Пьянки, окна и последствия

Вылетев стремглав из аудитории, я ненароком, но с жуткой досады громко хлопнула дверью, и даже не обратила особого внимания на сердитое мужское-преподское «по голове себе постучи». Не в пример этому, у меня есть куда более весомый повод для переживаний. «Будет хоть один хвост по учёбе, Фьора, и твоя группа летит на зимние каникулы в Таиланд без тебя», — вспомнились мне исполненные строгости слова моего отца Франческо Бельтрами неделей раньше, до его отъезда по делам в Палермо. Этих каникул в Таиланде я ждала в радостном предвкушении ещё с начала ноября, когда собирали деньги на поездку по всем первым курсам факультета экономики. Зима, устилающая Флоренцию кристально-белой снежной пеленою, в этом году обещала выдаться особенно холодной. В своём воображении я рисовала золотые пески пляжей, жаркое солнце и тёплые ласковые волны моря. Мысленно я уже отдавала себя во власть лазурных вод, загорала на пляже и закупалась на рынке местными фруктами, которые в моей родной Флоренции почитали экзотическими. Но у всего обязательно есть одно «но». У меня же это одно громадное «НО» — один не сданный зачёт по истории, которому я обязана преподу, не устающему гонять меня на пересдачу. Синьору Филиппу Селонже, по совместительству куратору моей группы, яоить его трижды шкафом! Сейчас я бы не смогла сказать точно, когда в моей душе зародилась к нему пылкая антипатия. Наверно, всё началось с первого месяца учёбы. В первый же день синьор Селонже «обрадовал» всю группу тем, что устроил контрольную по программе, пройденной в выпускных классах. Он будто нарочно выбрал время, когда у меня и у моих товарок с товарищами по учёбе не останется в голове толком почти никаких знаний, успевших выветриться из головы за унесшееся лето. Не выручило никого и наличие при себе телефонов, потому что молодой профессор тщательно следил, чтобы никто не списал — бродя между рядами парт и конфисковывая до конца урока мобильники. Лишь четыре человека из всей группы смогли написать на «отлично». Я же оказалась в числе подавляющего большинства, кто с трудом наскрёб баллов, едва достаточных для оценки «удовлетворительно». Возмущённым шёпотом я переговаривалась с несколькими одногруппницами, тоже не смогшими побороть недовольства. Чашу моего терпения переполнило то, что куратору вздумалось лечить мозги нам, студентам, касательно нашего внешнего вида в универе. Ну, вот, опять. Я-то думала, хоть в высшем учебном заведении мои выкрашенные в фиолетовый цвет волосы и одежду с закосом под стим-панк оставят в покое, но нет! Даже после окончания школы над моим мозгом учиняют жёсткий хентай грёбаным дресс-кодом! В ответ на мои слова о том, что у каждого человека есть право на самовыражение, если это социально приемлемо и не вредит никак окружающим, я удостоилась ответа учителя: «Синьорина Бельтрами, если это ускользнуло от вашего внимания, то напомню — институт вам не бар и не ночной клуб». Не знаю, какая муха меня укусила в этот момент, но я вскочила со стула, наспех покидала учебные принадлежности в сумку и стрелой вылетела из аудитории, перед уходом успев послать препода с его дресс-кодом туда, где никогда не бывает загара. Быть может, я бы смогла держать свой язык за зубами, выскажись синьор Филипп корректно про неформальные стили в одежде. Но неприкрытый наезд на то, что составляло частичку моего «я» выбесил меня в тот день. Лекций восемь по истории этак точно я не казала носа — куратор заявил, что пока не перекрашу волосы в нормальный по его мнению цвет и не оденусь по уставу университета, на его уроках могу не появляться. Что же, Филипп Селонже сам мне это предложил, чем я охотно воспользовалась. Вот только лафа кончилась по одному телефонному звонку моему отцу от куратора, сообщившего, что я прогуливаю его лекции. В принудительном порядке и со скандалом меня повёл под белые ручки в салон красоты мой же собственный отец. Чудный фиолетовый безжалостно закрасили чёрным под цвет моих немного отросших корней. Вся моя стимпанковская одежда, выуженная мною из интернет-магазинов или сшитая по прошествии долгих дней, «переехала» под замок на чердак до получения мною диплома. Лекции по истории аккуратно мне посещать пришлось и навёрстывать всё упущенное за время прогулов, но теперь же мне частенько случалось наградить Филиппа Селонже горящим злостью взглядом. Он же всегда искал случая на чём-нибудь меня подловить по его предмету. Мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы добиться по истории отметки «удовлетворительно». Судя по всему, историку доставляло какую-то тёмную радость валить меня на контрольных работах и тестах. Я в долгу не оставалась и мстила ему тем, что клепала в фотошопе яойные, а то и ещё БДСМ-арты с человеком, доводящим меня до еле скрываемого бешенства одним своим присутствием. Да будь проклят этот жар в крови, ощущаемый мною всякий раз, как его увижу, и будь проклято предательски учащённо бьющееся сердце! Но почему-то, по какой-то неведомой мне самой причине, меня неизменно приносили ноги к подъезду, где живёт в квартире на первом этаже Филипп. Разумеется, в здравом рассудке я бы сама ни в жизнь не пришла туда, где он живёт! Обычно всё происходило после моих вылазок в клуб с друзьями и подругами по универу. Вот после таких дружеских коротаний досуга с хорошей выпивкой я неизменно прихожу к жилищу этого чёртова Селонже и выкрикиваю у него под окнами на пьяную голову всё не лестное, что о нём думаю. Уже четыре месяца, как длится наше противостояние… И вот сегодняшняя пересдача, в последний учебный день перед каникулами, не принесшая мне ничего. Ничего. Снова «неуд». Плакала моя поездка с группой в Таиланд, если вспомнить отцовские слова про хоть один хвост по учёбе и накрывшийся крышкой гроба отдых за границей. Карие глаза этой злобной сволочи препода насмешливо и издевательски поблёскивали, хотя ни одна мышца на его лице не дрогнула, когда я завалилась на первом же билете — точная дата высадки союзников в Нормандии. Он ведь не дал мне даже шанса сдать хотя бы на необходимый минимум. У меня бы могло получиться, дай он мне возможность ответить на вторую часть билета про Италию времён Первой мировой, что я знала лучше… — Вот же дерьмо! — я со злобы стукнула кулаком по стене, о которую облокачивалась, сидя на брошенной на пол сумке, но застонала от боли в костяшках, уткнувшись лбом в колени. — О, так вот ты где, Фьора! — окликнул меня знакомый голос. Подняв голову, я увидела Кьяру Альбицци — черноглазую шатенку невысокого роста, с которой крепко сдружилась ещё с осени. Поздоровавшись с подругой, я нашла в себе силы улыбнуться — наперекор похеренному настроению. — Ну, что, сдала? — в волнении пальцы Кьяры сжались на ремешке её сумки. — Ага, как же. У него сдашь, — буркнула я и угрюмо глянула на дверь. — Опять пересдавать. Всё, пролетела я с Таиландом, Кьяра. Папа ясно сказал, что я не полечу с группой, если будет хоть одна задолженность. — Ох, это форменное гадство! — Кьяра помогла мне подняться и сочувственно похлопала по плечу. — Кажется, я знаю, что поможет тебе отвлечься. — При этих словах в чёрных глазах Альбицци заблестели искорки задора, едва она перехватила мой недоумевающий взгляд. — Ты идёшь в рок-бар со мной, Хатун и Лукой! И это не обсуждается! — Кьяра взяла меня за руку и утянула следом за собой к выходу из здания универа. Желания противиться ей у меня не было ни малейшего. После такого гадского дня мне и правда нужно взбодриться. *** Это утро холодного зимнего дня не было для меня добрым. Утро вообще добрым не бывает, и, наверно, будь у меня возможность делать это безнаказанно, я бы самолично отделяла бошки от тела каждому, кто лезет ко мне со своим полным энтузиазма «Доброе утро». Не в том я была сейчас состоянии, чтобы находить это утро добрым. Голова разрывается от боли так сильно, что невольно у меня складывалось впечатление, будто в моей черепной коробке живёт стая взбесившихся дятлов. Как в каком-то сером мареве мне вспомнился рок-бар, виски, текила… Помню, как возвращалась из рок-бара с полупустой бутылкой и добрела до знакомого двора. Как озверевшая долбилась в чужую дверь и лезла в окно, точно какая-то воровка-форточница. Следом припомнила, как меня втащили сильные руки, снявшие с меня куртку и джинсы. На руках отнесли и бросили на кровать. И привидится же такое! Во сне я видела моего куратора и недруга Филиппа. Он такое творил!.. Как только в нём сочетаются нежность и страстное неистовство? Если бы молодой человек не закрывал мне рот пылкими поцелуями, я бы, скорее всего, половину соседей перебудила своими сладострастными стонами. Бесстыже я подставляла для поцелуев опухшие губы и прижималась к нему всем телом. Со всем жаром он обладал мною… Всем бы так! Жаль, что это лишь сон. Но ощущение, будто мои ноги стали ватными, что убедило меня в реальности вчерашнего… Что же, после всего, что произошло, поздно заливаться краской стыда, хоть кровь прилила к щекам. Кое-как я продрала глаза и пристально вгляделась в проём двери. Как уже успела заметить, дверь чужая, да и в моей комнате обои совсем другие… И кровать чужая, к тому же, и эта квартира… Господи, тогда получается, что меня к Филиппу Селонже снова привела выпивка?.. Обрывочными флэшбеками в моём мозгу всплывало то, как я — напившись с Кьярой и Лукой вместе с Хатун в рок-баре — припёрлась орать к Селонже под окна, что он придурок, падла, сволочь и просроченный контрацептив. Как его я ненавижу, ненавижу этот бегущий по венам огонь в крови и чаще бьющееся сердце — стоит его увидеть! Но, вместо того, чтобы взашей выгнать меня из своей квартиры, он отнёс меня в свою кровать, где я и отдалась ему. Окинув комнату мутным взглядом, я заметила на тумбочке рядом с кроватью бутылку минералки и таблетки. От головной боли, как я поняла. Видать, обо мне всё же соблаговолили позаботиться. Выпитые вода и таблетка явились для меня настоящим спасением. Как на автомате я напяливала на себя подобранную с пола мои одежду и ботинки. Нетвёрдой походкой добредя до двери, узрела указатели на ней и записку «Я ушёл. Дверь заперта. И ты проваливай». Последний указатель был мне дан на большую форточку в гостиной, а я ощутила себя первейшей куртизанкой на всю Флоренцию. Ну, благо, этаж первый и до земли недалеко лететь, но вот только это задача не из простых — когда мои ноги с трудом мне повинуются. Еле-еле мне удалось вылезти через форточку на подоконник, за окно, и ведь удалось каким-то образом не задеть горшки с засохшей геранью!.. Но, видать, удача сегодня отвернулась от меня. Да что за чёрт! И это ж надо было, чтобы сюда принесло патруль карабинеров (полицейских)! — Гляньте, кажись, домушница! — воскликнул сержант с эспаньолкой. Спрыгнув наземь, я рванула прочь от этого места, но была схвачена, повалена на землю, а вокруг моих запястий сомкнулись наручники. Лишь на полпути в отделение, когда я поведала им в машине всю правду о своём приключении, карабинеры, знатно надо мной проржавшись, соизволили снять с меня наручники и отпустить. Чтоб я ещё раз так напилась, чтоб пришла хоть раз домой к Филиппу!.. Но, вопреки всем законам здравого смысла, я вынужденно признала перед самой собой, что мечтаю вновь пережить те часы, когда я отдавалась синьору Селонже. *** Утро добрым не бывает, что я сейчас и познавала в полной мере. Долбящая боль в голове причиняла жуткие страдания, и если бы какой эскулап предложил мне расстаться с этой самой головой путём усекновения оной, он бы выглядел в моих глазах самим архангелом. Да, лезвие хирургической пилы по шее — очень радикальное решение, зато башка больше болеть не будет, потому что болеть окажется нечему. Во рту неприятное ощущение, как будто коты нагадили. Ведь сидели же себе в арендованной на сутки квартире, отмечали день рождения моей подруги Кьяры. Произносили тосты, вручали ей подарки, смотрели кино. Чёрт, как же всё-таки нещадно раскалывается голова после вчерашнего! Виски, кола, мартини, гора заказанных роллов с суши и пиццы… Нет, закуски были на высоте и подругин день рождения прошёл весело. Налакалась я выпивки нехило и за милую душу, за что сейчас и расплачиваюсь. Первые минуты я едва вспомнила, кто я и где вообще нахожусь, не то что цепочку событий вчерашней ночи. И снова я почти не ощущала своих ног. «Но что виной всему этому?» — вопрошала я себя, зажмурив глаза и схватившись за голову. Ценой немалых усилий разомкнув веки, я узрела спальню чужой, но всё ж знакомой мне квартиры. Тут-то ко мне и пришло озарение… Ну, конечно, как так я сразу не догадалась! Всему виной, что очень вероятно, только Филипп, первостатейный козлина! Видно, меня опять угораздило вчера нажраться и заявиться к нему домой, и сие логично, потому что пришла в себя я в его квартире. Нет бы ему не впускать меня, закрыться и велеть убираться ко всем чертям. Так нет же! Этот гад, похоже, получает откровенное удовольствие от всей этой ситуации! Опять минувшей ночью Филипп с такой порывистостью и жаром мною овладевал, что сил поднять тело от кровати нет никаких. Одно всё же обрадовало — на тумбочке для меня были оставлены вода и таблетка. В моём нынешнем положении они представились мне пищей богов. Хоть полегчало и боль перестала разрывать голову. Трудов немалых мне стоило встать с его кровати и размять конечности. Вот только… мои джинсы… Что за!.. Чёрт возьми, где мои джинсы и почему я их никак найти не могу?.. Сделай Филипп указатель не на форточку в гостиной, куда я прибрела, а на неизвестно куда канувшие джинсы, я испытала бы к нему огромную признательность. «Ну, синьор Селонже, убью я вас в один день, скотина вы феерическая!» — вспышкой промелькнула в мозгу мысль. Вновь я вижу написанную знакомым почерком записку: «Дверь закрыта, я ушёл по делам, чтоб и тебя здесь не было!» и постскриптум: «Вчера ночью ты явилась БЕЗ штанов!». — Неправда! Быть того не может! — объятая шоком, я схватилась за голову, какое-то время с недоверием пробегая раза три по записке взглядом. — Врёт он всё, сволочь! Не могла я переть через весь город лишь в ботинках и в трусах! — тщетно убеждала я себя. Шаткой походкой наматывая круги по гостиной, я раздумывала над тем, как же мне быть и куда деваться. В самом же деле, не могу ведь я оставаться здесь… В мою голову закралась мысль, что, возможно, мне удастся дворами как-то добежать до моего дома. Вылезти через окно мне худо-бедно удалось, правда, горшок с геранью немного задела. Мимо лавочек и окон, оглядываясь по сторонам, бегу скорее в направлении моего дома. Но своё везение я явно наследовала от утопленников — сидящие на лавках старушки, полиция нравов любого двора! — Куда, бесстыжая?! Тут же старики, дети! — доносились мне гневные крики вслед почтенных синьор, бросившихся за мной с костылями. Я же со всех ног улепётывала от них, прибавив ходу. В самом деле, не махаться же мне с пожилыми женщинами. Не с руки. Тяжело дыша, выбежала со двора. Да сдохнуть мне на этом самом месте — карета «скорой помощи», собравшаяся, было, отъезжать, возникла на моём пути. — Поглядите, вроде обдолбанная, — хмуро бросил фельдшер. — Нам её бы в больничку. Даже толком не успела среагировать, как ко мне бросилась бригада людей в белом, скрутила руки и поволокла в машину. Возмущённая этим беспределом, я махалась и как могла пыталась отбрыкнуться от них, но моё активное сопротивление было сломлено сделанным уколом, от которого я провалилась в глубокий сон. Повторный раз проспавшись лишь к полудню следующего дня, я всё ж смогла добиться того, чтобы главврач меня принял. Переступив через собственный стыд, я поведала ему всю правду о том, что было. Конечно, не обошлось без того, чтобы главврач не ухахатывался над тем, что услышал от меня. Но всё же я была отпущена на свободу. Вот же скотина ты, Филипп Селонже! Причём каких поискать! Хоть бы брюки мне одолжил! *** Утро добрым не бывает, что я опять испытывала с лихвой на себе. И когда уже это запомню?.. Раздирающая черепную коробку боль, сухость во рту и подташнивание. Больших затрат сил мне стоило оторвать от кровати своё истомлённое и обмякшее тело. Нет, мне определённо пора прекратить топить себя в алкогольной продукции. Хорошо, что мой отец сейчас в Палермо и не видит, до чего я докатилась… Это что же получается, я снова, незнамо — где, надралась и пришла домой к Селонже? Господи, да что же это такое и где был мой разум? Куда пропало сделавшее мне «тю-тю» ручкой чувство стыда? Определённо, спиртное напрочь глушит мой здравый смысл, раз я опять, нарушив данное себе слово, пьяная притащилась к дому Филиппа! Глухо зарычав, я уткнулась лицом в подушку. Хентаить меня зигзагом и по вертикали, сколько ж можно, чёрт побери? Нет, так дальше не может продолжаться. Пора завязывать с пьянками, серьёзно! Попрошу папу положить меня в клинику, закодируюсь, что угодно! Надо бросить мне напиваться, с этого дня больше ни капли спиртного… Как и в прошлый раз, на тумбочке рядом с кроватью меня ждали заботливо приготовленные бутылка воды и таблетка, пришедшиеся как нельзя кстати, и облегчившие эту адовую боль в голове. На полу я нашла свою скомканную и небрежно брошенную кофту, и трусы мои на мне. Так, где же джинсы? Вот, на стуле, родимые! Без вас прийти не могла. Мне вполне хватило в прошлый раз скачек по подоконнику в трусах, тех старух и бригады «скорой». Обулась в свои найденные под кроватью ботинки. Даже свой ученический нашла. Озираясь по сторонам, я почему-то не увидела в спальне никаких указателей. Ну и ладно! Нужно поспешить валить отсюда. Вот только ТАКОГО сюрприза в гостиной я никак не ждала в виде небольшого замка на форточке! Что за дрянь! Какого чёрта? Через окно выбираться не вариант, единственный путь отхода — и тот закрыт! Раз пять или шесть я нервно прощупывала окно, смутно надеясь как-нибудь найти способ его открыть, но безрезультатно. Преисполнившись смятения, решила присесть на диван. Может, когда немного успокоюсь, в голове прояснится, и какая-нибудь идея, как можно выбраться из этой квартиры, посетит мою голову… Задумчиво я обводила комнату взглядом, изредка запуская пальцы в волосы, давшая волю тоске и печали. Послышался звук поворачиваемого в замке ключа. Филипп Селонже вернулся, не иначе… ну, всё, в который раз моя честь на волоске! Подорвавшись с дивана и кинувшись в коридор, я столкнулась с молодым человеком нос к носу. Вот же зараза… и куда теперь бежать? Так ещё этот гад ржёт мне прямо в лицо. — Ты, Фьора, уже всех задрала лазать ко мне в окно. А мне потом жалобы соседей выслушивать, — проговорил он, проржавшись. — На, держи. Для тебя сделал сегодня. Чтобы в следующий раз ты не долбилась мне в дверь и в окна не лезла. В немом удивлении открыв рот, я взяла в руки протянутый мне им ключ. — Ну, я тогда выйду через дверь, как все нормальные люди? — усмехнувшись, я направилась к двери, кокетливо подмигнув Филиппу. — Вы же всё равно здесь, да и у меня ключ. Смысл мне в окно теперь сигать? Но Филипп преградил мне путь, коснувшись одной рукой плеча, а другой резко притянув меня к себе за талию. Слы­шу его страстный шёпот мне на ухо: — Раз уходить собралась уже, на кой икс было тогда приходить?