пуленепробиваемые.

— Не нервируй меня, блять, умоляю. — Да я же даже не сказал ничего!       Джин снова взвился просто так, и снова сорвался на того, кто, по понятным причинам, оказался рядом. Намджун просто сидел на диване, укачивая на коленках своего крохотного белого щенка, уже было начавшего тихонько посапывать и дергать лапкой во сне. Джин возник точно из ниоткуда, пьяный, злой, рассерженный на весь мир, и сразу набросился на Намджуна, просто потому что тот, видимо, оказался не в том месте не в то время. Да еще и щенка разбудил, придурок. — Ты здесь сидишь, этого достаточно, — бросает в ответ Джин, распаковывая новый ящик со спиртным. Джуну давно надоело смотреть на то, как хен спивается, но вякнуть что-то по этому поводу он, честно говоря, не решается. Ему и так досталось ни за что. — Вообще-то, я здесь тоже живу, — спокойно отвечает он, мягко поглаживая щенка и ощущая ладонью его тепло. Он такой крохотный, чуть больше ладони Джуна, и такой очаровательный, что Джун будто заново в него влюбляется. Это самая лучшая собака на свете, он уверен.       Джин почти залпом выпивает целую бутылку, отшвыривает ее в сторону и плюхается рядом на диван. — Вот как ты меня раздражаешь, — говорит он заплетающимся языком. Кажется, это уже не первая бутылка. И куда в него столько лезет? — Да что я сделал-то? — возмущается Джун, резко дергаясь, и щенок, снова едва начавший засыпать, начинает обиженно скулить. — Родился, — фыркает Джин.       Он знает, как Джун к нему относится. Знает, что за такие слова ему ничего не будет. Знает и издевается.       Джун только молчит и гладит щенка. Он действительно ничего не скажет, потому что не сможет себя пересилить. Да, он простит Джину все, что угодно. — Чего молчишь? — с вызовом бормочет Джин. — Еще пару дней назад ты был куда разговорчивее.       И Джун прекрасно понимает, к чему клонит хен. Он говорит о его признании. Он теперь все время об этом говорит. И Джуну так хочется заткнуть его, но что-то внутри его постоянно останавливает.       Намджун уже из последних сил контролирует себя, поэтому бережно перекладывает щенка на диван, чтобы тот мог спокойно уснуть, и выдыхает, поворачиваясь к Джину лицом к лицу. — Знаешь, Джун, — говорит вдруг Джин, — я бы поговорил на эту тему еще раз.       Джун вдруг замирает, медленно соображая, что вообще несет эта пьяная морда. Он даже рефлекторно отсаживается чуть дальше, до того это его ошарашило. — Меня никто никогда не любил, — говорит Джин заплетающимся языком, — а когда человека не любят, он становится хуйлом. Вот я и стал хуйлом. Никого, кроме себя, вокруг не вижу. Совсем. Забываю, что не я один здесь что-то чувствую. Прости.       Намджун слушает его невнимательно. Пьяного Джина вообще нельзя воспринимать всерьез. У него голова отключается, зато нервная система, прилично расшатанная, начинает играть всеми возможными красками.       Но слова Джина звучат слишком иначе, нежели всегда, как-то искренне, и Джун задумывается. — Джун, — тихо бормочет старший, пододвигаясь ближе, — ты меня простишь? — Да я и не злюсь, — лжет Намджун в ответ, и Джин это сразу замечает. — Врешь, — говорит он. — Ты же даже говорить со мной не хочешь.       И хотя Джин, кажется, понимает своими пропитыми мозгами, что Джун не настроен разговаривать, он все-таки не понимает, почему. — Тебе сказать, почему я не хочу с тобой говорить? Сказать? — Джун вспыхивает, словно спичка, и вскакивает на ноги. — Когда я признался тебе в том, в чем бы я, наверное, никому никогда не признался, помнишь, что ты мне сказал?       Джин помнит, и виновато опускает взгляд. — Ты назвал меня ненормальным, — все равно говорит Намджун. — Ты назвал меня ненормальным, хен, и еще удивляешься, почему я говорить с тобой не хочу? Ты такой придурок.       Джун разворачивается, чтобы уйти в комнату к Хосоку, но Джин хватает его за руку, едва не теряя равновесие и не падая с дивана. — Намджун, подожди, — говорит Джин заплетающимся языком. Он такой растрепанный, грустный и румяный от количества выпитого алкоголя, что любой на месте Джуна уже оттаял бы, но Джуну сделали слишком больно. — Отпусти, — рявкает он, резко отдергивая руку, но буквально через секунду Джин ловит ее снова. — Поцелуй меня, — говорит он.       Намджун снова впадает в ступор, но подозревает, что хен опять издевается. — Чего? — хмурится он. — Поцелуй меня, — повторяет Джин, глядя ему в глаза. — Ты же говорил, что любишь меня. Так поцелуй меня сейчас. — Пойди проспись и не еби мне мозги, — фыркает Джун, вырываясь и уверенно устремляясь в другую комнату. — Джун, прости меня, — Джин все-таки теряет равновесие, цепляясь за руку Намджуна снова, и падает, вскакивая практически моментально. Он что, правда так сильно не хочет отпускать Джуна?       Любой, наверное, на его месте уже успокоился, остыл, простил бы, и Джун, наверное, простил, но остыть не успел. Слишком много всего накипело внутри. И он даже не замечает, с какой силой дергает Джина за руку и впечатывает в ближайшую стену. Джин так сильно ударяется затылком об нее, что в глазах на секунду темнеет, а с ресниц разом срываются слезы, что до этого послушно на них держались. — Джун, — шепчет он, жмурясь то ли от боли, то ли от страха, что Намджун сейчас ударит его по лицу, — прости меня.       Он легко касается неровными пальцами пылающего яростью лица напротив, очерчивая мягким прикосновением аккуратную линию подбородка, но это никак не успокаивает Джуна, кажется, даже наоборот. И Джин жмурится снова, понимая, что сейчас его будут бить.       Но вместо удара Джин чувствует, как теплая рука, еще секунду назад дрожавшая от яростного напряжения, легко приподнимает его лицо за подбородок. Джин не решается открыть глаза, но чувствует, что его сверлят глазами буквально насквозь.       Пухлые теплые губы накрывают его губы, искусанные в нервном ожидании, мягко хватая поочередно каждую, ласково и очень осторожно касаясь языком, вызывая у Джина по телу теплую дрожь. Прежде его уже целовали какие-то в дрова пьяные девушки в барах, но так — никогда.       Руки Намджуна перестают вжимать Джина в стену и свободно скользят по его широким плечам, совершенно не боясь того, что их оттолкнут. Они притягивают Джина ближе за бедра, гладят по щекам, путают пальцы в волосах на его затылке.       Намджун теперь тоже чувствует на своих губах терпкий привкус алкоголя, и легонько улыбается в поцелуй, чувствуя, что Джин целиком и полностью поддается, будто согласен совершенно на все.       Но Джин вдруг останавливает его, легко, будто нехотя касаясь ладонью его груди. — Сонми, — шепчет он. — Что? — Сонми сейчас прийдет, — говорит Джин, но Намджун перебивает его, целуя снова. Сонми? Ну и пусть идет. Она же не к ним идет, а к Хосоку.       Они оба совершенно не слышат звука открывающейся двери, и миниатюрный силуэт в короткой юбке тоже замечают не сразу. Джун забыл, что у Сонми есть ключи от их квартиры.       Сонми замирает в дверях с дурацкой улыбкой на лице, прикрывая покрасневшие от смущения щеки ладонями. — А я думала, я уже все о вас знаю, — говорит она, и только сейчас Джин и Намджун замечают ее, отстраняясь друг от друга и понимая, что оправдываться, по сути, незачем. — Привет, — говорит Намджун. — Привет, — смеется Сонми в ответ. — Я ненадолго, отдам Тэхену кое-что и заберу Хосока. — Лучше бы ты Тэхена забрала, — говорит Намджун, посмеиваясь. — И лучше насовсем, — добавляет Джин.       Сонми в ответ добродушно заливается хохотом, а после беспокойно оглядывается по сторонам. — А где Хосок? — спрашивает она. — Пойду потороплю его, а то собирается три часа, как принцесса, — вызывается Намджун, мгновенно скрываясь за дверью комнаты.       Джин, оставшись наедине с Сонми, смущенно краснеет, и, шатаясь из стороны в сторону, берет ее за руку и тащит в гостиную. — Ох, Сонми-Сонми, — вздыхает он, усаживая Сонми на диван и садясь рядом. — Я так устал, так устал, просто не могу…       Но Сонми уже не слушает. Ее взгляд прикован к маленькому белому щенку, тихонько сопящему в куче подушек. Сонми, расплываясь в улыбке, сползает на пол, оказываясь на одном уровне с крохотной мордочкой щенка, и улыбается еще шире, замечая, как щенок дергает носиком во сне. — Кто это? — стараясь сдержать визг умиления, шепчет Сонми, чтобы не разбудить этот крохотный комочек. — Это? Это Мони, — отвечает Джин, делая глоток из бутылки спиртного. — Это собака Джуна. — Он завел щенка? — удивляется Сонми. — Да, Джун завел Мони, — кивает Джин. — А Хосок завел Микки. А Юнги завел Холли. У Чонгука еще одна какая-то гавкающая маленькая херня. А Тэхен помимо собаки завел еще и кошку! Пять собак, кошка и семь долбоебов на две комнаты. Если бы ты знала, как я заебался.       Выражение лица Джина, пьяного и явно чем-то возмущенного, вызывает у Сонми смех. — Чего? — Да того! — Джин делает еще несколько огромных глотков, прежде чем Сонми отбирает у него бутылку. — Поназаводили себе собак-котов, а следить за ними должен я! А они все гадят и гадят, лают и лают, по ночам скулят, с утра будят, просятся гулять, а жрут, блять, как целый свинарник! — Джин с надрывным всхлипом утыкается Сонми в плечо. — Сонми, я так хочу собаку… Я мечтал о ней всю жизнь, я так хочу завести себе собаку, но если я заведу ее, это будет уже шестая собака здесь! Этот дом просто взорвется нахер!       Сонми давится смехом, поглаживая щенка Джуна одной рукой, а другой рукой успокаивающе поглаживая Джина по голове. — Слушай, Сонми, — оживляется вдруг он, — тебе нравится Хосок? — Что? — Просто скажи, нравится или нет. — Ну допустим, — уклончиво отвечает Сонми. — Сильно? — Ты к чему ведешь? — хмурится она. — Съезжайтесь, — выпаливает Джин, — съезжайтесь, умоляю. Переезжайте. Забирай Хосока и переезжайте куда-нибудь. Пусть хоть Микки здесь не будет, уже минус одна собака, уже хорошо. Пожалуйста, Сонми, ну пожалуйста! — Джин, мы встречаемся всего месяц, — смеется Сонми. — А где Микки?       Джин, понимая, что избавлять его от проблем Сонми не собирается, вздыхает и уходит на кухню, возвращаясь с маленьким очаровательным щеночком в руках. — Смотри, Микки, это твоя новая мама, — говорит Джин щенку, усаживая его Сонми на коленки.       Щеночек с заколкой на макушке, придерживающей шерсть на лбу, чтобы та не лезла в глазки, сразу попросился к Сонми на ручки, виляя хвостиком и дружелюбно обнюхивая ее. — Смотри, Микки уже любит тебя, — усмехается Джин. — Ты подумай насчет того, чтобы съехаться с Хосоком, Сонми, хорошо подумай. — Ты уже собрался сплавить меня? — раздается вдруг голос Хосока из другого конца комнаты.       Хосок такой взъерошенный, точно собирался впопыхах, но такой очаровательный, что Сонми даже отвлекается от щенка и застывает на пару секунд. — Ну что, идем? — спрашивает Хосок.       Сонми смотрит на Микки, Микки смотрит на Сонми, и между этими двумя еще сильнее вспыхивает вселенская любовь и неукротимое желание не расставаться ни на мгновение, быть всегда вместе, каждую минуту, каждую секунду, а когда Микки, виляя хвостом, лижет Сонми в нос, у той вообще случается какой-то припадок, и она бросается обнимать Микки, как в последний раз в жизни. — Оппа, — говорит Сонми Хосоку, не отрывая глаз от щенка, — а может, не пойдем никуда, а?       Хосок только улыбается, ласково треплет Сонми по волосам и оставляет легкий поцелуй на ее макушке. — Лучше бы ты меня так любила, дуреха, — смеется он, усаживаясь рядом и почесывая Микки за ушком. — Ладно, если хочешь, останемся дома.       Микки, будто все понимая, виляет хвостом еще радостнее.

***

      Если бы Хосока заставили выбирать между Сонми и Юнги, он выбрал бы Юнги без раздумий. Не то чтобы он не любит Сонми. Любит, естественно, любит. Хотя бы потому, что не любить эту девчонку просто невозможно. Просто если бы был шанс, Хосок отдал бы все на свете, лишь бы рядом с ним в обнимку засыпала не она, а Юнги.       Но шанса нет и не будет, и даже Хосок, вечно затуманенный своей отчачнной любовью, понимает, что проще сдаться добровольно, чем страдать от неразделенной любви в одиночестве. А Сонми нравится ему, пусть не так сильно, как Юнги, но все-таки она хорошая, и, наверное, любит его, так что вме обязательно будет хорошо.       Старая любовь со временем забудется, раны, нанесенные бесконечными самокопаниями, затянутся, боль, причиненная безысходностью и одиночеством, утихнет. Возможно, дальше все будет не особо радужно, но пока у него есть Сонми, которая готова быть рядом в любой ситуации, а значит, у него есть семья, которой его лишили. Значит, не все так плохо на сегодняшний день.       Значит, возможно, завтра все будет еще лучше.