Ангел-хранитель малыша Мо

Лицо Тяня стремительно темнеет. Он в один миг превращается в каменное изваяние — даже грудь не приподнимается от дыхания. Будто оно ему вовсе не нужно. Это пугает. Он пугает. С каждой секундой Шаню все труднее смотреть ему в глаза. Но и просто так отвести взгляд он тоже не может, иначе это будет поражением. А Шань не любит проигрывать. По крайней мере другим. Его черные глаза как будто режут. Шань отчетливо чувствует, как по нему проходит лезвие, пропарывая кожу чуть ли не до кости. Чувствует, будто раны припыляют солью, а потом сжимают до противного чавканья. А кровь… она полноводной рекой течет дальше по руке, стремясь поглотить собой все больше и больше пространства. Она хочет покрыть его с головой. Хватка на плече становится сильнее: побелевшие пальцы Тяня вонзаются в кожу словно когти, давят на кости в попытке сломать. Глаза, чернее самой ночи, пробираются в самое нутро, грозясь сжечь все к чертям собачим. Он убивает его одним взглядом. Он прижимает его так сильно к стене, что спина начинает болеть, будто его упорно пинали или ударили увесистой палкой. Раз так десять. Со всей дури. Чтобы хорошо усвоил урок и больше не лез, куда не просят. Глаза в глаза. Порывистый ветер вздувает парусом плотные шторы, по полу стелется вечерняя прохлада. Мать где-то совсем рядом — за стенкой — гремит посудой, и, кажется, готовит чай. Шань стоит, до ощутимой боли прижатый к стене, пытается не дрожать от холода и не отводить взгляд. Пытается казаться сильным, самодостаточным. Не напуганным. Последнее особенно сильно врезается в мозги. Перед ним он не хочет быть слабаком. Он и так опустился ниже плинтуса в его глазах, когда раскрылся секрет. Тянь молчит и жестко держит его взглядом. Его невыносимо терпеть. Его взгляд — неподъемный груз, который так неожиданно свалился на плечи. Как будто Тянь чувствовал, что он сейчас занят своими похоронами, поэтому решил притащить могильную плиту. Которую положил прямо на него, а сейчас самозабвенно топчется, вдавливая в грязь. Терпеть тишину больше невозможно. Терпеть его взгляд — тем более. — Ударь, — не говорит — выплевывает, словно кровавое месиво. И все так же смотрит. Пусть и загнанно, но упорно. Он еще не сдался окончательно, чтобы позорно капитулировать. Тянь молчит. Рука на плече сжимается сильнее, и Шаню кажется, словно он слышит хруст. Губы превращаются в тонкую полоску, нижняя челюсть слегка выезжает вперед — он готов. Если Тянь не ударит его первым, Шань сделает это сам. Вмажет что есть силы туда, куда сумеет попасть, а потом… Что будет потом, он не знает. Но одно он понимает точно: если попытается сбежать, у него ничего не получится. Тянь ему этого не позволит. Повалит, скрутит… убьет, в конце концов. Но выйти ему отсюда уже не удастся. Неизвестность держит за горло, плотным кольцом сжимаясь на шее. Если затянуть чуть туже, то он тут же свалится в черноту его глаз, где невидимые, но острые осколки будут впиваться в него с разных сторон. Кажется, все это делается для того, чтобы он усвоил урок? Но… Шань давно все прекрасно понял. Честно. Просто у него уже не получается завязать. Тянь сверлит взглядом и молчит. Шаню хочется заорать так громко, чтобы заложило уши. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но… Тянь его перебивает своими губами. Впивается жестко, будто отчаянно. Грубыми движениями сминает, подчиняет. Глаза открыты у обоих: Шань удивленно таращится, словно ожидал совсем другого, а Тянь — сжигает и сверлит. В этой черноте буквально читается: «ты заслужил». Отнимает его от стены и давит в своих руках. А еще целует, целует, целует — не прекращая. Будто хочет выбить из головы все дурное, что плотно угнездилось в мыслях. Будто желает заполнить образовавшееся место собой. Поцелуи перерастают в укусы. Тянь впивается в него так крепко, желая оттяпать кусок побольше, а Шань не отстает. Укусы — его стихия. И не важно, чем он наносит раны — словами или зубами, это всегда давалось ему проще простого. Тянь сжимает крепче, Мо не отстает и тоже сдавливает, временами царапая. Поцелуи снова перетекают в разряд безопасных — кажется, им просто надо было выпустить пар. Но даже так, они не нежные — подчиняющие, влажные, жесткие. Не акт любви — сражение. Бой не на жизнь, а на смерть. И первый, кто влюбится — проиграет все, что имеет. Стук в дверь разнимает их в разные стороны. Будто ничего не было, а все эти красные пятна — аллергия или банальная странная простуда, ты же знаешь, мам. — Ребят, будете… — голос матери тонет в странной атмосфере. Им нужно многое ей рассказать.