«.. Back door bitches begging me to behold All their cash and cars platinum silver’n gold We're like ‘diamonds in the sky’ that is what we are told No mountain made of money can buy you a soul ..»
Человеку свойственно испытывать желание вернуться домой. Каждому. Лена не стала исключением. С каждым километром, с которым автомобиль приближался к Москве, девушка испытывала невероятный трепет в душе и веру в то, что в этот раз все будет не так, как раньше. Но вместе с тем в самой глубине разума какой-то голосочек завывал, что здесь что-то не так, что все это не по-настоящему, все это неправильно. Как же глупо было со стороны Лены не прислушаться к нему. Радость от того, что мать сама проявила желание увидеть дочку, затмила все остальные чувства. Здравомыслие ударило в звоночек уже в тот момент, когда автомобиль въехал на территорию большого трехэтажного пышного особняка, находящегося в глубине леса и до ужаса смахивающего на гигантский торт. Лена ступила на дорожку, выложенную камнем, и почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось – на широком крыльце, размером, наверное, не уступающем крыльцу «Логоса», девушку в одиночестве ждала Тата. Не мать. Тата – пожилая полная женщина с копной пушистых седых волос и вечно молодыми голубыми глазами. Сколько себя помнила Лена, служанка всегда была рядом. А ещё Володина помнила рассказ отца о том, что ещё молодую женщину Изольда Викторовна едва не уволила, потому что ее маленькая дочка в восемь месяцев со счастливой беззубой улыбкой сказала своё первое слово – Тата. – Леночка! – служанка взмахнула полотенцем, которое до того теребила в руках, и сама бросилась навстречу своей девочки, которую не видела практически два месяца (август Лена провела у отца в Америке). Володина раскинула руки, широко-широко улыбнулась, и обняла Тату так, как никогда не обнимала никакого другого человека. На студентку повеяло сладким печеньем и свежими яблоками – запахом детства. – А где мама? – спросила Лена, когда в обнимку с женщиной зашагала к дому. Она постаралась задать вопрос так беззаботно и легко, но голос все равно дрогнул, и какая-то обида выскользнула наружу. – У нее гости, – прошептала служанка – она всегда говорила очень тихо, стоило разговору зайти о хозяйке, и Лена к этому привыкла. – Халитовы с утра нагрянули. Как снег на голову свалились, вот честно. Я только-только комнаты им приготовила, гляжу в окошко, а там машина во двор заезжает. Сразу поняла, кого черти-то принесли, – Тата улыбнулась. – Вместе с сыном? – угрюмо буркнула Володина. Тата вздохнула, и девушка приняла это за утвердительный ответ. Семейство Халитовых – давние друзья Изольды Володиной и самая типичная семья высшего общества, где на людях муж любит жену и лелеет детей, но боже упаси того, кто заглянет в стены их дома – тонны разбитой посуды, океан пролитых слёз и неоднократные попытки суицида. А юный Марат Халитов – ровесник Лены и ее заклятый враг ещё с тех пор, когда маленькая девочка натравила на глупого мальчишку свою собаку, и последний час провел на яблоне. Лена тогда отделалась поркой и заключением на ночь в подвале, а вот Альма – ее четвероногая подруга не дожила до самой ночи. Это был один из самых глубоких рубцов на сердце младшей из Володиных. Комната Лены находилась на третьем этаже возле входа на чердак. Стоило девушке открыть дверь, как снизу донеслось дикое «Татьяна!», и Тата поспешила на зов хозяйки. Лена переступила порог без служанки, и сердце русоволосой сдавило неимоверным чувством благодарности к Тате – женщина не позволила рученкам Изольды добраться до комнаты дочери. Все здесь осталось таким, каким оставила его Володина два месяца назад. Широкая кровать, застланная бордовым покрывалом, стол с множеством дисков, касет и даже пластинок, валяющимися в хаотичном порядке, стены, уклеенные плакатами любимых групп девушки: Three Days Grace, AC/DC, Nickelback и The Pretty Reckless, – все это было до боли родным и близким. Лена распахнула окно настежь, запустив порцию свежего воздуха, и с разбегу бухнулась на кровать, положив руки под голову. А вот и главная гордость русоволосой студентки – черный-черный потолок, вручную исписанный сотней светящихся звёзд различных размеров и цветов, варьирующихся от белого до глубокого синего. В детстве Лена была готова поклясться, что звёзды эти каждую ночь устраивали свой бал, кружились в замысловатых пируэтах и завлекали девочку в своё царство. Со временем это прошло, и звёзды застыли на месте, взирая на хозяйку комнаты сверху. Последующие несколько часов Лена так и валялась на холодной кровати, а музыка в наушниках разрывала барабанные перепонки. Девушка на это время забылась основательно, просто погрузилась в свой мир и, закрыв глаза, улыбалась.«.. It's a fucked up world What do you get Sex and love and guns, light a cigarette A fucked up world What do you get from it Sex and love and guns, light a cigarette Sex and love and guns, light a cigarette ..»*
Ближе к пяти часам в комнату зашла Тата. – Изольда Викторовна хочет видеть тебя за ужином, – сказала женщина, наконец-то растолкав Володину, которая нехотя выключила музыку. – Вспомнила о дочери? – хмыкнула Лена, но, увидев лицо Таты, виновато похлопала глазками, как всегда делала в детстве, и Тата, видимо, подумав о том же, тепло улыбнулась. – Ну а кто ещё будет? – вздохнула девушка и села на кровати, скрестив ноги по-турецки. – Халитовы уехали, – поспешила заверить служанка, – очень хотели тебя увидеть, но твоя мать.., – она внезапно замолчала и закусила губу. Лена поняла, что женщина сблотнула лишнего, и спокойно проговорила: – Но моя мать сказала, что меня нет дома, так? Если честно, то к этому девушка уже привыкла – мама стала так говорить всем гостям после того, как в пятнадцать лет дочь спустилась к столу, одетая, как последняя проститутка, лохматая и с ярким вызывающим макияжем на лице. Володина сейчас толком бы и вспомнить не смогла, из-за чего так мстила. Тата неоднозначно дернула головой, но для студентки было достаточно и этого, чтобы понять, что она попала не в бровь, а в глаз. – Так что будет только Петр Алексеевич, – пояснила Татьяна, – из чужих, я имею в виду. – Круто, – Лена поджала губы и глубоко вздохнула. – Тёплый семейный ужин. Все, как всегда, – и тихо она добавила: – А ведь я думала, что что-то может измениться. Тата взглянула на девушку с жалостью, и Лене даже показалось, что у той предательски заблестели глаза. Хотя, может быть, что это была игра света – не более. Напоследок служанка сердечно попросила свою юную хозяйку переодеться из «этого кошмара» в какое-нибудь платье, «которое носят все леди». На последней фразе Володина едва сдержала смех, который чуть ли не ломал ребра изнутри. Она и леди. Леди и она. Идеальный пример антонимов. Позже, когда Тата покинула комнату, Лена серьезно обдумала всю ситуацию и пришла к выводу, что матери просто что-то понадобилось от нее, и это приглашение на выходные было не порывом материнской любви, а одним из ходов. Сердце это девушке не разбило лишь потому, что разбивать там было уже нечего. Ну, или у Лены выработался иммунитет. Одно из двух. Но злость все равно закипела на самом дне души. Что же, платье так платье. Тата же не уточнила, какое именно. Володина выкинула из шкафа всю одежду на пол, села посреди кучи, как вещевой король, и стала выбирать. Одно платье было не достаточно ярким, второе – не достаточно коротким, третье – уж слишком вызывающим, мать сожгет его вместе с дочерью. Хотя.. Только Лена задумалась о том, стоит ли ее чувство удовлетворения того, что последует за этим, как телефон, лежащий на кровати, задребезжал, истерично попискивая. Черт, Володина и забыла, что в машине поменяла рингтон на рандомные животные звуки. Не сразу Лена поняла, кто разговаривает с ней, один раз даже подумала, что это чей-то глупый розыгрыш, но в конце, растерянно уставилась на стену. Ну и что это сейчас было? Ладно Морозов, он-то обкурится и не моргнет, а потом начнет нести всякую хрень, но Лиза.. Володина резко дернула головой, решая, что во всем разберётся уже в универе. Девушка взглянула на платье, которое все время разговора сжимала в руке, и, упрямо сверкнув глазищами, кивнула, беседуя сама с собой. Гостиная была самой большой комнатой в особняке Володиных. И самой дорогой. Поэтому и трапезничали здесь крайне редко, трясясь над дорогущим камином, как Кощей над своим золотом. Лену в детстве это забавляло, и она нередко пыталась сотворить вандализм, разрисовывая этот самый камин такой же дорогущей зубной пастой. Потом огребала не по-детски, но это лишь подогревало в крошечном сердце наклонности к дебошу. Посреди гостиной тянулся длинный стол. В окружении стояло тридцать три стула, которые у Лены невольно ассоциировались с тридцати тремя несчастиями. Девушка вошла в комнату ровно в тот момент, когда Тата поставила последнюю тарелку и, обернувшись к дверям, охнула. Лена виновато опустила глаза. Наперекор просьбе служанки она вырядилась так, как пожелала нужным именно в этой ситуации – короткое вишневое платье из дорогого шелка висело на девушке на тонких бретельках. Но стоит заметить, что Володина, поняв, какой безобразной платье длины, попыталась натянуть его пониже, и теперь безобразно бросалась в глаза совсем другая часть тела. На голове – сумасшедший начес, на пальцах – тяжёлые перстни, на ногах –высокие шпильки. Только Тата открыла рот, справившись с нахлынувшим возмущением, как в дверях показалась хозяйка дома. Изольда Викторовна была высокой, стройной и чертовски красивой брюнеткой, да только красота ее со временем из нежной превратилась в терпкую и более притягательную. Впалые щеки, большие черные глаза, тонкие бледные губы, чистая, чуть ли не прозрачная кожа придавали ей какую-то аристократичность, и длинное темно-синее платье лишь дополняло образ. Когда взгляд женщины коснулся дочери, ни одна мышца ее лица не дрогнула, только подобие снисходительной улыбки заиграло на губах. Следом вошёл Петр Морозов. – Леночка, – мужчина раскинул руки и улыбнулся, – рад тебя видеть, – он подошёл к девушке и коснулся губами ее щеки, Лена на мгновение непроизвольно скривилась. – Я тоже рада вас видеть, Петр Алексеевич, – Лена решила, что стоит хотя бы попытаться быть вежливой, – вновь. Изольда в это время прошла к противоположному краю стола и вопросительно взглянула на Морозова. – Вчера пересекались в университете, – пояснил мужчина, помог присесть Изольде, а потом и ее дочери. – Как успехи в учебе? – Все хорошо, – кивнула Лена, сложила ладони на коленях и взглянула на мать. – А ты, мама, ничего спросить не хочешь? – голос ее дрогнул. – Зачем? – Изольда, казалось, по-настоящему удивилась. – Ты же взрослая девочка, а я уже давно не лезу в твою жизнь. Лена опустила глаза, щеки ее вспыхнули румянцем. Морозов поспешно открыл бутылку шампанского. – Выпьем, девочки, – он налил во все три бокала. – Лена не пьет, – Изольда взглянула на мужчину, затем на дочь. – Лена не пьет, – тихо повторила Володина и хмыкнула, к чертям всю вежливость, к чертям вообще все. – Да, такое Лена не пьет. – А что же ты предпочитаешь? – улыбнулся Петр, присаживаясь на место. – Вино? – Коньяк. Володина-старшая со стуком опустила свой бокал на стол. – Что же.., – Морозов явно был ошеломлён таким заявлением, – кхм, да.. коньяк. Лена подняла на мать взгляд карих глаз. Детские обиды смешались с подростковой ненавистью и вылились в открытую злобу, которую источала девушка всем своим видом, несмотря на то, что старалась это скрыть – не вышло. – Ну так зачем я здесь? – деланно-официальным тоном спросила юная Володина, и в конце, усмехнувшись, добавила: – Мама. – Я бы хотела, чтобы ты уехала к отцу в Америку. Лена издала смешок, приняв все это за шутку, но стоило ей вспомнить, кто сидит перед ней, улыбочка снизошла на нет, в глазах скользнуло непонимание. – Почему? – только и смогла выдавить она из себя, и голос ее хриплый эхом утонул в высоком потолке. – Меня не устраивает, какое образование ты получаешь здесь. Этот университет едва-едва встал на ноги, да и сама ты на кого пошла? На танцовщицу. – На хореографа, – Володина не сводила глаз с матери. – Это не имеет значения, – недовольно воскликнула Изольда, – ты вылетаешь в понедельник, билет уже куплен, а Петр Алексеевич похлопочет на счёт перевода в, допустим, медицинскую академию. – Нет. Прозвучало это слово из уст девушки спокойно и беспечно, и сама русоволосая даже пожала плечами, будто такое решение само собой разумеется. Изольда дернула головой, на губах ее появилась приторно-вежливая улыбка: – Что ты сказала? – Я сказала – нет, – Лена вышла из-за стола, – доступно для понимания даже младенца – нет. – Ну, Лена, – Морозов всплеснул руками, – мама же желает тебе только лучшего. – Но зачем? – студентка усмехнулась, глядя прямо в глаза мужчины. – Я же уже взрослая девочка. А она давно не лезет в мою жизнь. И меня это устраивает, – девушка решительно направилась к выходу. – Стой, Елена! – Изольда вскочила на ноги, и стул ее с гулким скрежетом проехал метр. – Я ещё не договорила! Ты не имеешь права меня ослушаться! Лена замерла в дверях, упёрлась обеими ладонями в косяки и опустила голову. Плечи ее стали тихо сотрясаться, Петр обеспокоенно взглянул на Изольду, но тут комнату огласил смех – раскатистый, хриплый и безумный. – Нет, Изольда Викторовна, – имя матери Володина выплюнула с ненавистью, – вы опоздали. Лет так на восемнадцать опоздали, чтобы сыграть роль заботливой мамаши, – девушка повернулась лицом к людям. По щекам ее катились слезы, оставляя черные дорожки от подводки, но взгляд Лены был не отчаянным и горестным, а решительным. – Хватит с меня вашей заботы, – на последнем слове девушка вновь рассмеялась. – Я закончу этот чертов университет, ясно? И тогда улечу к отцу, и больше ни-ког-да вас не увижу. Лена выскочила в холл. Хватит с нее. Сразу было ясно, что все это глупая затея, не нужно было ехать. Не нужно, не нужно! Перепрыгивая через одну ступеньку, она влетела на третий этаж, распахнула дверь своей комнаты и застыла. Пусто. Практически ничего нет. Ни пластинок, ни кассет, ни плакатов. Медленно русоволосая шагнула внутрь, и под ногой у нее что-то хрустнуло. Плеер. Лене показалось, будто ее кувалдой огрели раз так десять подряд – она осела на колени и уставилась перед собой. На лице стал проявляться весь гнев – брови нахмурились, губы слегка задрожали. Осторожно девушка подняла разломанный на две части плеер, встала сама, спрятала его в рюкзак, который распаковать так и не успела, переоделась в одежду, в которой приехала и уставилась на себя в зеркало. – Видишь, что ты со мной делаешь, мамочка, – прошептала Володина и провела пальцем по отражению разводов от туши на лице. – Так нельзя, – русоволосая прижалась лбом к холодному стеклу и судорожно вдохнула. Когда Лена, ступая по ступеням как можно громче, спустилась в холл, мать как раз закрывала главные двери. – Проводили потенциального мужа? – саркастичным шелестом сорвалось с губ студентки. – Не неси чепуху, – Изольда обернулась и слегка вздернула подбородок. – Куда ты собралась? – Домой, – прошипела русоволосая, а после добавила: – Где все мои личные вещи? – Вещи я не трогала, – спокойно отозвалась женщина. – А вот, чтобы выбросили мусор, распорядилась. Лена дернула рукой и схватилась за деревянные перила, костяшки пальцев побелели. Мусор. Ее музыка, ее единственная радость в этом доме – мусор для матери. – У меня не было выбора, – Изольда развела руками и скривила губы в усмешке, – ты совсем вышла из-под контроля. В детстве я наказывала тебя, и ты утихала. Я решила, что это сработает и сейчас. Возвращайся в комнату и подумай о своём поведении. – Вышла из-под контроля? – Лена засмеялась. – Нет, мамочка, я ещё и не начинала выходить из-под него. Но, видимо, наперед я наказана, да? Стоит установить.., – девушка схватила вазу, стоящую у лестницы, двумя руками и шарахнула ее об пол, – .. равновесие. Море из осколков разлилось между матерью и дочерью. – Это только за диск с личной росписью Адама, – Лена тяжело дышала, словно после долгого бега. Девушка, улыбаясь, как сумасшедшая, попятилась в гостиную, где проходил ужин. Изольда с выражением ужаса на лице кинулась следом. – А вот столько стоила пластинка, за которой я простояла чертовых три часа в очереди, – Володина взяла с камина статуэтку древнегреческой богини Геры и замахнулась. Соприкоснувшись с полом, статуэтка развалилась на три части, одна из которых, голова, закатилась под стол. – Немедленно прекрати! – ввизгнула женщина, и Лена счастливо улыбнулась – не каждому удается довести чёртову аристократочку до такого состояния. – Ты представляешь, сколько она стоит?! – О, да-а, – Володина-младшая схватила со стола тяжёлый подсвечник, и тот спустя мгновение ударился о камин, оставляя едва заметную царапину, – зна-аю. Лицо Изольды скривила гримаса злости, черные глаза и те стали ещё чернее, если такое вообще возможно. Женщина резко направилась в сторону дочери, Лена растерялась, оббежала стол и бросилась к выходу. Пока студентка судорожно искала ключ от двери на подоконнике, мать ее нагнала, схватила за руку и дернула на себя. – Что ты себе позволяешь, мерзавка? – вкрадчиво прошептала Володина-старшая практически в лицо девушке. – Всё-таки яблоко от яблони не далеко падает, – в тон брюнетке ответила Лена, а после злорадно добавила: – да, мамочка? Мгновение, и тишину нарушает звонкая пощёчина. Лена схватилась за щеку, но упрямо продолжила сверлить маму взглядом, а та молча открыла дверь, распахнула ее настежь и, перед тем, как уйти самой, обронила презрительное «убирайся». Володина решительно переступила порог, и темнота приняла ее в свои родные объятия. До шоссе было около четырех километров густого леса. Лена шагала по заезжанной тропинке, курила сигарету за сигаретой и то смеялась, то ревела, падая на сухую траву и хватаясь за нее руками. Настолько больно ей ещё никогда не было. И дело не в пощёчине или выброшенных постерах, а в том, что только сейчас девушка до конца осознала, что одинока. Абсолютно одна в этом гребанном мире. *The Pretty Reckless – «Fucked up World».