Может ли любовь спасти ?

Без новогородских гостей в остроге было тихо. Никто не дрался в шутку, не задирал кузнеца, не раздавался звон оружия и стук топоров. Жители крепостицы уже было начали беспокоиться, как вездесущий Фофан, маленький ученик батюшки Никона, спрыгнул с дощатого помоста у ворот и, не выпуская самодельный лук, с которым тренировался, промчался по подворью к церкви. — Батюшка Никон! Дядя Прохор! Там… там… — мальчонка налетел на десятника и остановился, переводя дух. — Что там, сынок? — наклонился к нему Прохор. — Да ты не спеши! Не то опять разбойники? — Там дружинные возвращаются! — выпалил тот. — Раненые есть! Дядя Прохор, открывай скорей! — Тише, Фофан, — подошла к нему Лада и, взяв мальчонку за плечи, отвела в сторону с дороги. — Не разглядел, кто там? — Неа, — помотал головой мальчишка. — Дядю Аникея увидал только. Лада побледнела. Крепче сжала плечи мальчика, так, что тот удивленно вскинул светлые выгоревшие бровки, но ничего не сказал. Наконец дружинные вошли; Прохор и Кречет бросились помогать, приняли плащ, на котором принесли Аникея. Лада, заглянув через плечо брату, испуганно ахнула и тут же зажала себе рот ладошкой: пробитая кольчуга молодого мастера была залита кровью, одна рука безвольно свесилась вниз, из-под разорванных кожаных щитков страшно поблескивало лезвие. Финист все-таки дошел сам, порой опираясь на сильное плечо товарища-богатыря, но и он выглядел немногим лучше. Только взглянув на Аникея да на него, Лада поняла, чем обернулась утренняя прогулка, прочитала все в тяжелом, суровом взгляде усталого лучника. Сердитый на свой маленький отряд, воевода приказал Вышеню кликнуть кого-нибудь из жителей острога себе в помощь и заняться ранеными. Знахарю такое дело было уже привычным. Финисту явно пришлось легче, и Вышень решил взяться сперва за его рану: не серьезную, но весьма неприятную. Промыв пробитый след от шальной стрелы, целитель обернул вокруг плеча стрелка повязку, смоченную в настое подорожника, земляники и калины, закрепил сверху сухой холщовой тканью и велел поменьше двигать левой рукой. Финист только криво усмехнулся в ответ: а лук чем держать? — и неспешно вышел из горницы. Что делать с Аникеем, Вышень сообразил не сразу. Его рана была куда серьезнее, чем у Финиста. Одно неверное движение, и нож мог войти еще глубже, тогда от него будет куда труднее избавиться. Молодой мастер потерял много крови, с тех пор, как кончилась битва, он так и не пришел в себя. Немного поразмыслив, Вышень высунулся в галерею и кликнул Буса. Тот отозвался сразу, чуткий и жалостливый к чужой беде. — Вот гляди, — Вышень подтолкнул его к столу, — возьми его за плечи да придержи, пока я нож вытаскивать буду. Если дернется мне под руку, беда, и так много крови потерял. Ну, давай. Одной рукой силач Бус прижал к столу плечо незадачливого мастера, другой крепко взял его за пояс. Вышень, подвинув поближе свечу, нагнулся и, разорвав на спине Аникея рубаху, долго колдовал над вошедшим лезвием, пока не извлек его. Осмотрел, поморщился, бросил на пол… Аникей вздрогнул под руками Буса и глухо застонал, попытался повернуть голову и впервые за все время вздохнул глубоко и судорожно. — Вот так, брат, давай, — Вышень приподнял его подбородок и плеснул в лицо водой из ковша. — Стонешь, значит, жить будешь! Отпускай его, Бус. Я теперь и сам управлюсь. Поди лучше пригляди за Финистом, как бы его опять не понесло прогуляться. — Да куда уж ему, — проворчал Бус. — Спать он лег, умаялся. Пускай спит, поправится быстрей. — И то верно, — согласился Вышень. Пока они говорили, он успел смыть с раны Аникея запекшуюся кровь и лесную грязь, смоченной в настое подорожника тряпицей протереть все порезы настоем из подорожника и коры ясеня и закрепить свежую повязку на ножевой ране. Когда он ненароком задевал особенно глубокие царапины, с сухих обветренных губ парня срывался стон, сквозь который можно было разобрать слова. Наклонившись к самому лицу раненого, Вышень разобрал его тихий, слабый шепот: «Лада… Ладушка…»

***

— Знаешь, красавица, разговор до тебя есть, — спустя некоторое время лекарь вышел на крылечко и заметил сестру кузнеца, что сидела на деревянных ступеньках с рукоделием. Она тут же вскинула голову, вскочила, подбежала к нему. — Что… Что с ними? Как они? Спросила и тут же вспыхнула, потупилась. Знахарь усмехнулся: — Не они, а он? — Что ты такое говоришь, Вышень, — смутилась девица. — За всех вас сердце болит, за каждого. Вы как пришли, я все видела. — Финисту легче, — заметил знахарь. — Ему все нипочем, он сквозь огонь прошел и жив остался, а тут — подумаешь, стрела… Аникею хуже, — продолжал он, исподволь поглядывая на девушку, которая вдруг побледнела и тревожно нахмурилась. — Жить будет. Но ходить за ним придется много. И боюсь, мне тут одному не справиться. Не хочет он меня слушать, все одно имя кличет. Никак, влюбился. Лада, краснея, опустила глаза, принялась вертеть в пальцах концы тканого пояса. О том, что не пусто ее чувство, она и помыслить не могла. Но все дружинные, кроме Кургана, холостыми были, да и стоило ли… Аникей — парень видный, наверняка в Новгороде у него не одна девка была, так что на нее, острожную, и не взглянет. И тут же Лада отогнала невеселые мысли: только бы выжил, только бы поправился, а там, даст Бог, и ясно станет.

***

Тем временем в избе десятника было шумно. Хозяйка собрала дружинным на стол, но тем и обед был не ко времени. Отчитав за самовольную отлучку из крепости, Годун перешел к делу: без Молявы хоть и поутихли разбойники, а все же не перевелись на новогородской земле. Те ребята, на которых дружинные намедни в лесу наткнулись, могли бы навести на все логово, и зря они всех убили: теперь-то точно никто не скажет, и искать придется самим. Вблизи, от острога до рудника и лачуги знахаря в лесах было тихо, так что искать надо было дальше, за Черными болотами. — Вот мы и займемся, — подвел итог воевода, доведя свою долгую речь до конца. — Заняться-то можно, — потянулся Евпатий, разминая руки и плечи. — А острог-то на кого оставим? — Вышень останется, — строго глянул в его сторону Годун. — Довольно с него, пускай за ранеными приглядывает. — Найти разбойников — дело нехитрое, — отозвался со своего места знахарь, глядя в стол. — А вот победить — разговор другой будет. Курган фыркнул и отвернулся, чтобы воевода не подумал, что ему смешно. Сам же Годун тяжело поднялся из-за стола, оглядел всех собравшихся и прикрикнул: — Дружина, без возражений! Пойдем завтра да разыщем это гнездо осиное. Нам на четверых работы хватит. — Да тише вы, Финиста разбудите, — подал голос Бус. — Мы, Годун, так-то и не возражаем. Но одного Вышеня в остроге оставлять мало. Не только за ранеными приглядывать, но и ворогов в крепость не пускать. Аникей нам тут не помощник, Финист нынче тоже много не настреляет. — Да ты что, Бус, — усмехнулся Евпатий, толкнув его в плечо. — Не то больше мужиков в остроге нет? Зря мы, что ли, кузнеца учили кувалдой бить да Леща — лук держать? Все невольно засмеялись. Евпатий был прав: коли беда придет, острожные в стороне не останутся, сами встанут под стены да под оружие, будут защищать не себя, а своих жен, детишек и товарищей. Да и дружинным не впервой вдвоем на всю крепость оставаться: Вышень и за лекарским делом, и в бою хорош, а Финист — тот как сможет, так и прикроет острог своими стрелами. На том и порешили. Когда с обедом было покончено, в горницу к дружинным заглянула Лада: миски с плошками убрать. Глаза у нее были испуганные. Курган тут же поднялся: — Что случилось, красавица? — Ничего, дядя Курган, — девица попыталась улыбнуться. — Слышала я, что вы завтра уходить собрались. А только… На кого раненых оставите? У нас знахарей-то и нет, почитай. Батюшка Никон с ними не справится… — Вышень в остроге останется, — отозвался Годун. — И за ними приглядит, и, коли не дай Бог что, за меч свой возьмется. А ты, Ладушка, ему поможешь. Да и с Аникеем рядом побудешь, он все тебя по имени кличет, мечется. Может, коли сама придешь, ему и полегче станет. Так ты Вышеню поможешь? — Да-да, конечно! — поспешила заверить его Лада. И мельком взглянула на лекаря: тот едва заметно усмехнулся, услышав про Аникея.