***
Он живет в вакууме. Городской шум за приоткрытой форточкой, металлические резкие звуки кухни, грохот и хохот персонала, рой голосов в зале — все отошло на второй план. Ло Инь в вакууме своей головы. Как и ожидалось, злые слова коллег отпечатались на подкорке сознания и крутились заевшей пластинкой несколько недель. Неужели это и есть переосмысление всех своих надежд и мечт? Так быстро? Он так скоро сдался? Он злился сам на себя: за слабохарактерность, ранимость, мягкосердечность. За то, что не умеет отбросить все шелуху и просто идти вперёд к своей мечте. Он начинает захлебываться в сомнениях. Как будто бы тысячи чужих рук хватают его за лицо, шею, плечи и тянут в разные стороны. Ло Иню хочется, чтобы эти руки задушили его. Он уныло шинкует цуккини и думает лишь о том, чтобы вернуться домой и впитаться в прохладу оставленной на целый день кровати. Он прижмётся к уголку, где холодная стена остудит его разгорячившееся за 9-часовую смену тело, прижмёт подушку к лицу, вдыхая запах свежего белья, и расслабит каждую чёртову мышцу в организме. Поясница как-то очень нехорошо ныла, и настроение было, мягко сказать, ни к черту. Усталость или приближающаяся течка? Внутри что-то очень тоскливо сократилось. Инь уставился на свои ладони, на сжатый в пальцах нож, и зрение подвело его. Вдруг вместо его коротеньких, но худых фаланг представились пухленькие и нежные. «Режь мельче, пирожочек, овощи должны быть одинакового размера». По спине пробежались мурашки. Ло Инь отложил нож и тяжело облокотился об столешницу. Хотелось всхлипнуть. Хотелось прижаться к дедушке, зарыть лицо в область между шеей и плечом и взвыть, как раненый волчок. Хотелось домой. Вдруг все вокруг показалось таким враждебным и чужим, настолько инородным, что Ло Инь никак не мог понять, как он здесь оказался. В последнее время все валилось из рук. Какао разлеталось по всей кухне, яйца попадали в пищу только со скорлупой, один раз даже загорелась сковородка, хотя никакого фламбе не планировалось. Ло Инь мог подумать, что его сглазили, если бы верил в сверхъестественное, но он не верил, и поэтому терпеливо все списывал на переутомление и недосып. В последний раз он брал выходной только на Хэллоуин, и то, неофициально поменявшись сменой с Марком, а ведь сегодня уже двадцать седьмое ноября. Получается, он спокойно не спал уже месяц. С каждым днём совмещать учебу, работу и готовку становилось все сложнее. Ухудшившиеся отношение с остальными студентами положение не спасало, если не ухудшало. Теперь для прямолинейного и никогда не умевшего скрывать свои чувства Ло, находиться рядом с сокурсниками было подобно пытке. Он сам себе напоминал Карла VI, который был последним параноиком и видел везде предателей и изменников. Сложно было доверять даже милейшей Лусии, ведь она тоже слышала эти гнусные сплетни, и никто не знает, что за мысли посещали её голову. — Черт возьми, Ло, осторожнее! Су-шеф, Пайпер Шторм, молниеносно плеснул на рукав Иня воды из графина, стоявшего на их столе для брейка, туша небольшой локальный пожар. Рассеянный Ло Инь не заметил, как облокотился за столешницу, в опасной близости от горящей конфорки. Не было даже сил удивиться. Инь просто тоскливо отряхнул рукава когда-то кристально чистой рубашки и встал из-за стола, намереваясь переодеться в кладовке, пока его не увидел великий и ужасный. — Может возьмёшь выходной? — сочувствующе спросил Пайпер, хлопая широкой ладонью по спине. Из Ло будто вытрясли внутренности за раз, но это помогло более менее очнуться. Он обернулся на добродушное с широкими скулами и носом кнопочкой лицо су-шефа и на душе стало немного легче. Никто его отсюда не гнал, никто не ругал. Слух резанул немецкий, но что поделать. Вряд ли кто в этой провинции знал китайский. А если бы и знал, никто не обязан с ним нянчиться и говорить на родном языке. — Ло, зайди после смены к Гюнтеру. Он что-то хотел с тобой обсудить. — М? — Ло Инь резко пришёл в себя. — А в чем дело? Питер, передавший ему известие, пожал недоуменно плечами и широко зевнул, устало облокачиваясь на холодильник. — Без понятия, булочка. Он просто перехватил меня у десятого столика и велел позвать тебя. Ну и день сегодня, жуть просто. Поскорее бы домой. Ло Инь согласно кивнул, но теперь его мысли были далеко от славной кроватки. Что понадобилось Гюнтеру? Сердце сжалось. Как бы это не звучало странно, интуиция у Иня была поистине звериной, и она его никогда не подводила. Пахло чем-то нехорошим, если можно так выразиться, даже воняло, как недельный мусор. Он обтер руки об фартук, кивнул шефу на нашинкованные овощи и поспешил к Гюнтеру. Когда тот говорит «после смены» иначе как «сейчас же» это нельзя было воспринимать. Черт возьми, как не вовремя он запачкался, теперь презрительного фырка (как минимум) было не избежать. Короткий стук. Отсутствие ответа. Впрочем, это ожидаемо. Инь толкнул дверь и тихо вошёл в святая святых. Он был здесь всего один раз, когда устраивался на работу, поэтому ему было немного не по себе. Что понадобилось администратору их чудесного щелкунчика? — Звали, Гюнтер? — осторожно спросил он, ещё не зная, какая муха укусила его «шефа». Он развалился на своём троне и лениво уставился в смартфон через свои обсыпанные стразами очки. Услышав голос Ло Иня, он перевёл на него взгляд, не двигая головы, прямо как крокодил, дождавшийся дурной антилопы, лезущей ему прямо в пасть. — Входи, — уронили ему в ответ. Инь прикрыл дверь и остался мяться у двери, не зная, позволено ли ему сесть. И вообще, долгий ли это будет разговор, чтобы он садился, или ему просто скажут какую-нибудь гадость, и он сможет убраться восвояси. Надеятся на что-то хорошее от Гюнтера было очень самонадеянно. — Итак, кексик, не будем размазывать дерьмо, я начну сразу. Дело обстоит так — кто-то скрысил двадцать литров отборнейшего рома 30 октября, и очень удачно скрыл это бумагами и чеком девятнадцатого столика, нашего бухгалтера это ещё могло провести, но не меня, булочка ты моя сычуаньская. Все это действие было совершено в твою смену, и только ты был ответственен за склад в тот день. Обвинение передаёт слово обвиняемому. Ло Иня будто стукнули по голове кувалдой. — Какому ещё обвиняемому? — растеряно сжал кулаки тот. — Почему я? Гюнтер сложил пальцы в небольшую досочку, опустил на них острый подбородок и лениво, как здоровенный кот промурлыкал: — Отпираешься. Хотя как не отпираться, там несколько сотен тысяч евро, хохо. Вообще-то Гюнтер не верил, что это дело рук Ло Иня, но прижать его стоило. Китаец был добрым, как мопсик его младшей сестры, и таким же хитрым, как он. Ему не было резона воровать дорогой алкоголь, учитывая для чего он приехал в Люцерн. — Это не я! Я менялся в Хэллоуин с Марком, это можно проверить! — Неужели? А Марк говорит, что смена была твоя, кому мне поверить? Иня затрясло. В голове уже чередой сменялись страшные картинки с депортацией, судом в Китае, и огромным крестом на его карьере в виде тюрьмы. Нетнетнетнетнетнет. Он чувствовал, как теряет воздух и, видимо, сознание. Гюнтер как-то очень тяжело вздохнул и, перестав кривляться, устало потёр глаза и откинулся на спинку кресла. — Вот что мы сделаем, крошка Ло. Я отстраняю тебя от работы до выяснений всех обстоятельств. По-хорошему я должен сразу это передать начальству, но я жду записей с камеры и шефа, который работал в тот день. Очень неудачно, что это был Хэллоуин, мы набирали случайных разовых официантов, но я доберусь до правды. Не дай Гуччи, ты на самом деле в этом замешан, ведь ты мне нравишься, пирожочек. Сердце потихоньку возвращалось в прежний режим. — Что мне делать без смен? Я должен как-то есть, пока меня не вернут на работу. Гюнтер хмыкнул. — Какой ты самоуверенный. Я не могу позволить тебе работать, пока не разобрался в этом дерьме. Легче было бы, опять же, передать дело начальству, а оно в свою очередь в жандармерию, но я хочу справиться своими силами. Но вот что мы можем сделать, куколка ты моя пухленькая.***
Инь со всей дури треснул дверь Гюнтера и фурией побежал в сторону раздевалок. Официантики проводили его гигантскими глазами и зашушукались меж собой. Что это укусило добродушную китайскую пельмешку? Посовещавшись, они выпнули самого молодого, того самого Марка, на расспросы. — Эй, Инь, в чем дело? — осторожно спросил он у пыхтящего клубка злости около шкафчика. — Они думают, что я вор! — воскликнул тот агрессивно, специально усиливая акцент. — Как будто бы мне нужен их вонючий европейский спирт! Марк опешил. Неужели… — Что? Тебя уволили? — Более того, — Ло Инь обессилено всхлипнул. — Они лишат меня зарплаты за этот месяц, как и аванса и всех чаевых, что я собрал. Разве это честно? Это ведь не я обчистил склад. Марк потряс светловолосой головой и сочувствуеще потряс младшего омегу за плечо. — Совсем не честно.***
Инь устало привалился к мокрой кирпичной стене здания ресторана и сполз вниз, садясь на корточки. Может его реально прокляли? Иначе как объяснить этот бедлам, происходящий в его жизни? Он всего лишь хотел спокойно учиться и также спокойно работать. Обычное желание самого обычного среднего человека. Может быть он сам тогда виноват во всем, а не пресловутый злой рок? В школе надо просто учиться, а не искать себе друзей, на работе также. Ло Лань всегда ему говорила, что никому нельзя доверять, что можно рассчитывать только на себя. А что же он? Как щенок бросался под ноги к каждому, кто хорошо посмотрит в его сторону. Получается так. Никого нельзя винить в своих неудачах, кроме себя самого. Искать крайних — удел слабаков. Пошел снег. Первый в этом году. Инь смотрел на медленный вальс снежинок, особенно прекрасных на фоне стилизованного под мышиного короля фонаря. Было холодно. «Счастливый» жёлтый дождевик совсем не грел и Инь, разозлившись, порывисто стянул его с себя и с отчаянием отбросил. Все эти «счастливые» среды, «счастливые» дождевики, «счастливые» цвета… курам на смех. Он уже не дитя, чтобы верить в такое. Чуда нет. Инь скукожился, спрятал голову в коленях и постарался сдержать слезы. Чего теперь плакать? Было очень холодно. На краю сознания вертелась мысль, что он может заболеть, и тогда придётся не только работу, но и школу пропустить. И что тогда? За что платят его родители? А если его не вернут на работу? Если тот, кто все это задумал, все сделал крайне тонко и подставил его, Иня, так, что не подкопаешься? Тогда как он выплатит штраф за такое количество алкоголя? Он иностранец, его точно депортируют, деньги за обучение родителям не вернут. Его уделом будет работа уличного повара, развлекающего белых туристов за гроши. Инь не выдержал и расплакался. Впервые за много месяцев. Он уткнулся носиком в колени и выл, выл, выл. Как он мог? Как он мог? На что рассчитывал, когда покидал дом? Всегда был добродушным кругликом, которого обставить можно было в два счета. Слезы текли по пухлым щечкам и сразу высыхали на холоде. Мороз больно колол нежную кожу, но Иню было все равно. Вот бы пропасть навсегда. Лопнуть, как мыльный пузырь, исчезнуть, как морская пена. Ледяная стена холодила спину, задница мёрзла на сырой земле, а Инь не мог остановиться. Он молил, чтобы никто из сотрудников не решил выйти чёрным ходом и не увидел его в таком состоянии. Впрочем, какая уже разница? Он итак заработал себе потрясающую репутацию если не вора, то тюти и неудачника. Может, стоит откатиться к бакам с мусором и тогда никто ничего не заметит. Мусор в мусорке. Все логично. От самобичевания его отвлёк звук шагов. Уверенный стук каблуков по асфальту становился все ближе, и Ло Инь подобрался, отодвигаясь от случайного взгляда незнакомца вглубь переулка. Надо было поторопиться домой, он всегда может всласть поплакать там, не опасаясь осуждающих и брезгливых лиц прохожих. Что они будут именно такие: злые и непонимающие Ло Инь был почти уверен. В этом городе, в этой стране нечего рассчитывать на сочувствие. Инь уставился на откинутый в порыве драмы дождевик, раздумывая о том, что его нужно поднять и отряхнуть от налипшей грязи. Надевать его от чего-то не хотелось. Как будто желтый материал символизировал что-то неприятное и печальное. Иронично. До дома всего несколько кварталов, помёрзнет, но затем выпьет имбирный чай, и все будет хорошо. Из горла вырвался судорожный вздох, а в носу подозрительно зачесалось от новой порции слез. Да, все обязательно будет хорошо. Стук каблуков вновь возобновился. Инь навострил ушки. Он звучал довольно тревожно, будто с этим стуком в его жизнь входит что-то совершенно новое, непривычное. Конечно же, в час ночи, когда просыпается вся уличная нечисть, слышать в безлюдном переулке чужие шаги довольно пугающе. Этот день не может стать ещё хуже. — Эй, парень. Инь сжал голову в плечи и про себя застонал. Оказывается, может. Некто подошёл очень близко. Настолько, что Ло Инь видел своё отражение на начинённых и, видимо, супер дорогих туфлях. Секундой позже, он уже смотрел в темные, коньячные в свете фонарей глаза опустившегося на колени мужчины. Альфы. Позже Инь ещё не раз вспомнит их первый зрительный контакт и свои чувства после него. Ну, а пока Ло Инь уставился на него, как мангуст на кобру. — С тобой все в порядке? Я видел, как ты выбежал из кабинета Ларсена. Удивительно. Ло Инь смотрел на лицо мужчины, как зачарованный. Надо же, азиат. Неужели, китаец? Довольно крупный для него. Наверное, ему лет 35-40. Что ему надо? Мужчина щелкнул пальцами перед носом Иня, привлекая к себе внимание. — Ты не можешь здесь сидеть. Он говорил без улыбки, хмуря густые брови. Его немецкий был гладкий и красивый, должно быть давно живет здесь. Может даже он родился в Люцерне. Наверняка полукровка. Инь изучал его, как диковинное животное. Альфа его тоже. — Ты понимаешь меня, эй? Вставай, молодым омегам нельзя сидеть на холоде рядом с мусорными баками. Если бы Ло Инь не чувствовал себя смертельно уставшим, он бы мило объяснил, что думает о том, что следует делать молодым омегам, но сейчас он просто молча встал и отряхнул брюки от налипших камушек и соринок. Незнакомец встал следом за ним. Он оказался на удивление высоким. Прямо каланча какая-то. Альфа тоже выглядел удивленным ростом Ло Иня. Последний мысленно фыркнул в ответ на, как ему показалось, насмешливый взгляд мужчины. Ростом он не удался, ну и что? Инь шмыгнул носом и, содрогнувшись, обнял себя руками. Когда он сидел, забившись в угол, как мышь, и жалел себя, ему было теплее, чем сейчас, стоя перед непонятным человеком, отвлекшим его от самоуничижения. — Пошли, — бросил альфа, развернувшись в сторону припаркованных машин. Полы его шерстяного пальто мазнули Иня по ногам, и он невольно отодвинулся, боясь испачкать недешевую ткань грязными от долгого сидения на земле штанами. Альфа сделал несколько шагов, пока понял, что за ним не идут. Ло Инь стоял, где его оставили и совершенно точно не собирался идти за незнакомцами во тьму ночи в чужой стране. Альфа недовольно посмотрел на наручные часы и нетерпеливо обернулся в сторону вкопанного в одну точку Ло Иня. — Ну? — Что ну? — не выдержал Инь. — Вы кто? — Я тот, кто спасёт тебя от пневмонии, — ответили ему. — Пойдём, я отвезу тебя домой. — Ч…чего? Жизнь Ло Иня играет с ним в какую-то очень странную игру. Сначала она макает его лицом в кучу экскрементов, выкидывая с любимой работы, лишая нормального питания, ссорит его с людьми с учебы, затем сводит с богатыми безумцами после того, как его морально уничтожили. Что дальше? — Послушай, я занятой человек. Но я вижу плачущего совсем молодого омегу ночью в не самом безопасном районе на свете. Вдобавок ко всему, ты раздет и, видимо, чем-то расстроен. Я не знаю, почему не могу пройти мимо, поэтому, прошу, пошли за мной, водитель отвезёт тебя куда скажешь. Оу. Ну, может, Ло Инь и пойдёт за симпатичным альфой непонятно куда. Только потому что его жизнь итак выдаёт те ещё финты, и если его убьёт кто-то настолько красивый, он, наверное, даже будет не против. — Меня зовут Лао Ло Инь. — Джон Ву. И Инь пошёл следом за ним.***
Секрет имбирного чая прост. Стоит натереть корень имбиря на мелкой терке, а не рубить его грубыми кусками. Так он даст больший сок — а значит большую остроту. Джон Ву — был на вкус таким же острым и горьким, как этот корень. Заваривать чай необходимо кипятком, и лучше всего это делать в термосе — так жидкость дольше останется горячей, и благодаря этому сохраняется больше витаминов. Иню было плевать на правила и полезность, поэтому он заваривал чай, как принято, в чайничке. Чугунном, тяжеленном, как и его нынешнее положение. Лимоны тоже нужно было использовать особенные. Привозные, африканские были с больно толстой шкуркой. Такие лимоны не подходили. Нужны с тонкой кожурой, те, которые за желтыми боками прятали не только кислинку, но и необычную сладость, схожую со сладостью апельсина. Сочные, круглые, желтые дружочки. Их Инь любил как можно больше в напитке. Веточка мяты никогда не будет лишней. Её предусмотрительный Ло Инь выращивал на подоконнике, в маленьком глиняном горшочке, который смастерил сам ещё летом. Листья мяты он никогда не резал. Что за богохульство, портить бархатистость чудесного растения острым ножом. Несомненно, так листья дадут больший сок, но это и не нужно было. Мятный сок — лишняя горечь в итак довольно остром чае. Толи дело маленькие листочки, бережно брошенные в чайничек. Лишь толика свежести, которой делится растение. И, конечно, немаловажным ингредиентом был он, мёд. От мёда зависела финальная нотка в благородном, древнем напитке. Дедушка бросал коричневый сахар, но Инь верил, мёд — лучшая альтернатива. Здесь, рядом с Альпами, был чудесный полевой мёд, отдающий даже на запах сладкими цветами. Самое то для остро-кислой жидкости. Джон Ву был тем ещё кислым лимоном, острым имбирем и сладким мёдом. Он вёл себя необычно, сбивая с толку Ло Иня, но он все равно был покорён. В машине Джон постоянно смотрел в телефон и раздражающе постукивал пальцами по светлой кожаной обивке немецкой красавицы. Казалось бы, куда торопиться почти в два ночи? Но такой альфа, как Джон, вполне мог жить с симпатичным омегой дома, который или которая ждёт своего супруга домой. Ло Инь кольца не заметил. Имбирному чаю стоит настояться, чтобы все ингредиенты успели отдать все свои свойства и вкусы. Чай — это как сироп от кашля, только для души. Инь пил его когда заболевал, когда грустил и когда влюблялся.