Скрытые вещи

Тёмный лес, у догорающего костра лежит замотанная в плащ фигура, а рядом с ней на боку пристроилась привязанная к дереву лошадь. Человек у костра ворочается, переворачивается с боку на бок, а затем резко подскакивает, хватается за лежащий рядом меч и начинает озираться по сторонам. Женщина ощупывает себя, ощущает сильный дискомфорт от сна в доспехах — тело ощутимо саднит, когда она обращает на это внимание. Что разбудило ее? Это было похоже на вой над самым ухом и ощущение падения, долгого падения в пропасть, и из этого падения она с трудом вырвала себя усилием воли. От резкого подъема голова пошла кругом, перед глазами поплыли чёрно-белые круги, и мир на долю секунды зашатался. Она остановилась, схватилась за голову и упала обратно на лежак. Поблизости никого. Да, вдалеке раздавался вой, но поблизости находилась только встревоженная хозяйкой лошадь и бесконечный, темнеющий лес. На горизонте сверкнула молния, и кобыла заржала и начала беспокойно перебирать копытами. Женщина постаралась вдохнуть и собраться с мыслями, горло и грудь саднило, как после долгой тренировки или боя, а нос был заложен, и дышалось тяжело. Мысли разлетались, как стая птиц — как только она пыталась ухватить одну, другие копошились рядом и спугивали ее. Она растерянно огляделась вновь, зябко ёжась и понимая, что не знает, что делает в этом лесу. А затем подняла с лежака плащ, которым до этого укрывалась во сне, и закуталась в него. Возле деревьев недалеко от кобылы заметила валяющиеся дорожные сумки. В них — несколько колб голубого кристаллического порошка, кожаные перчатки, засохшая корка хлеба да вода. Она наскоро перекусила и остатками воды умылась, прочищая заложенный нос. Ничего, совершенно ничего, что развеяло бы туман в голове. Ни в сумках, ни в памяти. Лишь на нагруднике громоздкого доспеха красовался церковный символ — объятый праведным огнём меч. Этот символ был важен для нее. Но чем именно? Несмотря на сомнения, она чувствовала, что и доспех этот, и меч, и лошадь — ее. Просто она забыла. Поручение Ордена, подумалось ей вдруг, и она вспомнила эту часть. Она знала, как драться, защищать и нападать, развеивать магию. В голове выскочил, как поганка после дождя, короткий, порывистый слог: Эс. Тоже что-то очень важное, может, имя? Может, город? Может — кличка животного? Наконец, вырвавшись из лап сонливости, она поднялась, собрала свои вещи и оседлала кобылу. Возможно, если она не будет задерживаться здесь, дальше по пути в одном из направлений она встретит знакомые лица или вспомнит что-то еще. — Эх, старость, — усмехнулась она про себя, точно не помня, сколько ей лет, но скорее чувствуя, чем зная: уже немало. Было ощущение, что такое уже происходило прежде. Последний раз оглянув свой лагерь под открытым небом, поморщилась — под рёбрами забилась тревожность. Но оставаться на месте было нельзя. Она пустила лошадь галопом по протоптанной в траве дороге, оставляя позади тёмный лес и вой. Начался дождь.

***

По ощущению, она ехала верхом уже несколько часов. Земля хлюпала под копытами, но она знала, что рано или поздно, если поедет дальше, наткнется на деревушку или какие-то хижины. Это Ферелден, тут повсюду разбросаны маленькие поселения, а укрыться от дождя все равно негде. Наконец, изможденную и изголодавшуюся, дорога вывела ее к развилке со стрелками указателя — налево и прямо. Краска на табличках облупилась, и названия было не различить. Вдалеке виднелась опушка с воротами и рядом покатых домов. Куда вёл путь налево — было неясно, скорее всего, в город. Слишком темно для дороги в неизвестность, да и хорошо бы найти еду и ночлег и спросить, что здесь за местность. Она направила лошадь к воротам поселения, слезла с нее и привязала у столба. Вошла в деревню. Поселение выглядело необжитым, скорее даже, покинутым людьми: обшарпанные дома проседали в фундаменте, окруженные ржавой травой и рядком колючих кустов, деревянные фасады выглядели подгнившими и давно не видевшими ремонта. Это странно, лес был зелен, как в середине лета, но это поселение своим увяданием напоминало позднюю осень: деревья были желто-коричневыми, а от самой земли исходило что-то... Она улавливала ощущение, и оно ей не нравилось. В округе — не больше двух десятков домов, и свет в окнах не горел. Оглядываясь и неспешно проходя по деревну, под козырьком одного из жилищ женщина заметила облезлого старого кота. Он дрожал на ветру и слизывал с себя влагу. Путница подошла ближе к животному и присела, чтобы прикоснуться. Чтобы удостовериться, что это не видение. Но вздрогнула и отдернула руку, когда откуда-то с окраины раздался крик. Кто-то звал на помощь. Она посмотрела на место, где сидел кот, но его там уже не было. И, недолго думая, побежала так быстро, что дома и деревья смешивались в кучку серо-коричневых красок. Побежала туда, откуда мог исходить звук. Она обогнула высокую, выше других домов, часовню, споткнулась, перешла на шаг. Затормозила. Перед ней открылся вид: толпа людей, а над ними — возвышаются статуи-тотемы высотой с часовню. Величественные статуи изображали мужчину и женщину с мордами волков, обступившая их толпа едва доставала до груди каменным истуканам. Люди нетерпеливо пытались заглянуть поверх голов стоящих перед ними, вытягивая шеи. В центре что-то происходило, но толпа сомкнулась слишком плотным кольцом — ничего не разглядеть. Одна маленькая дряхлая старушка, стоящая в отдалении от сборища, заметила незваную гостью — повернулась и белесыми глазами уставилась на нее в упор. Воительница ринулась к ней, крикнула, перекрывая голоса и шум: — Что происходит?! Старуха нетерпеливо затрясла морщинистой рукой со скрюченными пальцами, указывая в центр столпотворения, и с надрывом сказала: — Убивают!.. — Кого убивают? — Убивают, помоги, скорее! В замешательстве, воительница кинулась, куда указала старуха, расталкивая незнакомцев. Послышались недовольные возгласы, копошение. Наконец, она вырвалась из кольца сомкнутых тел и вошла внутрь круга. Рефлекторно потянулась к мечу, еще даже не зная, придется ли его пустить в ход. Крик раздался снова - только теперь вблизи, уже не такой громкий и надрывный. Одетая в шерстяную робу и привязанная к статуе женщины-волчицы, с прилипшими к лицу спутанными черными волосами, девушка завывала что-то себе под нос. Она то переходила на крик, то роптала что-то, но голос ее уже осип. Рядом стоял мужчина с зажжённым факелом. Статный, высокий и резкий, весь в чёрном — от туники до бороды, он напоминал арахнида, который движется по сетям к своей жертве. Палач проверял верёвки, опутывающие девушку по рукам и ногам, пока все стояли и наблюдали за казнью. Воительница не вмешивалась, пытаясь понять, что происходит. Наконец, палач поднёс факел близко к её жертвы и заговорил. Голос его звучал потрескивавшей в печи хворостиной — низкий, шипящий, но слышно его было даже стоящим позади: — Именем эрла, мы собрались сегодня судить ведьму. Убийцу и малефикаршу, — он сделал небольшую паузу, голос его звучал устало. — Все мы знаем, в чем она виновата. Он окинул взглядом макушки голов впереди стоящих, его глаза блуждали по толпе, а затем остановились на вошедшей в круг незнакомке. Она спросила, обращаясь к нему: — Что ведьма сделала? Палач не ответил, помедлил, разглядывая ее. А затем вызывающе, чтобы слышно было всем, спросил: — А кто интересуется?! Вместо ответа она распустила завязки плаща и сняла его с плеч, обнажая висящий в ножнах меч. Всполохи огня осветили нагрудник и изображённый на нём символ. Толпа тихо загудела, перешёптываясь: «Храмовники, здесь?» — Далёко ж занесло тебя, храмовница, — он усмехнулся и указал кивком на привязанную к столбу девицу. — Она малефикарша, убила роженицу и дитя. Он приблизил факел к ногам магессы. Солома и ветви у ног ее были покрыты чем-то маслянистым. — А кто вынес приговор? — в его же резкой манере спросила воительница, подходя к нему совсем близко. Привязанная к столбу девушка задрожала, потрескавшимися губами шепча: «Прошу, я не виновата…» — Я. Староста Хэреманн, тут моя деревня. А ты? — Вы можете называть меня сэр… Эс, — она попробовала это имя на вкус, и решила, что оно ей подходит. — Какие у вас доказательства... Он перебил: — Я видел кровь и тела, и руки у этой вот в крови были измазаны. Магесса зашептала, призывая на помощь все свои силы и оставшийся в легких воздух, обращаясь то ли к старосте, то ли к вошедшей в круг Эс: — Ребенок родился мертвым, я ничего не делала, я пыталась помочь. Моровое поветрие, не я, я только пыталась помочь… — А ну молчи, тварь! — рявнул староста, и магесса зажмурилась и стала шептать себе под нос: «О, Андрасте, услышь мой плач... Прости мои грехи...усади меня в смертии на Твоей стороне....» — Когда это произошло? — Сегодня. Эс помедлила, подбирая слова. Спросила: — Кто-нибудь видел, как она накладывает чары или убивает? Хэреманн промолчал. Черные глаза старосты жёстко сверкнули, и он поднёс пламя совсем близко к ногам малефикарши. «О, Андрасте, внемли моей молитве...» Искры переметнулись на сыроватую солому, сначала медленно, затем с нарастающей жадностью пожирая ее. «О, Андрасте, прости мои грехи...» — Постойте, давайте попробуем выяснить детали, я из Ордена, - начала Эс, но он не слушал. Он завороженно следил за тем, как огонь пожирает облитые горючим ветви. Магесса остолбенела, наблюдая за подбирающимся к ней пламенем, перестала молиться и издала короткий истошный вопль, когда огонь пожрал солому у ног и перекинулся на ее одежду. Все произошло быстрее, чем Эс смогла осознать, что делает: она оттолкнула старосту и выбила эфесом меча факел из его рук. Хэреманн отлетел в сторону второй волчьей статуи, упал на спину и ударился головой о камень. Эс начала топтать солому и огонь. В толпе вопили и спорили о необходимости помочь. Нет, не вмешиваться. Нет, помочь. — Несите воду, чего встали! — закричала Эс на стоящих впереди людей. Они сбросили оцепенение и суматошно забегали. Из вялого столпотворения выбежал какой-то паренёк и стал развязывать пленницу. Мечом Эс разрубила верёвки на её ногах и руках. Тут подоспели с ведром воды. Староста выругался. Магесса вырвалась из плена узлов и костра, скинула с себя загоревшуюся мантию и остервенело затопала по ней. В одной лёгкой сорочке, не тронутой огнем, она бессильно рухнула на землю. Мальчишка подскочил к ней, Эс опустилась рядом на колени, проверяя, нет ли на ней ожогов. Есть, но ничего серьезного. Эс, до того действовавшая по наитию, перевела дыхание, а затем увидела, что Хэреманн поднялся, чуть пошатываясь — видимо, его сильно приложило, и мрачной тенью двинулся на них. В чёрных глазах горела злоба, и желваки играли на его лице. Эс, тоже пошатываясь от пережитого, поднялась и закрыла магессу собой, преграждая ему путь. Повисла тишина, староста смотрел то на Эс, то пытался заглянуть ей за спину. Наконец, взметнул ладонь в сторону спасенной малефикарши и крикнул: — Собралась драться? И ради кого! Эс промолчала. Хэреманн подошел совсем близко. Он замахнулся, но не ударил, рука повисла в воздухе на полпути. Эс перехватила его руку и с силой сжала, не выпуская. — Не мешайся! — прошипел он, но больше не пошевелился. Эс посмотрела в его глаза, и увидела в них отчаяние, усталость, боль. Ее голова закружилась от запаха горящих трав, и в памяти всплыхнуло воспоминание: Горящие свечи и дым от ладана, Рыцарь-коммандор протягивает молодым посвящённым кубок с вином, пока мать-настоятельница певчим, прекрасным голосом вещает: "Магия должна служить человеку, а не человек магии... Долг храмовников не только защищать мир от враждебных чар, но и магов — от мира". Странный жар в груди накрыл ее, но Эс уже знала, что собирается делать. — Это ваша деревня, я не знаю всего, что произошло. Но не нужно насилия и самосуда. Мор и без того унёс многих. Хэреманн усмехнулся: — Людей получше этой... — От имени Ордена храмовников и Церкви, я беру это дело под свой контроль. Я узнаю, что тут произошло, а ведьму заберу в Круг. Если она убийца, Усмирение — наказание для мага, а не костёр. — Это моя деревня и моё решение, никуда она не поедет. — Я так не думаю. Хэреманн молча просверлил её взглядом, и она ответила ему тем же. Так стояли они рядом, будто две стены — кто подвинет другого первым, кто первый отведет взгляд. Светловолосый мальчишка, выбежавший до того на помощь, из-за спины Эс тихо сросил: — Староста, а что ежели она правда не виновата? Моровое поветрие, испорченная еда, вот и не выдержала-то наша роженица… — Вы хотите отпустить малефикара?! — взревел Хэреманн, чувствуя, что добыча окончательно ускользает от него, что он уже ни на что не может повлиять. Мальчишка, замолчав, отступил. — Я хочу расследовать. Но в любом случае, я заберу ее в Церковь или Круг, и вам она больше не помешает и не навредит. — А если она и есть малефикарша? — спросил некий деревенский мужик. — Если попробует наложить чары и убить нас?! «Получит меч под ребра, если я успею», — подумала Эс и ответила вместо этого: — Тогда вам повезло, что поблизости буду я. — Староста, тётка же дело говорит… — всё так же неуверенно поддакнул деревенский мальчишка. Хэреманн вздохнул, потёр переносицу. Он выглядел усталым, выцветшим, его гнев потух. Он посмотрел на Эс, на обступивших их людей, на заплаканное лицо магессы, отвернулся и бросил через плечо: — Делайте, что хотите. Даю вам времени два дня, а потом решу по-своему. И ушёл.