Новая кровь

Солнце нещадно пекло макушку, слепило яростными бликами, отражаясь в стальной глади начищаемого им меча, но счастье, смягчившее прежде твердо-изумрудные глаза сестры, было того безжалостнее — как и далеко выдающийся вперед округлый живот. Серсея грезила о том годами, мечта о прекрасном Рейегаре Таргариене сменила не менее яростную жажду сравняться с Джейме во всем, что сделало бы его сильнее ее. Да только радость его от того не была долгой. Девочки словно бы с самого появления на свет знают все о замужестве, и сестра, прежде бойкая, скорая на шалость, стала такой же, отложила игры в переодевания и послушно взялась за в душе презренную ею иглу. Сперва она жила ожиданием встречи со своим принцем, после считала дни до помолвки, обещанной отцом, и рыдала, когда старый король отказал. Но боги милостивы, и теперь Серсея, как и мечтала, облачается в Таргариеновы цвета, а под сердцем носит драконье дитя. Срок беременности подходил к концу, а значит и его, Джейме, дни подле Серсеи сочтены. Отец и без того не больно доволен: меж Бобровым Утесом и Риверраном давно зрело соглашение о браке между ним и младшей рыбкой лорда Хостера. Робкая, застенчивая Лиза Талли не обладала ни красотой сестры, ни ее огнем. Рыба львице не ровня, но лорд Тайвин никогда бы не позволил ему взять в жены Серсею. — Не хочу, чтобы ты тоже меня оставил, — заметила она и, отщипнув от грозди крупного пурпурного винограда, объяснила. — Рейегар снова уехал. Это не явилось новостью. Дракон, по слухам, не жаловал Королевскую Гавань, предпочитая ей развалины Летнего Замка, и корона на его голове, видно, того не изменила. — Отец позволил мне остаться до твоих родов. А после них его величество, надо думать, остепенится, ты и не заметишь моего отсутствия, коли он вновь возьмет арфу по твою душу, — едкие слова его сочились желчью, отклика которой Джейме не находил в глубине себя. Ревность глодала его, сродни голодной псине, бросающейся на кость, но возненавидеть Рейегара, справедливого короля и бравого рыцаря, заботливого мужа и попросту достойного человека, по-настоящему он так и не сумел. Однако зеленые сестрины глаза недовольно сощурились — она не была столь проницательна, как ей казалось, и потому очевидная крамола в речах брата покоробила ее. — Оставь этот тон, Джейме, — в ее собственном явственно слышались тяжелые интонации, перенятые у лорда Тайвина. Джейме не хотелось говорить о Рейегаре Таргариене, уж тем более, спорить о нем с Серсеей, для которой честь супруга превзошла даже ее саму. Право, мир должен быть благодарен, что ее воинственность призвана защитить, а не свести в могилу — иначе, одному Неведомому известно, что породил бы ум королевы. — Ты, верно, сам ждешь не дождешься свадьбы со своей рыбиной, потому злословишь, — Серсея не упускала возможности поддразнить больную струну. Мысль о браке не столь влекла Джейме, как некогда сестру. В тринадцать ему уже пророчили снискать славу на поле боя, а год назад он подтвердил те надежды, встретившись в поединке с безумцем из Братства Королевского Леса и став самым молодым рыцарем за всю историю Семи Королевств. Могли ли заботы о хозяйстве, полнеющей в родах жене и детях принести хоть малую толику того, что давали звонко пляшущая сталь, восторженные крики и кровь противника, значащая его силу? Будь на то воля самого Джейме, он бы всю жизнь сражался и никогда не женился, раз уж сестра не может принадлежать ему. Но волей каждого, кто принадлежал к дому Ланнистеров, был лорд Тайвин, а того едва ли трогало, что думал об том его сын. Джейме досадливо вонзил меч в мягкую землю, и острый конец лезвия скрылся в молодой траве, покрывающей ту несмелым шелковистым ковром. В королевском саду можно было выкроить немного тишины после дворцовой суеты, здесь чирикали птицы, а не отпетые интриганы, вроде Паука, благоухающего, словно флакон сладких притираний для шлюхи. Интересно бы узнать, нарочно Серсея искала с ним встречи или же другие думы привели ее сюда, к скамье, сокрытой от чужих глаз виноградной лозой. Усадить бы ее на колени, найти спелые губы своими и узнать, наконец, что за дар достался Рейегару Таргариену вместе с уже отнятым. Видно, смятение оставило куда больший отпечаток в его лице, чем он полагал, потому что Серсея, а тянуться к нему первой было удивительной редкостью для нее, сама взяла его за руку. Прикосновение ее согревало, пусть и ладонь сестры оказалась прохладной. — Ты ведь не любишь ее? Эту рыжую дуру с коровьими глазами? — красивый полный рот ее скривился в гримасу презрения. — Представляешь, она распустила слух, мол Рейегар пел какой-то девке в день нашей свадьбы! Вот, выходит, как семя корни пустило. Вовсе не Джейме повинен в том, что Серсея невзлюбила маленькую Талли, а ее извечная ревность того, кто по прошествии двух лет брака так и не разобрал, сколь она прекрасна и ценна, раз по сей день не позабыл плесневелых камней и древнего праха мертвого замка. Однако он поспешил успокоить ее, как и прежде, отмахнувшись от сосущей в грудине закостенелой обиды: — Я и лица-то ее не помню. И не вспоминал ни дня, ведь ты здесь, — в порыве Джейме крепче сжал нежную сестрину ладонь и положил поверх заходящегося от ее близости сердца. Это было славное чувство, и что бы ни сказала Серсея сейчас, он отказывался от всяческого стыда, пока возможно попросту не отпускать ее. Растерянность, удивление, довольство — все, что она не пожелала скрыть в глубине своего разума, проносилось по ее лицу, словно вписанное на него, как на чистый лист пергамента, а после, спустя мгновение, пропадало, стертое капризной рукой. Золотые волосы рассыпались по ее плечам, обнаженным верхом платья, кроткий вырез которого однако же не прятал налитых и набухших от молока грудей, взор затуманился, а алые губы были призывно приоткрыты. Такой красивой она стала, краше, чем в дни ее расцвета, которых Джейме почти не застал, служа в оруженосцах лорда Крейкхолла. Кожу пекло огнем, до того ему хотелось обнять ее, дотронуться белого тела, как бывало, когда они детьми забирались друг к другу в постель и играли в поцелуи. — Не мели ерунды, — когда наваждение спало, она спешно и твердо вместе с тем оттеснила близнеца, однако сестрин голос все-таки дрогнул. Конечно же, Серсея прочла по его глазам, явившимся отражением ее собственных, взволнованных и решительных в одно время, куда более, чем Джейме готов был облечь словами даже в самой смелой своей мечте. Пламенный румянец, лихорадочно вспыхнувший на высоких скулах сестры, выдал ее с головой. — Мы не можем, слышишь? Не здесь, не еще где-либо. Все иначе теперь, Джейме! Для него, вопреки всему, не поменялось ничего. Серсея и прежде кричала и ярилась под стать льву, скалящемуся с их фамильного стяга, а после позволяла себя целовать и не казалась ему несчастной от того. — Ты теперь Таргариен, а им не претит… — Это ничего не значит, и ты полный дурень, если полагаешь иначе, — оборвала его Серсея. — Если узнает отец… или Рейегар… Я ношу его дитя, Джейме. А могла бы носить мое. Джейме потянулся к ее тонкой ладони, белеющей на темном дереве скамьи. Крохотный изумруд, оправленный в золото — недавний подарок короля — одиноко посверкивал на указательном пальце. — Никто не узнает, — тихо пообещал он ей и попробовал было дотронуться вновь, но Серсея раздраженно отдернула руку. — Ты поймешь, коли женишься. Джейме зло рассмеялся: — Я никогда не женюсь! — Так пойди в Королевскую Гвардию, и мы всегда будем вместе, — был ответ, а после сестра поднялась и споро, несмотря на то что живот уже четыре луны кряду сделался помехой, зашагала прочь в вихре насыщенно-бирюзового шелка юбок. Он дал себе зарок непременно отыскать Рейегара Таргариена, как только тот воротится в замок, но не пошел к королю ни спустя неделю, ни месяц. Мысль эта крепко забралась ему в голову, грызла сердце червоточинками сомнения бессонными ночами и лишала аппетита днем. Серсея часто говаривала, что он вечно рубит сплеча, забыв прежде подумать. Теперь-то ей бы взять слова назад, но с последнего разговора в саду она будто нарочно избегала видеться с ним. Тогда как любовь к мужу загорелась в ней, казалось, с новой силой, предоставляя Джейме вариться в собственной ревности к Таргариену, с нежностью отзывающемуся на ласки молодой жены. Спасение он находил лишь в упражнениях с мечом, в которых неизменным помощником и соперником все чаще становился сир Эртур Дейн, Меч Зари, некогда посвятивший Джейме в рыцари, прямо посреди поля битвы, омытого кровью прославленных разбойников Братства. Каким гордым он был в ту пору, когда приносились клятвы, а в руке лежала сталь, помнящая слабость Улыбчивого Рыцаря! И сколь все иначе теперь, при их новой встрече в поединке. Джейме был одинаково зол и растерян, Воин учил всегда держать удар боем, и иных советов юноше не требовалось — прежде, но сейчас он не знал, существуют ли боги, у которых возможно испросить помощи ныне. Сир Эртур, быть может, видя разлад в его душе, предложил биться на тренировочных мечах, но Джейме отказался от этой милости. Пусть уж лучше прославленный рыцарь поколотит его не менее знаменитым Рассветом, чем-то же сделает Серсея своим молчанием. Однажды, придя раньше назначенного времени, ему удалось увидеть, как Меч Зари повалил в грязь Рейегара Таргариена. Злые языки называли белого рыцаря драконьей тенью за бессменный пост подле короля, которого тот сопровождал и в Летний Замок, куда Рейегар не брал никого, даже жену, рвущуюся следом с завидным постоянством. Безмолвным белоснежным изваянием Эртур Дейн стоял у подножия Железного Трона во время приема просителей, стерег двери палаты Малого Совета и также молча сопровождал короля по Королевской Гавани и за ее пределами, когда дела вынуждали того покинуть столицу. Серсея как-то поделилась с братом, что ночной караул у монарших покоев чаще прочих нес тоже Меч Зари, а также присутствовал во время совместных трапез и редких прогулок в саду. Причем охраной лично королевы обыкновенно ведали любезный принц Ливен, либо начисто лишенный шарма, присущего дорнийцу, суровый Джон Дарри — и никогда сир Эртур. Тем поразительнее явилось то, с какой яростью рыцарь и король лупили друг по другу тяжелой сталью; как и то, что Дракона можно сбросить в грязь и не лишиться притом головы. Когда Джейме спросил о том, тот лишь усмехнулся: — Я знал Рейегара задолго до того, как он стал королем, мальчик. Я возил его по земле тогда, почему не должен теперь? Рыцарь отвесил ему легкого подзатыльника при виде тонкой мрачной улыбки, появившейся у Джейме от мысли о свержении серебряного короля с постамента, воздвигнутого Серсеей, и заметил, что увиденное вовсе не сделало его способным повторить то же. Скоро уже самого Джейме повалили в скользкое талое месиво, принесенное весенней оттепелью. Теперь почва под их ногами затвердела, а дни сделались длиннее и жарче, подтверждая прогнозы мейстеров о приходе весны. Джейме выбросил руку с мечом навстречу выпаду, сталь издала яростный скрежет, борозднув по лезвию Рассвета. Тяжесть атаки заставляла его то и дело отступать, но Джейме загодя приметил позади себя перевернутую бочку, с которой можно будет изловчиться и прыгнуть прямиком за спину противнику, и потому не спешил теснить в ответ. Сир Эртур описал в воздухе молочно-белую дугу и вновь обрушился, на сей раз сбоку, не давая Джейме передышки от ударов, сыплющихся со всех сторон. Летели искры, лязг не прекращался, и весь этот гул сливался в ту единственную песню, что была ему по душе. Кровь гуляла в жилах, разум не поспевал за пляской рук и мечей. Пьяный азарт битвы не слепил, но прояснял взор до того, что Джейме мог видеть каждый поворот и увертку Меча Зари. Тем не менее мерные шаги его все стремительнее сокращали расстояние меж ними, чередуясь с ударами и пронзительным визгом стали. Шаг вправо, два влево, виляя, и Джейме уже перескочил на боченок, быстрый, словно пантера, и спрыгнул, замкнув собой Дейну ловушку. Триумф стоил ему промедления, и теперь белый рыцарь, за долю мгновения успевший обернуться, перешел в наступление — как оказалось, прежде была лишь разминка, не отнявшая у Меча Зари и толики силы. Клинок пересек выпад Джейме, пришедшийся чересчур высоко от неожиданности нападения, а конец украшенного каменьями эфеса саданул по пальцам. Боль ослепила его, и Джейме едва не потерял меч. Снова вознесся звон, сталь скрещивалась и расходилась, но так продолжалось недолго, словно сир Эртур стремился поскорее окончить бой. Он был сильнее, быстрее, и мастерство его превосходило Джейме. Однако сегодня в ход пошло не оно — рыцарь отнюдь не по-рыцарски пнул Джейме в живот, и сапогом выбил меч из его рук, когда тот повалился навзничь. — Хороший бой, сир, — пурпурные глаза Эртура Дейна лукаво блеснули в прищуре, но то была добрая улыбка. Однако Джейме не принял его протянутой руки и поднялся сам, утягиваемый к земле тяжестью доспеха. Дыхание прерывалось в груди, волосы пропылились, но он тоже был доволен боем. — Это было подло, сир, разве нет? Сир Эртур выгнул брови в гримасе удивления, и губы его покривились. — Что именно? Воспользоваться силой или сделать вид, что твой собственный выверт не был подлостью? На войне как на войне, Джейме, — он слыхал эту присказку в устах отца, но тот вкладывал в нее угрозу, а дорниец насмешничал, хоть и было видно, что рыцарь серьезно относится к ее значению. — Выходит, только так и попадают в Королевскую Гвардию? — за последние недели незримая стена меж зеленым мальчишкой и обыкновенно суровым Мечом Зари, если не исчезла, то по крайней мере, сделалась менее неприступной, позволяя Джейме подобные вольности в обращении. Шпилька, как видно, позабавила рыцаря пуще обвинения в бесчестности. Пальцы его любовно поглаживали рукоять Рассвета, а рот гнула усмешка. — Это случилось в Ланниспорте — мое назначение, потому тебе должно знать, что подлости в том было немного, — вспомнил он и вдруг поморщился, словно найдя в уме нечто непонятное. — У тебя будет возможность убедиться в этом. Его Величество приказал лорду Уэнту приступить к организации турнира в Харренхолле, чтобы выбрать кандидатов в Гвардию. Джейме удивился — не так уж много времени прошло с предыдущего смотра, когда замену искали сиру Гвейну Гойту, сопроводившему Эйериса в Сумеречный Дол, да так и не возвратившемуся оттуда. — Что-то сталось с вашим братом? — осторожно переспросил Джейме, чувствуя в себе странный подъем. Сир Эртур кивнул, глядя из-под угрюмо сведенных бровей, что начисто стерло все лукавство из его черт. Некая мысль крепко засела ему в голову и не давала приметить изменений в лице Джейме; этому стоило бы порадоваться, не будь отчужденная задумчивость в нем столь заметна уже много дней, и теперь это проявилось снова, как показалось, при упоминании короля, а не почившего товарища. — Сир Гарлан был стар, — все же дал ответ рыцарь и, помолчав, добавил. — Тихая смерть, во сне. — Соболезную вашей утрате, — подпустив в голос участия — Серсея в подобных делах была много лучше него, — сказал Джейме. Волнение одолевало его. Спросить, когда же король думает назначить начало турнира, он не успел — во двор сошел принц Ливен, особенно смуглый в своей белоснежной броне, со срочным поручением от Его Величества, «не понять, сколько дожидающегося, пока сир Эртур снизойдет до него». Очевидно, то было передано дословно, Мартелл подтвердил это, насмешливо мигнув черным глазом, прежде, чем увести брата по оружию в холодные глубины Красного Замка. Неподалеку уже грузили повозки, говорящие о скором отбытии короля — тот редко оставался на месте долгое время, проводя в посольствах по пять-шесть лун за год в общей сложности. Джейме обернулся туда, где скрылись белые рыцари, и мысленно подтвердил свою догадку о переменах в настроении Меча Зари, скривившееся лицо которого яснее любых слов свидетельствовало о том, что прежнее согласие меж старыми друзьями грозилось не то вспыхнуть, не то, напротив, ощериться ледяными иголками. Но лучше бы отбросить эту тревожную мысль. Все, чего касалось имя Рейегара Таргариена имело белесый оттенок тумана и смуты. В его покоях Джейме уже дожидалась сестра. Томящаяся нетерпением, она замерла у окна, лишь на крошечную щелку приоткрыв тонкую занавесь, и сквозь нее глядела на неприглядную суету Королевской Гавани. Однако ни треск закрывшейся двери, ни его поступь за ее спиной, казалось, не нашли отклика в ней, холодной и прямой, словно трость. — Король снова покидает нас? — обратился он к ней в надежде, что поминание мужа оживит Серсею. Она удивилась, и быть может, только потому обратила к нему взор, исполненный изумрудной решимости. — Покидает? — переспросила сестра, хмурясь. — Собирают повозки, — пояснил Джейме, жестом веля вошедшей служанке набрать ему ванну. — Его Величество срочно искал сира Эртура. Серсея облегченно отмахнулась — видно, бывали все-таки секреты, которые от нее пытались утаить: — Рейегар хочет отослать мать, уж не знаю, зачем. Якобы воздух в Гавани слишком влажный, а она стала слаба здоровьем. Его брат, этот хмурый наглец Визерис, едет с ней. — Сира Эртура он, как видно, тоже желает отослать, — пришла вдруг внезапная догадка — что-то замыслил такого Дракон, раз гонит прочь родных, да ко всему, не собирается поделиться этим со своим верным рыцарем? — Зачем ты здесь? — окликнул сестру Джейме, нутром чувствуя в ее нежданном появлении дурной знак. Серсея долго отмалчивалась, сверля подозрительным взглядом служанок, натаскивающих горячей и холодной воды в лохань. Неужто собралась говорить с глазу на глаз? Руки ее были сложены под грудью, губы плотно сжаты, а золотые волосы убраны под искусного плетения серебряную, в цвет кружевных отворотов на платье, сетку, в которой посверкивали в неверном свете крошечные топазы. Слуги успели собрать натекшие лужицы и раздеть его, а в покоях — как следует разгореться заново растопленный очаг, но ни звука так и не сорвалось с ее уст. Джейме тяготился ее пристальными глазами на себе, ему делалось неловко и странно от того, что он оставался полностью нагим, тогда как сестра, облаченная в парчу и бархат, казалась закованной в броню. Быть может, на то и был рассчет. — Серсея, — позвал ее Джейме, когда, кроме них двоих, в комнате не осталось никого. — Гарлан Грандиссон мертв, — сказала она, наконец, и он ощутил укол разочарования в столь долгом ожидании ради новости, уже известной ему. Горячая вода щипала тело, а искристый взор Серсеи — за сердце. Впрочем, сейчас казалось, будто оно колотится прямиком в паху. — Знаю, — Джейме насладился сполна и ее досадой на отсутствие в нем волнения перед принесенным ею известием. — Откуда, интересно бы узнать? Не скалься почем зря. Послушай. Расстояние, разделявшее их, растаяло в шорохе множества юбок. Не боясь замочить платья, Серсея присела рядом на край и горячо зашептала: — Отцу кое-что пришло сегодня. Наши пташки поют из Риверрана, и песнь их такова, что Лиза Талли запятнала себя вперед брака. Лишь чья-то беда способна вызвать в ней подобное торжество, с усмешкой, острой, как стилет, подумалось Джейме. Сестра в точности повторила его улыбку. — С воспитанником ее отца, — досказала она с тем елейным выражением, с каким лгала придворным, восхваляя и справляясь о делах, а после их руки неожиданно встретились. — Представь себе, Джейме, как боги благоволят нам! О твоей помолвке, конечно, не может быть и речи, а в гвардии не достает человека! О, Рейегар тебе не откажет, ведь он любит меня, любит! Кто, если не ты, лучше всего подходит для того, чтобы оберегать короля и меня? Ты станешь моим личным стражем. Мы с тобой будем, как королева Нейерис и принц Эйемон, Рыцарь Слез, — голос ее был мягок, раздавая обещания, но глаза… глаза выдавали, что она многое уже решила, а спорить с ней — значит снова объявить холодную войну. Умом он сознавал это, но было поздно. Джейме позволял меду ее речей литься ему в уши, нежным рукам оглаживать взмокшую шею и плечи, а губам — боги, он никогда и не хотел большего! — прижиматься к его так трепетно и страстно в один миг, что к естеству приливала кровь, а фальши, уж конечно, не оставалось места. Этим поцелуем она будто бы говорила, что он уже сложил пред нею целую жизнь, задолго до сегодняшнего дня и приезда в столицу, но в тот миг, когда, держа сестру за пятку, вышел вместе с нею на свет. Джейме не смел ей отказать. Минули дни с того разговора, королева Рейелла с младшим наследником и впрямь скоро отбыла, избежав шумных проводов, пусть за нею уехал первый рыцарь короля. Замок взволнованно гомонил в ожидании даты турнира, но смолк сам собой, потому что из Королевского Леса шли тревожные вести. Джейме не особенно полагался на старые пословицы, но на сей раз черные крылья и впрямь принесла дурные вести. Недобитки из Братства удерживали королеву и принца, воз разворован, а охрана, застигнутая врасплох, большим числом перебита. Вдогонку было послано пятьдесят человек латников, но то не мешало Рейегару рвать и метать. Ссоры с десницей, говорящим «нет» его стремлению отправиться в лес самому, обыкновенно предвосхищали приказы в скорости седлать коня. Слезы жены не трогали и не могли тронуть сердца, снедаемого виной, и вскоре Серсея начала злиться. Джейме был подле нее днем, но ночами к ней приходил мейстер — нервы матери беспокоили ребенка, растущего в ней, а общество короля более не приносило покоя ни ей, ни подданным. Все закончилось с возвращением сира Эртура в замок. Кровь собственная и кровь врага вымазала его белое одеяние, однако плащ выглядел чище, и в него кутался маленький Визерис, которого тот держал на руках. Вдовствующая королева с эскортом золотых плащей прибыла спустя несколько часов. Насколько возможно судить, никто из королевских особ видимо не пострадал, а из доклада Меча Зари, переданного Джейме со слов сестры, стало ясно, что королева и принц были отбиты им еще в первый день, и охрана сделала все посильное, чтобы к прибытию подмоги от разбойников ничего не осталось. Некоторые — ценой своей жизни. — На войне как на войне, — вспомнил Джейме, но то было другое, и он невольно восхитился — эти люди сумели поставить долг перед королем выше прочего, даже собственной жизни. Лед таял, раны затягивались. Все обошлось, и в честь этого турнир решено было провести через месяц. А в ночь на отбытие в Харренхолл Серсея разродилась двойней. Джейме знал о ее боли прежде, чем за ним пришли, как всегда чувствуют подобное близнецы, и потому не проспал ни часу. К родильному ложу его не подпустили — повивальные бабки обступили сестру облаченной в серое стеной, — но крики ее, прорезавшие полумрак тишины, он не мог не слышать: они саднили в грудине, словно там позабыли нож. Вызванный из Белого Меча Рейегар пришел за пару часов до рассвета, когда муке настал конец. Вид у него вовсе не был заспанным, темный взор светился мерным сухим пламенем и быстро вспыхнул гордостью еще ярче при взгляде на обессиленную жену и младенца, льнущего к ее груди. На крошечном личике лиловели глаза Таргариенов. Имена у близнецов будут драконьи, не иначе, но Джейме, вперед их отца взявший на руки завернутую в одеяло девочку, первый вышедшую на свет, видел у нее зеленые сестрины глаза. Его взгляд у дочери Рейегара Таргариена. Это неожиданно согрело его этой ночью, и тепло то долго еще хранилось у него под сердцем. То мог быть наш с нею ребенок. Чувство этой принадлежности к чему-то большему он возвратил на ристалище. Оно было заместо ленты, повязанной любимой перед боем, сочетало в себе приятную тяжесть копья и восторженный гул голосов. Вокруг звенело, лязгало, рыцари, закованные в железо падали наземь, ломались копья и заходились ржанием лошади. Крики, проклятья, хохот сливались в одно. Все его существо полнилось этим, словно воздухом, делая Джейме легким и быстрым в тягостных прежде золоченых латах. Лев Ланнистеров скалился с нагрудного панциря, и во всеобщей праздной суматохе казалось, что он и впрямь ревел, как гласил девиз его дома. Услышь мой рев! Копье его нынче не знало промаха, даже могучий Роберт Баратеон и дикий, как волчье семя, Брандон Старк пали перед ним сраженными. Пожалуй, Меч Зари сумел бы взять верх, не помешай ему недавняя рана, полученная в Королевском Лесу. Но сегодня солнце светило для молодого Льва Ланнистера. Джейме в последний раз опустил забрало своего львиного шлема, и солнце, слепящее взор, уменьшилось до размера узкой глазной щели. Сам мир словно сузился до нетерпеливой поступи жеребца под ним и этого света, зажигающего кроваво-красные рубины на черненом панцире противника изнутри. Рейегар Таргариен сидел в седле немного вразвалку, одна рука придерживала вороного скакуна под уздцы, во второй лежало тяжелое копье со сверкающим наконечником, сестрина лента ало-золотой змеей вилась на ветру. Серсея все порывалась ехать с ними, несмотря на слабость, сердилась, как ребенок, и не отпускала младенцев в руки кормилиц. — У меня дурное предчувствие, Рейегар, любовь моя, — пожаловалась сестра напоследок, когда Джейме вошел в покои, чтобы проститься с нею после мужа. — Этому нет причин, миледи. Я всегда возвращусь к вам, — неживая улыбка мелькнула на бледном лице короля. Прежде, чем выйти он коротко поцеловал жену в лоб и легонько повел по серебристому пушку на головках спящих у ее груди близнецов. Она едва успела вложить ему в ладонь свою ленту. Странная отчужденность, с которой Рейегар ее принял, разбудила прежнее ревнивое пламя в Джейме — для него сестрин знак на турнире стал бы всем. Разбуженная Рейенис разразилась плачем, едва стукнула, закрываясь, дверь, губы Серсеи тоже чуть вздрогнули, словно сестра сдерживалась из последних сил, чтобы не последовать примеру дочери. Поцеловать бы ее, чтобы унять дрожь, прижать к себе, как тогда в его покоях… — Серсея, — начал он было, но она закричала, разбудив ко всему и сына: — Чего смотришь, дурень?! Уходи! Слышишь, они плачут? Прочь! Не следовало вспоминать этого теперь, теплое чувство вмиг скисло, обращаясь в вязкий, как смола, гнев. Гадости из Серсеи гнала обида на холодность мужа и скорое одиночество, значащее, что мужчины снова оставили ее не у дел. Он всегда умел разгадать и понять, что за груз у нее на сердце, не то что с полуслова — с полувздоха, как если бы половина ее сердца билась в его груди. Ничего, когда он возвратится в столицу, уже покрытый белым плащом, она переменится, обрадуется ему и позволит обнимать себя крепко и жарко, никого не страшась. Смилуйтесь, Семеро, как же он устал сидеть на привязи! Собственное дыхание обдавало жаром внутри шлема. Едва дождавшись сигнала, Джейме ударил каблуками в бока жеребца, и тот, как ужаленный, сиганул с места и понесся навстречу Рейегару, вздымая пыль и песок под копытами. Все случилось быстрее мгновения, так ему показалось. Раздался лошадиный взвизг и треск сломанных копий. Злость и ревнивое нетерпение, глодающие его много месяцев, сошлись в правой руке и стеклись к разящему древку. А когда Джейме обратил взор вниз, Дракон уже лежал низложенным средь пыльной арены Харренхолла. Шлем в виде драконьей головы сверзился с него, и чуть всколоченные волосы его при свете солнца засияли тусклым серебром. Что-то теперь скажет сир Эртур? Пряча довольство за вежливой улыбкой, он стащил шлем и протянул Рейегару руку. Тот принял ее и улыбнулся в ответ, словно раненая гордость ни сколь не щемила его. — Что же, сир Джейме, славный бой, — годы напролет ему было невдомек, что такого находит Серсея в Драконах, но когда Рейегар заговорил, он понял. Не желая того, на него хотелось смотреть и внимать ему, прислушиваясь к твердому спокойному голосу, словно одетому в текучий металл. Пересечься с королем наедине прежде Джейме попросту не мог, сходясь с ним лишь в обществе сестры или лорда-отца. Совсем по-иному держал себя Рейегар Таргариен, когда отбрасывал личину безупречных манер и учтивости со всеми, кто того достоин, и кто нет. — Это честь для меня, Ваше Величество, — новое замечание, поколебавшее былую уверенность, сделало его речь тише, чем Джейме желал бы. — Будь с нами сегодня наша прекрасная королева, я нарек бы ее также королевой любви и красоты, — вырвались у него дерзкие слова, за одну лишь возможность осуществить которые Серсея дала бы ему пощечину. Как, однако, забавно было бы возложить ей венец на колени, из лилий ли, алых роз или гордых георгинов… Но короля будто ничуть не задела эта несдержанность, как и недавнее поражение зеленому мальчишке. А когда рукоплескания по ним немногим поутихли, звучно спросил: — Коли я не могу вознаградить вас удовольствием королевы, возможно ли предложить нечто иное? Уж не лукавством ли прошит этот помпезный тон? Благо, у Джейме было, что ответить ему, и в следующий миг стало ясно, что он снова совершенно обезоружил Дракона. — Вообще-то, да, Ваше Величество. Я был бы счастлив, позволь вы мне вступить в ряды Королевской Гвардии, — объявил Джейме достаточно громко, чтобы дошло и до самых дальних трибун, не говоря уже о почетном месте десницы. Ропот прокатился среди присутствующих. Из озорства Джейме Ланнистер, несмотря на горящие волнением щеки и неистовый бой нетерпения в груди, оглянулся вокруг, вбирая в память хлынувшее потоком удивление — Серсее пришлось бы по нраву это зрелище. Даже отсюда до Джейме словно бы доносился скрежет сжатых челюстей лорда Тайвина, тогда как взгляд бледно-зеленых глаз пронизывало золотыми искрами бешенство. Воцарилась полная тишина, безмолвствовал и Рейегар. В мимике короля показалась на миг усталость, а после мимолетно — нечто неприятное, как если бы тот намеревался солгать. С упавшим сердцем Джейме прежде его слов понял, каков будет ответ. — Боюсь, вы слишком молоды, сир. Служба в Королевской Гвардии подразумевает отречение от многих радостей и привилегий, чего, я полагаю, вам не хотелось бы, — произнес он тише, чем былое обещание. — Я не смею лишить титула и возможности продолжать род сына и наследника одного из девяти великих домов. Прошу простить меня, сир Джейме. Он мог бы возразить, что принял бы обеты и с радостью, какую, наверняка, нечасто встретишь в рядах Белых плащей. Но меж ним и тем, чего Джейме так сильно жаждал, вновь встала суровая тень лорда Тайвина и имени Ланнистеров, непоколебимая, как сам Утес. Злые слезы царапали горло, но он проглотил их столь яростно, будто лишь одно это мешало ему в осуществлении желаемого. Все равно, не поедет он в Риверран, ни в жизнь не станет клясться Лизе Талли! Пусть сестра покроет Джейме позором и насмешкой, но он не в силах уехать, пока половина его остается в Королевской Гавани.