присел на одно колено, рассматривая листву, потом оглянулся на противоположную сторону. Вышень нахмурился, кивнул. — Аникей! Глянь-ка, — он взял его за плечо, подвел к зарослям. — С кустов роса сбита. Слева еще держится, а справа нет больше. Не иначе, проходили тут. Не успел он это сказать, как совсем рядом зашуршали сосновые ветви, с шумом взлетела стайка вспугнутых птиц. Аникей выхватил топоры из-за пояса: — Разбойники! Ну-ка, ребята, сделаем, чтобы они дорожку к острогу забыли к чертовой матери! С криком, гиканьем и свистом на поляну вылетела целая ватага. Эк их много-то, не счесть! Нет Молявы, так, знать, другой выискался? А вот, кажись, и он, пронеслось в голове у Аникея, когда вперед всех выскочил невысокий, но крепко сбитый лохматый парень. В руках у него была остро заточенная рогатина, оба конца которой были наставлены прямо на молодого дружинника. Аникей присвистнул и, поигрывая рукоятками топоров, с видом беспечности двинулся к нему. — Потеряли своего батьку, да? — задорно крикнул он, останавливаясь на самой середине поляны. — А что, без Молявы много навоюете? Краем глаза он успел заметить, как Бус сказал что-то на ухо Финисту, и тот, сняв с плеча лук, исчез среди деревьев. Где-то совсем рядом крикнул сокол, его серая тень мелькнула за туманом и пропала. Новый атаман, тот, что вышел против дружинных с деревянной рогатиной, криво усмехаясь, вдруг сорвался с места и бросился на Аникея. Тот сперва шутливо отбивал атаки четверых лиходеев, успевая видеть, как Бус и Вышень справляются со своими противниками, а потом понял, что на удачу да на свою легкую руку понадеялся зря. Уж больно много было разбойников, да сильны они, будто железные. Едва Аникей с одним справился, как со спины навалился другой, третий, еще один. Топоры свистели в воздухе, то и дело в лицо, на рукава алым калиновым соком брызгала кровь. Аникей чувствовал, как по вискам, груди, шее сбегают влажные дорожки, что топорища в руках вдруг тяжелыми стали. Прыгнув вперед, ухватился за наставленную на него заостренную палку, с треском сломал ее пополам, но не заметил, как противник выхватил из-за пояса нож. Падая, разбойник зацепил коленом его ногу, повлек его за собой и, пока воин поднимался, размахнулся лезвием и коротко ударил. Небо и земля вздыбились, местами поменялись. Аникей рухнул на колени, пошатнулся. В глазах потемнело, и он медленно опустился ничком на землю, сырую от росы и крови.

***

С того момента когда они ушли, весь острог уже проснулся. Привычно направился в церковь батюшка Никон, принялась хлопотать по хозяйству Лада, вышел в кузницу хмурый и полусонный Кречет. За церковным подворьем, где висели выпиленные дощатые мишени, Евпатий в шутку сражался с маленьким Фофаном, учил его держать удар и направлять ручонку крепче, а старший дружинник, искоса поглядывая на них, колол дрова. — День добрый, дядя Годун! Аникея не видал? — с улыбкой поприветствовала его девица с поклоном. Тот с размаху воткнул топор в пень, смахнул с лица упавшие волосы и обернулся. — День добрый, Ладушка, — кивнул дружинный. Привычно скользнул взглядом по острогу, но парня не заметил. Да и Вышень куда-то запропастился: вечно околачивается рядом с амбарами, где травы сушатся, а нынче нет его… — Да что-то не видно его. Брат Курган! — А? — из-за бревенчатой стены со сломанной доской выглянул Курган, чинивший крылечко. — Наши где? — А леший их знает, — откликнулся он. — Небось, пошли прогуляться. Есть захотят, придут! Но солнце медленно взбиралось на горизонт, а их все не было. Лада сходила до реки, Фофан начистил вощеных дощечек и убежал к батюшке, учиться — четверо новгородцев не возвращались.

***

Мрачную шутку Аникея сперва не восприняли всерьез, а после и поняли, что он был неправ. Новый атаман лесных лиходеев дрался не хуже Молявы, да, пожалуй, и лучше: тот словами бил наотмашь, а этот и с оружием не худо справлялся. Вышень заметил, как товарищ упал в нескольких шагах от него, и, отбросив новую разбойничью атаку, крикнул: — Бус! Скажи Финисту, пускай птицу свою в острог пошлет! Одним нам тут, — он нырнул под занесенную руку разбойника с ножом, вывернулся и отступил к дереву, — делать нечего! Лесная толпа все теснила их к краю поляны. Вышень нагнулся, пропуская мимо уха стрелу со знакомым белым оперением, а потом, чудом увернувшись от летящего клинка, брошенного кем-то в ответ, вдруг понял, что стрел нет больше. И среди шума боя, звона клинков и ругани щелчков тетивы уже не слышно.

***

— Годун, гляди-ка, — указал Курган в сторону скатной крыши сарая. На нее присел сокол со знакомым серебристым оперением. Он то садился, то взлетал и с тревожным криком кружил над острогом. — Вот дела, Финиста помянешь, а птичка его тут как тут. Никак, беда с ними, один бы сокол не воротился! — Плохо дело, коли так вьется, — хмыкнул воевода. — Птица, а и та беду чует. Выручать надо. Евпатий! Ну-ка за мной, — приказал он и, не дожидаясь товарищей, проверил, легко ли ходит меч в ножнах и двинулся к воротам. Идти им долго не пришлось: сокол увлекал их за собой, с дороги все дальше в лес. Изредка попадались следы, сломанные в зарослях ветки, и, наконец, издали, а потом и вблизи послышался шум драки. Лязг оружия, крики, стоны раненых, хлюпанье грязи под тяжелыми сапогами… Не сговариваясь, Годун, Курган и Евпатий зашли с трех сторон. Бус и Вышень все еще держались, но и им было тяжело. Приняв несколько ударов на свои мечи, Курган понял это сразу. Но допустить разбойников к острогу означало позволить им атаковать, подпустить к беззащитным бабам да детишкам малым… Отбивая атаки и укладывая ворогов «отдохнуть», Курган пробирался ближе к сражающимся товарищам, не замечая тяжести оружия. Все стихло мгновенно, совсем неожиданно. Последний лиходей, тот, что с рогатиной был, вдруг упал, рухнул, как подкошенный, на траву, и Курган, брезгливо оттолкнув его от своих ног, кое-как отдышался, подошел с друзьям. Бус тяжело опирался на свою дубину, Вышень уже выискивал глазами травы, Годун, опустившись на одно колено, осматривал Аникея. — Что там? — заглянул Курган через плечо ему. — Живой? — Да живой, что ему станется, — протянул воевода. — Ранен он, крови много потерял. Нож глубоко вошел, мне не вынуть. В острог надобно… — Что-то стрелка нашего не слышно, — пробасил Бус, тревожно оглядывая поляну, ища глазами друга. Ответом ему был отчаянный соколиный клекот и хлопанье крыльев. Рванувшись напролом в кусты за птицей, Бус и Вышень увидели и лучника: он стоял к ним спиной, обессиленно привалившись плечом к дереву, и пытался вытащить стрелу. Оперение и древко стрелы и его руки были все в крови, пальцы скользили вдоль кольчуги, но от стрелы избавиться никак не удавалось. — Э, брат Финист, куда ж тебе сражаться! Больно рано ты вскочил, — Бус подбежал к нему, — да опять из огня да в полымя! Дай-ка я, — он потянулся рукой к стреле, засевшей под самым плечом лучника, и резко дернул. Финист стиснул зубы от боли, запрокинул голову, дыша тяжело и прерывисто, и вдруг медленно сполз по стволу на землю. Руки его были залиты кровью, острый железный наконечник пробил кольчугу… Бус подхватил его под руки, пытаясь удержать, но напрасно звал и пытался докричаться: лучник снова впал в беспамятство. — И он, — со вздохом заметил подошедший воевода, сердито поглядев на Финиста, который бессильно повис на руках друга-силача. — И ведь сказывал: не отлучаться! Нет! Пошли! Расхлебывать теперь! — Не серчай, Годун, — Курган твердо положил руку на плечо ему. — Вышень с Прошкой помогут, да и дело доброе сделали, нынче нам только разбойников и не хватало! От крестоносцев отбиваться да от своих же, разбойники еще… — Ладно, Бог с ним, — хмурый воевода махнул рукой. — Дать бы по шее хорошенько, когда б не раны. Бус! Донесешь его? — спросил он, взглянув на Финиста. Великан подхватил его поудобнее и молча кивнул, вглядываясь в хмурое лицо друга. — Аникея на плащ положите, да поосторожней. С ножом-то этим худо пришлось… Вышень и Курган осторожно подхватили парня с земли и, стараясь не тревожить рану, положили на подстеленный воеводин плащ. Аникей, не приходя в себя, глухо застонал. Лицо его было бледным, точно неживым, но в такт неровному и сбивчивому дыханию на шее приподнималась грубая бечевка креста.