Подле этой госпожи и пионы блекнут

— Мама! Мама! — маленький мальчик с кудрявыми темно русыми волосами подбегает на высокой скорости к своим родителям. Детский голосок с такой нежностью произнес "мама", что хотелось обнять мальчишку и прижать к своей груди, беспрестанно целуя его в макушку. Внезапно он заметил рядом с мамой мужскую фигуру с высоким тюрбаном на голове. Он узнал в нем своего отца, который так любил своих детей. Но в последнее время что-то будто отдаляло их всех. Мурад чувствовал, как отцу становится плохо, чувствовал, что его одолевает какая-то болезнь, но на эти слова видел в маминых глазах лишь огорчение и слышал грустное "не волнуйся". Он не волновался. Он боялся слез своей Валиде, потому что они так любят друг друга. Боялся своих слез, потому что его растят мужчиной, воспитывают, как сильного шехзаде. И в глазах отца видеть сильную боль от неизвестности будущего, от нежелания оставить свою большую семью ему было так больно. И Кесем всё знала, да вот только не знала, не имела понятия, как всё это предотвратить и вылечить Ахмеда. — Сын мой, Мурад, — повелитель, склонившись над своим ребенком, нежно поглаживал пальцами, украшенными перстнями, взъерошенные волосы Мурада. — Мой славный Шехзаде. Кесем улыбается, наблюдая за бесконечной любовью своего супруга к семье, за тем, как он на короткое время излечивается от своей напасти и возвращается к жизни, как горят его глаза, а бледное лицо приобретает румянец. Из воспоминаний, усыпавшее лицо султанши слезами, вырвали громкие и знакомые шаги Кеманкеша Паши. Прошло много времени со времени их женитьбы, примерно месяца три. За это время они виделись так редко и так мало общались. Госпожу преследовала опасность на каждом шагу и хоть она всегда находила выход из этих ситуаций, ей не хватало чего-то. Или кого-то. Кого-то, кто хоть немного заставлял ее улыбаться и забывать обо всех проблемах, кто мог любого нечестивца схватить за горло, крича, что никто не смеет обижать ее. Ей не хватало этого. И вот теперь Мурад, сын, который буквально не давал ей дышать, но которого она так любит, перекрыл окончательно путь к кислороду. Ссылать Валиде Султан в старый дворец, о чем он думает? Она ведь заботится о нем, заботится! Хотя иногда ловит себя на мысли о том, что это лишь забота о себе и своей власти. Но госпожа никогда не забывала об обещании, что дала Ахмеду. Мужчина подошел к женщине, замечая, как тонкие руки немедленно принимаются вытирать слезы с лица. Он хотел ей придать сил, он знал, что ее ссылают, но он не мог. Не мог обнять ее и сказать, что всё будет хорошо. Он уставал от того, что его любовь останется платонической. Лишь в его душе, внутри него. И хоть чувства к Элмас Султан приобретали оттенки, становились более приятными, он всё равно чувствовал, что его душа не в этом небольшом дворце, подаренном им на свадьбу, а где-то там, в Топ-Капы, где его ожидает Кесем Султан и ее всегда серьезные глаза. И ее руки, что иногда якобы ненароком дотрагиваются до него. Эти прикосновения кажутся самыми нежными из всех. И хоть они такие быстрые, он помнит каждое. Как они доводят его до мурашек и трепетания в сердце. Как ему хочется в такие моменты прижать госпожу к себе и не отпускать больше. И это, пожалуй, не заставляет его совесть болеть, напоминать о титулах, статусах и дворцовых порядках. Когда ты в кого-то безнадежно влюблен, тебя не волнует то, во что это вытечет, тебя волнует только то, сможешь ли ты когда-то прикоснуться губами к любимым щекам и зарыться носом в любимые, ароматные волосы. — Султанша, — он поклонился. — Я тоже огорчен, узнав о Вашей ссылке. Но я уверен, что повелитель одумается и оставит Вас здесь. Можно ведь что-то придумать. Женщина обернулась, придерживая рукой длинную юбку красного платья. Она тоже не теряла надежды, что ей удастся остаться здесь. Увидев Кеманкеша, внезапно все переживания Кесем начинали плавно растворяться в воздухе, улетучиваясь к проливу Босфора, оставляя лишь слабые следы. Что-то в его глазах было такое близкое ей по духу, что обволакивало ее израненную душу в теплое покрывало и она чувствовала себя в безопасности, как дома. Раньше дворец был ее домом, а теперь и здесь ей нельзя неверного шага ступить. — Он упрямый, Кеманкеш, — Кесем опустила взгляд. — Он ни за что не отступится. Я смогу вернуться лишь когда он уйдет в поход. Тогда я смогу хоть немного побыть здесь, со своими шехзаде и султаншами. Кеманкеш склонил голову. Наблюдая за мраморным полом, на котором оставались солнечные зайчики от блестящего платья султанши, он не переставал думать о том, как он устал. Устал видеть госпожу так редко, устал от ревности супруги, устал сопротивляться чувствам к ней, устал от самого себя - такого переживающего, такого не спящего по ночам, лишь потому, что не может, не может отпустить мысли о Кесем Султан, не может перестать переживать о ней, не может просто вычеркнуть мысли о ней из своей жизни. — Как дела у моей дочери? — глаза Кесем внезапно загорелись душевным огнем. — Она до сих пор таит на меня злобу после того, как узнала о моей просьбе к тебе. Не отвечает на письма, не приезжает. Мои дети и близкие люди, — султанша взглянула на Кеманкеша, будто намекая на него, — отказываются от меня один за другим и меня от этого в жар бросает, Кеманкеш. Я горю в аду на земле, я похоронена заживо. — Султанша.. — Госпожа, — перебил голос Кеманкеша всегда спокойный Хаджа Ага, — пришли известия от Элмас Султан. Она.. С позволения Аллаха, в скором времени у Вас появится еще один внук.