Вне закона

      Больше никто не держал в страхе промокший насквозь Лондон. Тем светлым летним утром в городе впервые за долгое время начался спокойный дождь. По-летнему теплый и беззащитный, такой беспечный и светлый, словно… да, не важно уже, на что он был похож. С описанием можно было и ошибиться.       Самые мудрые люди ошибаются. И Славинская ошиблась так же, как и многие другие. Когда Жизнь и Смерть целуются — получается не человек. Нет, рождается чудовище. Сколько бы Несс не стремилась противостоять этому, сколько бы Вард не сдерживал плещущуюся внутри него магию, их усилия оставались практически незаметны на полотне мироздания. Ведь человек слаб, его тело несовершенно, жизнь хрупка.       Жизнь всегда окажется слабее. Она растворяется в Смерти, смешивается с ней, становясь единым целым, подобно сахару, брошенному в воду, словно слеза, упавшая в лужу, как… Смерть захлестывает Жизнь, заставляя ту волноваться, выходить из берегов и покорно сдаваться, это ведь так естественно. Ведь для Ванессы, как и для любого живущего, намного проще было погасить в себе мерцающий где-то в глубинах свет, чем заставить его вытеснить из души тьму. Этого света было недостаточно. Да и, не бывает его так много, не в чем обвинить нашу маленькую феечку. Ведь, в конце концов, тьма всегда приходит. Все умирают, хоть и не все живут. И, в самом конце, когда погаснет последний лучик света, останется лишь она. Темная, беспросветная, неизбежная, и оттого многим такая притягательная.       С этим стоило бы давно смириться. Что Жизнь — не противовес Смерти, а лишь ее мерило. Человек рождается, живет, умирает. Или не рождается, или не живет, но он все равно умирает. Рано или поздно. Никакой магией не стереть из мира этой въевшейся в подкорку истины.       Но даже самая сильная магия бессильна против того, что способны породить живые существа. То, что отныне витало в потоке эфира. Идея, это не человек. Его нельзя потрогать, обнять. Идею нельзя застрелить, он не истечет кровью, и не будет молить о пощаде, он не умрет, пока живы те, кто еще способен принять его, стать сосудом для Идеи, и нести его знамение в народ.       Тот летний дождь не был похож на слезы. Ведь Идея не может плакать. Он способен существовать, покорять и уничтожать, но ему не знакомы сострадание, боль, обида, печаль или гнев. Ничто из человеческих чувств не способно обуять Идею, он бесчувственен, но не бесследен.       Он никогда не исчезнет. А, значит, не исчезнут и те частицы, из которых он состоит. Пусть они крохотные, как песчинки на океанском дне. Но каждая из них что-то значит. И, возможно, способна что-то изменить.       Возможно, феи должны и далее оставаться вне закона. Ведь до тех пор, пока жив Идея, пока люди способны принять в себе подобное чудовище, над зданием парламента будет выситься ненавистное:

Lex super Omnia