Еретики

Уходя с площади Холджера и скрываясь в переулках, Адам Верн думал, считается ли это нарушением Четвертого запрета. Всё-таки он в одиночку и без всякого предупреждения покидает Канцелярию Верховного Смотрителя. Впрочем, он же не сбегает из города в поисках другой жизни. И никого не предает, если редкое нарушение остальных запретов не считать предательством. Но кто, собственно, эти запреты блюдёт? Лишь половина смотрителей, если не меньше. Адам направился в сторону бывшего ликероводочного завода, миновал несколько домов и остановился перед одним, недавно брошенным. Мужчина осмотрелся по сторонам: благо улицы были привычно пустыми. С усугублением крысиной чумы люди стали выходить из своих жилищ только в случае необходимости, а некоторые и вовсе уезжали туда, где меньше крыс и плакальщиков. Дверь на втором этаже была заперта и забаррикадирована со стороны комнаты. Дальше лестничный пролет пустующего дома был завален парой ящиков и шкафом, который надо было просто отодвинуть, чтобы попасть на третий этаж. Это смотритель и сделал, не забыв вернуть завал. На третьем этаже было две комнаты: спальня и кабинет. Адам пошел во вторую из-за наличия балкона. В кабинете была вполне целая мебель: стол, диван, маленькие столики для ваз и статуэток, книжные шкафы с несчастными отсыревшими книжками... На стене висела картина с изображением китобойного судна. Всё в комнате было обшарпано и покрыто пылью, обои ободраны - типичная брошенная комната в Дануолле, и это ещё в прекрасном состоянии, хоть живи здесь. Разве что от запаха сырости избавиться будет непросто. Долго комнату он не рассматривал. Мужчина снял маску смотрителя, положил на стол и вышел на балкон. Он оглядел крыши и окна других домов. Никого. О присутствии жизни свидетельствовали лишь глухие голоса - наверняка разговор двух бандитов с винокурни, тут только они смело выходят из своего логова. Но Адаму нужен кое-кто другой. - Вблизи эта штука ещё более жуткая, - услышал смотритель за спиной и спокойно обернулся. На том самом рабочем столе сидел китобой, держа в руках и рассматривая золотую маску. - Ну и рожа... - Как ты... - Я был в соседнем здании и использовал "перенос", чтобы оказаться прямо за тобой. Странно, что ты не услышал звук самого "переноса". Задумался что ли? Пока он говорил, смотритель за два широких шага приблизился к столу и протянул руки, но китобой вновь растворился, оставив после себя лишь темный дым. Маска со страшной гримасой звонко упала на пол. Адам чувствовал чужое присутствие за спиной, но намеренно не стал поворачиваться. Он ещё в бою заметил, что ассасины Дауда любят исчезать и оказываться прямо за противником. - Скучал? - поинтересовался смотритель, поворачивая голову, чтобы видеть убийцу хотя бы краем глаза. - Ну, думал о тебе во время работы, - усмехнулся китобой, ненавязчиво хватая мужчину за рукав и разрешая развернуться к себе. - Гораздо приятнее обжиматься с представителем Семи запретов в переулке, чем очищать территорию от плакальщиков, - голос был глух из-за противогаза, и Адам, уже давненько не слышавший голос этого убийцы, стянул его с китобоя, после чего отбросил куда-то к своей маске. - А вот я скучал, Оливер, - он взял ассасина за подбородок, заставляя поднять голову, чтобы эта хитрая физиономия смотрела ему в глаза, а не изучала быстрым взглядом то знаки на его форме, то брошенную маску, то вообще картину на стене. Вторая рука привычно легла на талию. Адам властно развернул китобоя, меняясь с ним местами и сделал шаг вперед, вынудив того прижаться поясницей к краю стола. - Сколько у тебя времени? - выдохнул Оливер в уста смотрителя, когда тот потянулся за поцелуем. - Мое отсутствие заметят через час, - ответил тот, прижимаясь губами к щеке. - Через два у моих братьев возникнут подозрения, - второй поцелуй за ухом. Адам проводит руками по бокам ассасина, переходит на бедра и усаживает его на стол. - Тогда ко мне будут вопросы. - Думаю, нам хватит, - китобой улыбается и, обняв мужчину за шею, впивается в его губы. Поцелуй выходит грубым и голодным, как и каждую их встречу. На мгновение смотритель теряет голову, и его мир стирается, остается лишь пыльный кабинет и ассасин, ерзающий в руках своего врага. Свободной рукой Оливер расстегивает ремень с арбалетными болтами, Адам тем временем помогает снять остальное снаряжение. Через минуту китобой разрывает поцелуй и утыкается покрасневшим лицом в шею смотрителя. - Я уже и забыл, насколько это приятно, - его дыхание щекочет кожу, и мужчина невольно жмурится, после чего стягивает с убийцы макинтош. Оливер же, не глядя, ловкими плутовскими движениями забрал у него пистолет и снял ремень с ножнами. Изъятие своего снаряжения Адам заметил только тогда, когда услышал, как его вещи упали на пол. - Воришка с беспокойными руками, - смеётся он, вспоминая, как однажды Оливер умело обчистил его карманы, и опрокидывает ассасина на поверхность стола. - Еретик, - парировал китобой, скрещивая ноги у него за спиной. Он быстро вспомнил о шестом из семи запретов, о которых как-то читал. - Избегай зова плоти, жаждущей удовольствия. Воистину, легчайший способ загубить жизнь — беззаботно предаться плотским наслаждениям, - томно процитировал он и собирался рассмеяться, но Адам заткнул его поцелуем, одновременно с этим снимая с себя мундир, что было не особо удобно. Реакция на ласки после долгого расставания не заставила себя ждать: оба мужчины уже чувствовали болезненное возбуждение внизу живота. В этом и была прелесть их встреч: приходилось неделями предвкушать свидание, а затем с головой отдаваться чувствам, по которым ты голодал все эти дни. Будучи более нетерпеливым, чем смотритель, Оливер потянулся к своему поясу и дрожащими руками принялся расстегивать ремень штанов. Услышав лязганье пряжки, Адам отстранился и хмыкнул, подмечая про себя, что китобой никогда не давал ему продлить ласки. Иногда казалось, что ассасин приходил на встречи только за тем, чтобы его грубо отымели, а вся эта романтика ему не сдалась. Смотритель сильным движением перевернул убийцу на живот и прижался возбужденным пахом к его заднице. Рукой скользнул под живот Оливера, ощупывая тёплую кожу и поднимаясь к груди. На несколько секунд он замер, с наслаждением ощущая чужое сердцебиение. Это напоминало о том, что в его руках живое существо со своими чувствами и своим миром. Живое, темпераментное и податливое... Китобой тихо охнул и уткнулся лбом в поверхность стола, когда почувствовал внутри себя пальцы. Это ноющее ощущение он тоже забыл. - Да забей, - фыркнул Оливер, ерзая бёдрами. - Тебе же будет больно, - возразил смотритель, но пальцы все же убрал. Всё равно спорить бесполезно. - Я тебе не девка из "Золотой кошки". Быстро справившись с ремнём на своих штанах, Адам сжал бёдра ассасина и медленно вошел в выгибающееся тело. Глухой протяжный стон эхом разнёсся по этажу, лучшей реакции и просить не хотелось. Убийца зажал себе рот ладонью, чтобы своими возгласами не привлекать лишнее внимание к заброшенному дому. Первое грубое движение выбило воздух из лёгких. Глупо было отказываться от растяжки, но китобой не пожалел об этом уже во время третьего толчка. Смотритель, оперевшись руками на стол, склонился и прижался губами к затылку Оливера. - Бездна тебя дери, Адам, - зашипел тот. - Сильнее! Дважды просить не нужно: Адам резко входит до основания, снова сбивая дыхание любовника. А китобой не успел подавить постыдного полустона-полувсхлипа, после чего со смущённой гримасой опять зажал себе рот. Держа его за талию одной рукой и давя на спину другой, смотритель буквально вбивал его в деревянную поверхность. Осознание того, что эта хитрюга сейчас наслаждается несомненно болезненными, но вместе с тем приятными ощущениями, само по себе вызывало глухое рычание. Масла в огонь добавлял вид очаровательно дрожащей спины и сжимающих край стола пальцев. Руку, до этого держащую бедро, Адам переместил ниже и сжал возбуждённый член, от чего ассасина аж передёрнуло. Китобой с протяжным стоном поддался назад, сильнее насаживаясь на твёрдую плоть, и от этого голос разума катился в Бездну. Первым удовольствие накрыло Оливера, не выдержавшего ноющей заполненности одновременно с прикосновениями грубой руки. После почти болезненного оргазма он заметно расслабился, но всё ещё дрожал и постанывал от не прекратившихся толчков внутри него. Кончая, смотритель как можно ближе прижался к ассасину, прикусывая его шею и по-хозяйски лапая бока и бедра. Потратив целых две минуты на отдышку, он с хриплым стоном поднялся с китобоя и, поправив одежду, наклонился за скинутым ранее мундиром. Оливер же лениво перевернулся на спину и, не вставая, натянул на себя штаны. Сейчас хотелось просто лежать, но совокупление на твердом столе уже предвещало боль в позвоночнике, поэтому ассасин собрал остатки сил и переместился на диван, подняв в воздух облако пыли. Смотритель, собрав вещи с пола, положил свою маску и противогаз китобоя рядом с серым макинтошем. Он перевел внимание на Оливера, растянувшегося на мягкой обивке и направившего довольный взгляд куда-то в потолок. Уходить не хотелось. Только не сейчас. - Подвинься, - он хлопнул ассасина по колену, и тот согнул ноги, уступая половину дивана Адаму. - Разве ты не хочешь уйти пораньше, чтобы у твоих братьев не было подозрений? - В Бездну, - фыркнул смотритель и тоже прилёг, опустив голову на живот китобоя и приобняв его за талию. - Ты чёртов одуванчик, будь твоя воля, то обращался бы со мной как с фарфором... - притворно заворчал Оливер, всё же не сдерживая лисьей улыбки. - Тебе не нравится? - У тебя лучше получается жёстко иметь меня у твёрдых поверхностей, - он невольно положил ладонь на голову Адама и потрепал по макушке. С улицы донёсся голос громкоговорителя, но идиллию в кабинете он не нарушил. Смотритель не одёрнул себя даже когда осознал, что погружается в счастливую дрёму. Китобой с интересом смотрел на контраст тёмной газовой маски и золотой гримасы, находившихся на столе, и задавал себе вопрос, мучающий их обоих каждое свидание: "Это же не последняя мирная встреча?".