Закрытая школа. Продолжение

Тик-так. Слышишь? Это время. Оно разговаривает с тобой, но только на своём языке. Тик-так. Говорит, что оно идёт, оправдывается: не бежит, а идёт. Просит прощения за то, что не может остановиться. А ты ведь так хочешь этого, да? Тик-так. Давай повернем его назад? Нельзя? Мы с ним договоримся. Один разочек. Оно против не будет. Тик-так. Найдем волшебные часы и начнем крутить стрелку в обратном направлении. Много-много раз. Нам далеко. Тик-так. Время летит. И мы за ним. Когда будет наша остановка, я обязательно скажу. Крути. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Ещё чуть-чуть. Ты чувствуешь этот терпкий аромат приключения? Чем оно пахнет для тебя? Жасмин и ель? Это запах волшебства. Оно среди нас, понимаешь? Время – высшая степень магии. Тик-так. А пока мы летим, давай поговорим о том, что ты ждёшь от нашего приключения. Да, ты прав, мы отправляемся в самое начало. Нет, вовсе не в первые дни существования Вселенной, глупенький. Тогда мы бы крутили стрелки вечность. Мы летим, чтобы с самого начала увидеть историю одного человека. Да, хорошего человека. Ой, слышишь? Мы уже близко. И сердце твоё стучит лишь сильнее. Счастлив? Да, это правильно. Очень странно было бы, если бы ты вдруг захотел вернуться. Тогда я, наверное, неправильно бы выбрала своего сопутешественника. Тик-так. Тик-так. Тик-так-тик-так-тик-так. Пора. Останавливай стрелку. Сказка начинается. 30 мая 1998 года. – Мама, мама! – мальчишка лет пяти влетает на кухню. Невысокая миниатюрная женщина стоит у плиты. Услышав оклик сына, она, улыбаясь, оборачивается и заправляет за ухо прядь темно-русых, как у ребенка, волос. – Смотри, – вожделенно шепчет мальчик и слегка приоткрывает для мамы сомкнутые крохотные ладони, – ба-абочка. – Бабочка, – нежно повторяет женщина и треплет сына за макушку. – Анатолий, выпускай свою новую подругу и мой руки – будем обедать. Толя серьезно смотрит на мать и хмурится – в его детской головке идут какие-то серьезные расчёты. – А она вернётся? – недоверчиво спрашивает мальчик и вновь смыкает ладони. – Я не хочу, чтобы она улетала. – Ну конечно же вернётся, – русоволосая оборачивается через плечо, параллельно помешивая суп в кастрюле. – Куда же она денется? У нее нет выбора. И друзей у нее больше нет. Она только слетает к своей семье и обязательно вернётся. И словно в подтверждение слов женщины, в открытое окно влетает лёгкий порыв ветра, колышит светло-синие шторы, дверь начинает скрипеть, качнувшись на петлях. – Ну, хорошо, – говорит Толя, забирается с коленями на стул у подоконника, выглядывает на улицу и улыбается первым летним лучам. С той же улыбкой он выпускает бабочку из рук, и нежное пёстрое создание расправляет крылья и взмывает ввысь. А Толя смотрит ей вслед до тех пор, пока не перестает различать стремительно уменьшившуюся точку на фоне синего ясного неба. Замок в входной двери щёлкает. Мальчик резко оборачивается к своей матери, она в ответ улыбается ему и кивает, словно разрешая что-то. Толя соскакивает со стула и с радостным «папа» несётся в прихожую. Оттуда доносится мужской смех. – А вот и наш чемпион по скоростному поеданию каши! – с таким торжественным заявлением на кухню входит высокий мужчина с сыном на руках. Лицо его слегка задето щетиной, но блестящие черные глаза выдают настоящую натуру, которую он, может, и хотел спрятать за таким брутальным видом, но этого ему вовсе не удалось. – Каша на завтрак, – поучительно заявляет женщина и ставит на стол большую тарелку с щами, – для папы. Отец целует свою жену в щеку и садится за стол. Толя по сложившейся традиции занимает место во главе. – Для Анатолия, – улыбается русоволосая и отдает порцию сыну. – Папа, а когда мы поедем отдыхать? – мальчику сложно усидеть на месте – он то и дело вертится по сторонам. – На рыбалку. А, пап, когда? – Скоро, Толик, – обещает отец. – Да, Светлана? – он ехидно улыбается и поворачивается к жене. – Скоро же? Светлана вздыхает, переводит взгляд с мужа на сына, и, сдаваясь, кивает. Толя едва не подпрыгивает на месте и отбивает звонкую «пять» папе. – Как погода стабилизируется, – тут же поясняет русоловосая, – то дождь, то зной. Мужчина с мальчиком переглядываются и одновременно запевают: – «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной». Втроём смеются – звонко и переливисто. – Ешьте, пока горячий, – советует Светлана, а после строго впивает взгляд в своего сына: – Анатолий Андреевич! Что это ты, позволь узнать, делаешь? Толя вздыхает и достает из-под стола руку с куском колбасы. Кошка снизу издает обиженное «м-мяу». 15 июня 1998 года. – Корзинка! – запыхавшийся Толик влетает в квартиру, застав маму у зеркала – подвязывает под подбородком широкополую светло-бежевую шляпу. – Мы.. корзинку забыли, – он ещё тяжело дышит из-за подъёма на пятый этаж, – папа сказал. – Корзина! – Светлана взмахивает руками и уходит на кухню, возвращаясь уже с большой корзиной, полностью забитой продуктами, фруктами, скатертью и покрывалами. – А палатку папа уже положил? Толя кивает, берет из рук мамы корзинку и, несмотря на то, что весом она практически с него, упрямо делает вид, что ему вовсе не тяжело и выходит на лестничную площадку. Женщина качает головой и выходит следом. Она не успевает прикрыть дверь, когда в прихожую из гостиной вылетает серая кошка с ярко-красным ошейником – Толя сплел сам месяц назад. – Не-а, – Светлана улыбается, – сейчас тебе с нами нельзя. Мы не долго, Мышонок. Вообще кошку зовут просто Мышкой. Но русоволосая уже привыкла каждого называть более ласково. Кроме сына. Его только полным именем – любит чувствовать себя взрослым. Мышка склоняет голову в сторону и вдумчиво вглядывается в свою хозяйку. А потом мяукает как-то жалобно. – Нет, кушать Анатолий насыпал, – продолжает беседу с животным Светлана, сама не зная почему. Кошка делает несколько шагов к двери, вновь мяукая так, словно ей больно. В прошлый раз это была заноза в лапке. Сейчас у женщины нет времени проверять. Приедут завтра и посмотрят. Светлана на прощание улыбается Мышке и прикрывает дверь. Щёлкает замок. Три часа дороги, во время которых Толя успевает вздремнуть, и семья Раевских оказывается у небольшой речки. Здесь так красиво: зелёная-зеленая трава, кристальная вода, отражающая синеву неба, и несколько больших валунов, к которым первым делом и отправляется вприпрыжку мальчик. – Анатолий, осторожно! – кричит ему вдогонку Светлана, поднося ладонь ко лбу и делая козырёк – солнце нещадно слепит глаза. – Не упади, сынок! – Не упаду-у! – громко отвечает Толя и начинает карабкаться на камень, который в три раза выше его. Этот день становится лучшим в памяти маленького мальчика. Вдоволь полазив по камням, он помогает отцу разжечь костёр, поставить палатку. Несколько часов они рыбачат в полной тишине, и Толя устраивает воинственный пляс племен Майя, когда ловит свою первую рыбу. Светлана в это время готовит редкостный пир. Солнце уже заходит за горизонт, когда в воздухе повисает аромат жаренной рыбы. К полуночи из багажника автомобиля достается старенькая гитара. 16 июня 1998 года. Убийственно-раздражающая трель звучит ранним утром на всю палатку семьи Раевских – Андрея срочно вызывают на работу. Поднимается редкая суматоха. Толя сидит у потухшего костра сонный, взъерошенный и очень смахивающий на воробушка и наблюдает за тем, как его родители в спешке собираются, запихивая в багажник все чуть ли не в хаотичном порядке. Короткой сказке пришел конец. Наступили последние мгновения счастливого детства. Толя этого не знает, поэтому радостно смеётся, когда папа наступает на его самокат и на одной ноге, смешно балансируя раскинутыми руками, едет прямо в густые заросли малины. – Анатолий, садись, – Светлана сама подхватывает корзинку и быстро идёт к машине. Мальчик подскакивает с примятой зелёной травы и бежит следом. В это время первые лучи солнца только-только касаются земли. Толя не помнит, чтобы папа когда-нибудь водил настолько быстро. Ради интереса он поглядывает на спидометр – стрелка подрагивает на отметке «180». Светлана, сидящая спереди, как-то недовольно оглядывается на сына, и тот все сразу понимает – со вздохом, полным нежеланной покорности, прижимается к спинке сиденья и пристёгивает ремень. – И так надо делать всегда, – нравоучительно заявляет женщина и тепло-тепло улыбается. – Слушай маму – она плохого не скажет, – весело заявляет отец и, издав смешок, добавляет: – Помню, она когда-то сказала «а может поженимся».. Светлана сама коротко смеётся, но все же толкает мужа в бок. А Толя переводит счастливый взгляд с родителей в окно и только сейчас замечает, что в салоне автомобиля на стекле сидит та самая бабочка. Широкие голубые крылья с коричневыми, почти золотыми двумя полосками мальчик бы узнал везде. – Мама.., – шепчет Толя и осторожно улыбается, – .. бабочка. Женщина заинтересованно оглядывается, повторяет за сыном «бабочка», а после раздается резкий скрежет. Мальчик толком и не понимает, что же происходит – только видит, как папа начинает судорожно выкручивать руль, но машина не поворачивает, а неумолимо несётся к краю моста. Единственную мысль, что вертелась в его голове в тот момент, Толя пытается воплотить и поспешно опускает стекло. Бабочка вылетает на улицу. Тут же происходит резкий удар, странное, волшебное чувство полета и темнота. 16 июня 1999 года. – Быстрее, быстрее, быстрее, – голос этой женщины чересчур высокий и оттого писклявый. – Опоздаете на завтрак. Толя нехотя встаёт со своей кровати и поворачивается к выходу из спальни – большая часть ребят уже оделась и построилась. – Раевский! – воспитательница ввизгивает, и Толя усмехается, мысленно пририсовывая женщине голову свиньи. – Вечно тебя не добудишься! – Толян, давай быстрее, – подхватывает самый высокий мальчишка – Антон. – За мной тётка должна приехать. А мы из-за тебя здесь торчим. Антон – единственный адекватный пацан среди всех остальных. Ну, так считает Толя. Возможно, что дело все в возрасте – Антону уже семь, и он в группе самый старший. Кровать заправлена так быстро, что позавидует любой солдат, и мальчик, надев шорты и майку, встаёт в самый конец строя. Антону хорошо. У него хотя бы тётя есть. Забирает на выходные, на праздники. А ему, Толе, придется торчать все лето в этом детском доме. Как же не хочется. Завтрак проходит в полной тишине, слышно лишь позвякивание ложек о тарелки. А затем, когда Раевский уносит поднос, на глаза ему попадается календарь. На мгновение мальчик застывает на месте. Уже прошел год. Год с того времени, как он остался один. Год со дня гибели родителей. И ведь никого кроме Толи это не волнует. От одной этой мысли хочется закричать – громко, срывая голос и кутаясь в недетский хрип. Во время дневного отдыха Толя выскальзывает из-под одеяла и осторожно крадётся к выходу. Антон начинает ворочаться на своей кровати, сонным взглядом одаривает друга, но тут же вновь откидывается на подушку, и Толя ему благодарен. Воспитательницы в это время ютятся в одной из комнат, попивают чай и смотрят обеденную серию очередной мелодрамы. Охранника на посту нет, и мальчик спокойно покидает здание и выходит во двор. Светло. Как и год назад. Наступает настоящее лето. Толя, прячась за высокие кусты роз, пробегает половину двора и садится под многовековым дубом. Он своей верхушкой колышется над трехэтажным детским домом, прячет от знойных солнечных лучей и надоедливых глаз надзирательниц. Мальчик прижимает ноги к груди, утыкается подбородком в колени и задумчиво смотрит прямо перед собой. Хочется заплакать, но он себе этого не позволяет – большой уже. Мама бы не одобрила. А отец и вовсе пристыдил. Бы. Раздается шорох. Толя замирает, а сердце его, кажется, начинает стучать громче. Если сейчас его здесь найдут, то обязательно накажут на неделю, и тогда придется вставать рано-рано и идти помогать кухаркам. Внезапно из-за дерева, к которому Раевский прижимается спиной, вываливается девочка, падает прямо перед мальчишкой и что-то разъяренно шипит. Она не сразу понимает, что здесь не одна, и, когда это осознает, подрывается с места и будто собирается бежать, но останавливается, окидывает Толю задумчивым взглядом и медленно садится назад на траву, скрещивая ноги в позе лотоса. – Ты что здесь делаешь? – голос ее звонкий звучит заинтересованно. Теперь очередь Толи подозрительно посмотреть на девочку. Над вид ей лет восемь-девять. Правда, худощавое телосложение просто кричит об обратном, но выдают глаза – большие, карие и умные. Русые волосы коротко пострижены, торчат во все стороны, как у ополоумевшего воробья. – Что хочу, то и делаю, – выдает Раевский и посильнее забивается под дерево. – Не говори, – девочка непринужденно пожимает хрупкими плечиками и протягивает ладонь. – Роза. Толя не сдерживается и раскатисто смеётся – ну надо же было назвать так девчонку. Так.. пафосно. А Роза, похоже привыкшая к этому, лишь выжидающе вскидывает брови. Мальчик смущается и пожимает маленькую ладонь. – Толя, – выдает он. – Анатолий, значит, – медленно протягивает Роза. Толя качает головой и упрямо повторяет: «Толя». В этот день юный Раевский нашел настоящего друга на долгие-долгие года, проведенные в детском доме. 31 декабря 2006 года. Комната погружены во тьму. Все дети мирно посапывают, но только в одной кроватке кому-то не спится – парнишка вертится с одного бока на другой и продолжает смотреть прямо перед собой. Боится уснуть. С улицы доносятся веселые голоса воспитателей, вскоре начинает звучать напутственная речь директора детского дома. Толя плохо слышит слова, но он точно уверен, что речь там сводится вся к тому, что «все мы здесь – семья» и «все эти дети – наши дети». Заученно уже наизусть. Дверь с тихим скрипом приоткрывается. Из коридора падает тусклый луч света, а во внутрь заглядывает лохматая голова. Лица толком не разглядеть, но эти короткие, торчащие во все стороны волосы, Толя узнает и в кромешной темноте. С готовностью он соскакивает и обувает тапочки. То, что придет Роза, Раевский знал. Поэтому он и улёгся в кровать в джинсах и футболке, которая, измявшись, создавала вид половой тряпки, пропущенной через комбайн. – Тише ты, – шипит русоволосая, когда Толя громко запинается о тумбочку и выругивается. – Тебя только в разведку отправлять. Толе больно, и он даже жмурится, но не пускает и слезинки – не перед девчонкой. Вместе они выходят в коридор. За семь лет Толя очень сильно изменился – изрядно вытянулся, похудел и теперь смахивал на вешалку-переростка. Роза же, казалось, ничуть не выросла – так и осталась хрупкой, маленькой девчонкой, которая часто вводила людей в ступор, употребляя в своей речи нецензурные выражения и выкуривая по пачке сигарет в день. Где она их доставала, Толя так и не понял. Даже не пытался. Он был, наверное, единственным человеком, который знал, что за ангельской внешностью скрывается ангельский характер, а не черты исчадья ада, как считали остальные. У Розы и Толи за те года, что они были знакомы, сложилась определенная традиция – все праздники справлять вместе. Сперва они просто находили пустой кабинет и проводили время, рассказывая друг другу о своём прошлом. Когда же эта тема была исчерпана, а сами ребята повзрослели, Роза стала протаскивать каким-то образом алкоголь, и ночи проходили гораздо веселее, чего нельзя было сказать о последующих утрах. И сейчас они осторожно крадутся в учебный корпус. Тяжёлый рюкзак подруги Толя предусмотрительно берет в свои руки, и из него доносится характерный звон стекла. – Разобьешь – никогда не расплатишься, – наставляет Роза и на последнем слове коротко кашляет. В последнее время она вообще стала часто кашлять – заболела, видимо. Последующие три часа ребята проводят в кабинете английского. Они громко смеются, уверенные в том, что воспитатели или учителя их не услышат, смело выругиваются и за глаза костерят Палкана – преподавателя физкультуры, который прошлым новым годом пресек посиделку на корню. Когда четыре пустые бутылки пива валяются у учительского стола, Роза, смешно раскинув руки в стороны и покачиваясь, идёт к окну. Раевскому уже доводилось это видеть раньше, поэтому он усаживается на одну из парт и наблюдает за подругой. Девушка забирается на подоконник (из-за маленького роста она могла спокойно позволить себе стоять прямо) и не без труда открывает одну из створок, затем вторую. Холодный новогодний воздух врывается в кабинет, будоражит ребят и, кажется, полностью выветривает алкоголь из крови. Роза оглядывается на друга, и тот невольно улыбается – видеть ее счастливое лицо равносильно долгожданному глотку жизни. Русоволосая громко и переливисто смеётся, запрокинув голову назад – она всегда так делает. Когда под ней три этажа, когда она стоит на самом краю, хватаясь за деревянную раму, она всегда смеётся. Потом Роза ослабляет свою хватку, вскоре и вовсе убирая руки в карманы и опасно балансируя на грани. Толя в этот момент заметно напрягается, но с места не двигается – смотрит, как подруга достает пачку сигарет, зажигалку и начинает курить. Ее силуэт на фоне падающего снега, окутанный белесым дымом, кажется волшебным и сказочным. Именно сейчас в голове Раевского мелькает мысль, что он не один. Никогда не останется один. Да, родители ушли, но появилась эта нимфа. Она старше его всего на два года. Выучатся, встанут на ноги, сыграют свадьбу. Чтобы никуда она от него не делась. Никуда. Никогда. 29 апреля 2007 года. – Куда-а? – нараспев спрашивает Роза и смеётся, когда запинается о порог. – Секрет, – Толя предусмотрительно держит ладони на глазах подруги, а счастье его, отражающееся широкой улыбкой на лице, кажется, может заразить любого встречного. Да только на пути никого не попадается – все на завтраке в столовой. – Раевский, – голос девушки предупреждающе твердеет. – Знаешь, как меня с твоих секретов выбешивает? – Знаю, но это хороший секрет, – отвечает Толя и, смеясь, добавляет: – Розик. Роза пытается резко обернуться, но парень прижимает ее к себе одной рукой, другой продолжая закрывать глаза. – Тихо, тихо, я забыл, – звучит примирительно. – Ты не Розик, ты Розольда, – вновь смеётся. – Розалина, – иронично шипит русоволосая, но все же повинуется и шагает вперёд. Минут десять осторожной, медленной ходьбы с многочисленными поворотами и подъёмами по лестнице, и они останавливаются. – Шестнадцать лет, – торжественно декламирует Раевский и отходит от подруги на шаг, – лучше возраста в мире нет! Роза ошарашенно подносит ладонь к губам. Наверное, ничто и никогда не приводило ее в такой восторг, как этот большущей плакат, прицепленный магнитами к доске. Десятки фотографий: общие с Толей, с классом, много и тех, о существовании которых девушка даже не подозревала – сделаны втихую. Это был один из лучших моментов в жизни Розы. И в жизни Толи тоже. Сейчас, стоя позади подруги и наблюдая за тем, как она радуется этому чудовищному подарку, на который парень потратил не одну бессонную ночь, он даже не подозревает, что лимит счастливых воспоминаний подходит к концу. – То-о-олик! – внезапно восклицает русоволосая, резко разворачивается и, разбегаясь, кидается в объятья друга, обхватывает его руками и ногами, как коала, и громко-громко смеётся от переизбытка эмоций. – Спаси-и-бо! Толя улыбается. Осторожно проводит ладонью по коротким и твердым от лака волосам девушки и закрывает глаза, прижимая к себе самое дорогое, что у него сейчас есть. 28 июня 2007 года. Как обычно по утрам, Толя заходит в комнату подруги, чтобы вместе с ней пойти на завтрак. В дверь он из-за вредности не стучится, но, когда ее открывает, почему-то не слышит привычного визга остальных девчонок, большая часть из которых только начинает снимать пижамы. Нет – все пять соседок Розы уже переоделись и сейчас сидят, сбивший в одну кучку. Самая младшая из них – Аля, которой шесть лет, – медленно подходит к Раевскому, шлёпая босыми ногами по полу. – А где твоя мама Ро? – недоуменно спрашивает парень, ловя на себе странные взгляды остальных девочек. – Ее увезли в больницу, – тихо лепечет Аля, Толя осторожно заправляет ей за ушко пушистую прядку волос. – Роза начала очень сильно кашлять ночью, начала задыхаться. Девочки позвали тётю Веру. Она вызвала врачей. Она сказала, что Роза скоро вылечится и опять сюда приедет. Поленом по голове. Выбивая почву из-под ног. Раевскому нужно несколько минут, чтобы до конца понять смысл вышесказанного. А затем он несётся в кабинет к директору. Без стука влетает внутрь и, о, счастье, попадает прямо на какое-то совещание. – Где Халитова? – от бега парню тяжело дышать, он хватается за бок, но продолжает упрямо смотреть в лицо директора. – Раевский, покинь кабинет! – ввизгивает сухощавая старушка – учительница английского языка. – Щ-ща-ас, – саркастично отвечает Толя, а после едва не кричит: – Где, мать вашу, Халитова?! Алевтина Васильевна – самая добрая историчка в мире получает одобрительный кивок директора и, положив ладонь на плечо ученику, выводит его в коридор. Раевский на нее орать не может – эта женщина стала ему едва ли не второй матерью в стенах этого детдома или, как всегда говорила Роза, дурдома. Поэтому ему остаётся сверлить ее упрямым взглядом. – Ночью у Розы случился приступ, – спустя, кажется, вечность начинает говорить Алевтина Васильевна. – Ее увезли в городскую больницу. – Это я уже слышал, – неторопливо шепчет Толя. – Что с ней случилось? – повторяет вопрос, чеканя каждое слово. – Бронхогенная карцинома, – отвечает учительница, и это название ничего не даёт парню, лишь только подливает масла в огонь, и он чувствует, что ещё чуть-чуть и все уважение полетит ко всем чертям вместе с самой историчкой. – Она тебе не говорила ничего? – задаёт вопрос теперь женщина, и фраза эта звучит скорее утверждением. – Что вы хотите сказать? – Врачи сказали, что эта болезнь не могла развиться за один месяц. Роза все равно бы понимала, что с ней происходит. Но почему она ничего не сказала тебе? Вы же друзья? – Что она мне не сказала? – раздражённо переспрашивает Толя. – Что?! – Бронхогенная карцинома – это рак лёгких, Толя, – тихо говорит Алевтина Васильевна. – У Розы рак лёгких второй стадии. Конечно, шансы.. есть. Микроскопические. Но ее организм очень слаб. Боюсь.., – Толя замечает, как по морщинистой щеке учительницы скатывается одинокая слеза, – боюсь, что она больше не вернётся. В этот момент Раевский окончательно перестает управлять собой, резко разворачивается и несётся, куда глядят глаза. Расталкивает по пути людей, врезается в косяки, а в голове каким-то проклятьем отдается «она больше не вернётся». Но ведь это неправильно. Так не должно быть. Это же.. это же Роза! Роза, мать вашу, Халитова! Она сильная. Она храбрая. Когда-то она пошла одна на семнадцатилетних верзил, которые загнали в угол какого-то мальчонку. А что сейчас? Неужели, она сдается? Сдается под натиском какого-то там рака? Да этого просто не может быть. Сам не замечает, как ноги принесли его к тому самому дубу, окружённому кустами роз. Забивается к стволу, сворачивается калачиком, прижимая колени к груди, и начинает кричать. Громко, чтобы слышали все. Выплёскивая всю боль. Выплёскивая всю горечь. Медленно, выделывая замысловатые виражи, с неба спускается бабочка. Большие синие крылья, изукрашенные коричневыми полосами. Садится на ближайший бутон розы и замирает. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня Роза умерла. А на этом моменте сказка, друг мой, заканчивается. Потом для этого мальчика наступают годы, полные страдания и горя. Ты же не хочешь слушать об этом? Пора нам возвращаться назад. Крути стрелки часов, накидывая нужное время. Тик-так.