Подозреваемый

Дождь всё ещё лил, его монотонный шелест, иногда прерываемый шумом проезжающей машины, убаюкивал, но Ремус заставил себя подняться с пола. Мелкие рутинные действия ставили преграду между ним и случившимся сегодня: выбросить окурки, снять плащ, проверить зажившую рану, надеть чистую и целую рубашку. Когда он застёгивал пуговицу на манжете, он уже чувствовал себя готовым связаться с друзьями. Настоящего камина тут не было, но в своё время удалось подключить к сети газовую плиту. Ремус прошёл на кухню, выпил воды, прогоняя тошнотворный привкус табака и вместе с ним пытаясь избавиться от чувства одиночества. Конфорки вспыхнули зелёным, когда он кинул в их огоньки щепотку пороха: - Дом Сириуса Блэка. - Лунатик? – из огня выглянул Джеймс. – Как ты там? - Ничего, а ты? Как ранение? - Грюм сказал, что знает это проклятие, посоветовал Лили зелье. Отпускает теперь, скоро буду совсем как новенький. – Говоря это, Джеймс отвёл взгляд, и Рем почувствовал нарастающее, невысказанное напряжение. - Выходит, ты у Сириуса? Я хотел к нему приехать, чтобы он не сидел у себя один, как сыч… - Да я уже тут. – Джеймс замялся. - Мне присоединиться? - Знаешь, Рем, ты это… лучше Питера дождись и с ним побудь. Ему, наверное, несладко. А мы тут как-нибудь перекантуемся. И Лили тут. - Справедливо, - сказал Ремус, но, когда Джеймс вскинул на него глаза, окончательно понял, что дело не в этом. Дело в том, что они сидели втроём – в сумрачной гостиной или на кухне на одном из концов длинного стола, – и обсуждали его и его сегодняшний поступок. И, возможно, даже всплывал вопрос, а не Ремус ли предатель. «Посмотрите правде в глаза, он оборотень», возможно, сказала Лили. Может быть, она повторила свои доводы, которые уже высказывала Джеймсу в штаб-квартире: «Ты серьёзно считаешь, что после этого ему можно доверять?». Джеймс морщился, спорил, Сириус смотрел на бутылку виски и мрачно молчал… - Ты не обижайся только, – торопливо сказал Джеймс. – Просто надо ведь, чтобы кто-то с Питом остался. - Да, конечно. Передавай всем привет. – И Ремус закрутил конфорки плиты. Какое-то время он так молча и стоял над ней. Было страшно холодно. Кажется, он закрыл все окна в квартире, но всё равно – теперь его пробирало до дрожи. Он стоял, глядя на чёрные круги, на рассыпанные по белой поверхности крупицы летучего пороха, и думал, что, возможно, произошёл поворотный момент, и он потерял сегодня не только Марлин, а их всех. Джеймса, Сириуса и даже Питера, своих самых близких людей. А они, возможно, потеряли его. И лучше бы они потеряли его так же окончательно и фатально, как Марлин. За неё можно мстить. И со временем смириться, как произошло с гибелью Доркас, Карадока и с другими смертями. Когда теряешь друга ещё при жизни, потому что никогда не сможешь его простить, не найдёшь ответа на вопрос, почему… может быть, это страшнее, чем видеть его смерть. Ремус вздрогнул, когда услышал скрежет ключей. Он не сразу почувствовал запах Питера – слишком ушёл в себя, и, в конце концов, всё здесь пахло Питером, каждая вещь, каждая мелочь. Несколько мгновений он не мог тронуться с места, не мог даже оторвать взгляд от плиты, как будто примороженный. В прихожей тоже было тихо – ни шороха одежды, ни звука расстёгиваемой молнии на куртке Питера. Даже защитные чары на двери он ещё не обновил. Питер тоже стоял неподвижно в прихожей и ждал. «Надо выйти к нему, надо его поддержать». А Питер думал в этот момент, что не сможет выполнить задание Лорда. Просто не сможет, и всё. Каждый нерв его тела ещё помнил недавний Круциатус, его разум ещё беспорядочно метался после вторжения, и выбора не было, вообще никакого выбора. Он увяз во всём этом слишком глубоко. И всё же, когда он оказался дома – в их с Ремусом доме, – на секунду показалось, что он не сможет отдать всё это Лорду, что это уж слишком, что он просто не станет… придумает что-нибудь… ему удастся оставить всё как есть. Всё как-нибудь само наладится. Он притих, стараясь растянуть это ощущение и повторяя про себя: «Я дома. Я дома». Ремус вышел в коридор и, вдохнув запах Питера, понял, насколько тот пропитан свежей болью. Любой оборотень реагирует на такой запах, как и всякий другой хищник. Болью разило остро, и Ремусу приходилось отгонять невольное охотничье возбуждение. Не раздумывая, он достал палочку ещё прежде, чем поглядел Питеру в лицо. А когда поднял глаза, увидел, как тот сжался и как затравленно смотрит. Палочка замерла в воздухе. Питер прижался к двери спиной. - Я просто подлечить тебя хотел, - выдавил Ремус наконец и сам неприятно удивился, с какой горечью он это сказал. – Ты пахнешь болью, что случилось? Взгляд Питера заметался по прихожей. - Я… в меня маггловская машина въехала. Я сдуру аппарировал прямо рядом с ней, она меня задом толкнула. – Он торопливо снял куртку, стараясь выглядеть обыденно, и направился в комнату. Ремус смерил его настороженным взглядом, но посторонился. – Ничего серьёзного, синяки. Есть новости? Обсуждали что-нибудь без меня? Ремус наложил защитные чары на дверь и последовал за ним, всё ещё держа палочку в руке. Их спальня была простенькой, но уютной. Светлые стены, просторная постель, прикроватный столик, комод, колдографии друзей на нём… комната людей, которым нечего бояться и есть куда возвращаться по вечерам. Бинты на полу, чей срок трансфигурации в пепельницу подошёл к концу, пузырёк с зельем рядом, покрытая копотью рубашка на стуле, тяжёлый запах табака неприятно контрастировали с этой мирной комнатой. Мелкие, но тревожные напоминания о войне. Ремус вздохнул. - Дай я хоть посмотрю, какие повреждения. Это может быть опасно, – сказал он, гадая, не нарушает ли границу, возникшую между ними за последние часы - и он не был уверен, что хочет это узнать. - Рем, мы сегодня в такой мясорубке побывали, а ты паришься из-за синяков. – Питер остановился посередине комнаты, смерил его ироничным и раздражённым взглядом. – Прекращай это. Скажи лучше, новости-то есть? Ремус, поколебавшись, убрал палочку и приблизился к Питеру – немного, на пару шагов. - Есть подозрение, что в Ордене появился предатель. Иначе они не смогли бы выйти на Марлин. Питер судорожно вдохнул, закрыл глаза, быстро покачал головой. - Какой… какой кошмар-то. И кто это может быть? - Пока не знаем. Питер не ответил, а Ремус не продолжил говорить. Пару бесконечно длинных секунд они молча смотрели – один в пол, другой в сторону, – и молча переводили дыхание. Питер не выдержал первым. Уйти отсюда, хотя бы на кухню, а лучше вообще сбежать из квартиры к чертям. Разоблачение совсем рядом, молча стоит, судорожно скрестив руки на груди, и сейчас, прямо сейчас догадается. Он почти что прошмыгнул мимо, но Ремус поймал его за плечо: - Это из-за Авады, да? Питер поднял на него глаза и даже слегка отступил. - Из-за Авады? Из-за Авады? - Которую я кинул сегодня, Питер. Питер поджал губы и отстранился ещё дальше, но в следующее мгновение его прорвало: - Кого вообще волнует твоя сраная Авада! Ты вообще хоть о чём-то думаешь, кроме того, какой ты, блядь, плохой? Марлин умерла. Её ребёнка убили! Я всё время о ней думаю, всё время картинки перед глазами – то она живая и улыбается, то мёртвая, то опять живая, то мёртвая. Она же вчера на собрании Ордена была, такая обычная, с этой своей косой, пирог принесла, дура! – Питер выдохся, мгновение молчал и со слезами в голосе закончил: – Я всё время думаю, как она улыбалась. А теперь всё, совсем всё. Иди нахуй со своей Авадой, Рем. Где-нибудь в другом месте упивайся. Ремус молча слушал это, глядя на воротник футболки Питера и чувствуя, как щёки становятся горячими, а в глазах щиплет. Сглотнув, он поднял на Питера взгляд и увидел, какое у того растерянное и полное печали выражение лица – почти что точное отражение его собственного. Питер смотрел на Ремуса, злой, несчастный, но чувствующий смутное удовольствие от недавней вспышки, от виноватого взгляда Рема… и от того, что отвёл от себя подозрения. - Прости, Питер. Пожалуйста, прости. Ремус обнял его – сперва протянул руки довольно неуверенно, потом неожиданно крепко прижал к себе. Питер вздохнул и уткнулся носом ему в плечо. - Прости. Это было очень эгоистично с моей стороны. Я не хотел сказать, что меня не волнует случившееся, это не так. Питер приобнял его в ответ и заметно расслабился. Он ощущал почти неестественную лёгкость и теперь отлично представлял, что будет дальше. - Забей. - Всё равно мне жаль. - А всё-таки, что тогда произошло? – спросил Питер неторопливо, почти лениво. – И когда ты кинул Аваду, и после. Там же ещё один Пожиратель погиб. - Я его не убивал. – Ремус мгновенно подобрался и попытался отстраниться, но Питер так же мягко и неторопливо привлёк его к себе. - Да хватит, просто расскажи, что было. Я вообще ничего не видел, я, если помнишь, под тобой лежал. – Питер издал смешок, который Ремус ощутил тёплым ветерком на своей шее. Вместо ответа он спросил – не сразу, после паузы: - Кстати, почему ты так тогда смотрел, когда подо мной лежал? Так… – он замолчал. Они оба отлично помнили, как – удовлетворённо и недобро, и на кого – на Сириуса. Питер в ужасе задохнулся, отстранился, выпутался из объятий Ремуса и перешёл в нападение: - А то ты сам не знаешь, Лунатик! - Что я должен знать? - Да про Сириуса! – процедил Питер, и Ремус снова опустил взгляд. - Ты до сих пор ревнуешь? Питер прошёлся по комнате с видом прокурора: - Наверное, и ломанёшься к нему сейчас, как же, наш Бродяга там один бухает… Ему так плохо, так плохо. Всегда ты и Сириус и даже ты и Джеймс, но никогда – ты и я. - Не ломанусь, – сдержанно ответил Ремус. Питер остановился и обиженно пожал плечами, довольно плохо изображая равнодушие. - Питер… ты же знаешь, это нельзя сравнивать, это совсем разные вещи. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. – Каждый раз это было так сложно, он так хотел сказать «Я тебя люблю», но боялся его отпугнуть, и всё же не знал, как сформулировать это иначе. Всё это и началось с ревности, со слов Питера «Их ты любишь, а меня нет», с мучительных попыток Ремуса объяснить, что это не так, и странного, почти случайного поцелуя. И так же это продолжалось, почти случайно. Они просто друзья. Может быть, больше, чем друзья, но ни о какой любви не может быть и речи, Питер ведь нормальный вообще-то. Да и Ремусу обычно нравятся девушки. Они спят вместе. Они живут вместе – но это тоже получилось случайно, они просто снимали вместе квартиру, поодиночке на это не хватит денег. Их договор основывался на словах Питера «Давай просто иногда это делать, но это ничего не значит, окей?». И так оно и продолжалось. И шаткое равновесие страшно было нарушать. Даже теперь. Ремус вздохнул: - Питер, пожалуйста, поверь мне. Питер поднял на него взгляд: - Если я тебе так важен, расскажи, что произошло на кухне. Секунду Ремус, стиснув зубы, медлил, потом прошёлся по комнате. - Если ты помнишь, я толкнул тебя, чтобы ты не угодил под проклятие, и упал вместе с тобой. Я получил ранение, да и времени не было – пришлось прямо с пола кидать Ступефаи… - Да я всё это помню, дальше что? Ремус продолжил нарезать круги по комнате вокруг Питера, севшего на край кровати. - Одного я обезвредил, и ему крепко досталось. А второй поднял палочку, чтобы убить Сириуса. Ты знаешь, такое узнаваемое движение, узнаваемый взгляд – всегда понимаешь, что сейчас будет смертельное заклятие, просто по взгляду… У меня не было времени, я был ранен. Хотя сейчас я не знаю, – с горечью прибавил он, – не знаю, может быть, я успел бы сделать что-нибудь другое. Кто-нибудь другой на моём месте успел бы подумать о чём угодно, кроме Авады. Но некоторые вещи, – он поморщился, – ничто не исправит. - Рем, – сказал Питер одновременно с нежностью и раздражением, – хватит повторять, что ты тёмная тварь, и это ужас, окей? Нормальный ты. И вообще, мы на войне или где. Рассказывай, что ли. Ремус бегло улыбнулся ему, снова развернулся и зашагал от стены к стене – всего пять шагов, так что он казался сам себе мечущимся в клетке зверем. - Дальше всё просто, я убил его. - А второй Пожиратель? – Питер облизнул пересохшие губы. - Я лежал на полу, он оказался рядом. Я думаю, он умирал от кровопотери и обширного ожога… Я попытался спасти его, но не смог. - Помер и помер, Рем. Ремус, не среагировав, продолжал: - После Авады действительно тяжело лечить, теперь я это проверил на себе. Ты просто не можешь найти в себе силы на целительские чары. Все мысли ещё о том, как ты хотел убить, уничтожить врага. – Он остановился возле стены. – Ты впускаешь в себя эту ненависть и на всё остальное не остаётся места. А тот Пожиратель, кажется, принял меня за кого-то другого, потому что всё пытался сказать пароль. Он повторял «Сейчас… подожди, пароль». Питер подался вперёд, но Ремус молчал, устало прислонившись к стене. - Ну? – не выдержал он и получил в ответ холодный взгляд: - Не торопи меня, Питер, ради Мерлина. - Окей, окей, извини. Он сказал в итоге пароль или нет? - Сказал. «Орёл летит от вершины к вершине». – Питер сдержал вздох облегчения, а Ремус закончил рассказ: – После этого началась агония, я уже ничем не мог помочь. Наверное, на этот пароль у него ушли последние силы… Я рассказал Грюму эту, хм, историю, и на ближайшем собрании повторю всем остальным. Не знаю, насколько это важно, но вдруг чем-нибудь поможет. Вот и всё. Он бледно улыбнулся, закрыл глаза и откинул голову назад. Питер подождал немного, потом позвал: - Лунатик… Тот не среагировал, только зажмурился на секунду, сдерживая подступившие слёзы. Питер подошёл к нему, коснулся плеча – и снова никакого ответа. - Ну, прости, я не должен был спрашивать, слышишь? - Да нет, – тихо ответил Ремус. – Возможно, мне стоило рассказать, и всё равно ничего не изменится в зависимости от того, молчать или нет… - Но ты же обиделся. - Нет, вовсе нет. – Слегка оттаяв, Ремус всё же открыл глаза и коснулся его щеки. Питер прижался носом к его ладони, Ремус слегка улыбнулся в ответ. Некоторое время они молчали, и Питер думал о том, что всё это вскоре увидит Лорд: и рассказ Рема, и то, как именно его заставили рассказать, и этот интимный момент тоже. И ещё он подумал: «Как бы я хотел обо всём забыть. Хотя бы ненадолго». - Я так хочу, чтобы всё это закончилось, – сказал Ремус вслух. Питер знал беспроигрышный способ заставить их обоих ненадолго оставить всё позади, и поцеловал его в шею – несколько раз, коротко и нежно. - Буду вот так тебя целовать, пока ты не перестанешь париться. Ремус усмехнулся и откинул голову, предоставляя свободу действий. Напряжение медленно уходило, и, когда Питер, слегка прижавшись к нему, погладил его по виску и по щеке, он задохнулся от возбуждения неожиданно для себя самого. Ремус поймал взгляд Питера, привлёк к себе, поцеловал – сперва мягко, затем настойчивее, и едва не застонал не только от удовольствия, но и от пронзившего его ощущения: «Он по-прежнему со мной». Ему показалось, что в стылую комнату хлынуло тепло. Когда Ремус провёл ладонями по спине Питера, тот слегка вздрогнул и прижался теснее – щекой, бёдрами, всем телом, – как будто тоже боялся, что сейчас останется один. Оказавшись так близко и почувствовав, что Ремус возбуждён, Питер отстранился и улыбнулся ему с самым невинным видом. «Как же тебе легко сносит крышу». Он встретил затуманившийся взгляд Рема, неторопливо облизнулся – и через секунду на его плечах сжались сильные пальцы, а сам он оказался на кровати, прижатый к ней, почти обездвиженный и слегка постанывающий, когда его шеи касались горячие губы. То, чего ему так не хватало. Наконец-то ему тепло. Покрывало было сброшено с кровати, одеяло сбилось. Ремус отстранился, чтобы торопливо стянуть с Питера футболку, быстро окинул его взглядом – нет ли повреждений после столкновения с машиной. И Питер сжался, снова ожидая вопросов, а потом мысленно поблагодарил Долохова за его грубость – падение на пол оставило синяк на локте. Ремус коснулся его палочкой, мимоходом поцеловал любовника в плечо, но после этого перестал спешить. Он слишком любил это, целовать, ласкать, медлить, добиваться нетерпеливой просьбы, игнорируя волчье желание делать всё быстрее, прикусить за шею, быть жёстким. И сейчас он особенно хотел показать всю нежность, какую мог. Расстёгивая ремень на джинсах Питера, не удержался и поцеловал выступающую косточку над бедром, и тот прикусил губу и прикрыл глаза, делая инстинктивное движение навстречу. Но, когда джинсы отправились куда-то на пол, и Питер приподнялся, чтобы расстегнуть на Ремусе рубашку, тот невольно попытался отстраниться. Каждый раз он не мог справиться с собой. Только после секундного колебания он вздохнул, и это послужило для Питера сигналом неторопливо, пуговицу за пуговицей, расстегнуть рубашку. Под одеждой он прятал предплечья, почти полностью покрытые сеткой шрамов, оставленных собственными зубами Ремуса, когда он сходил с ума в Визжащей хижине, и безобразные следы на плече, на животе, до сих пор покрытые жёсткой, бугристой коркой, и на спине они были тоже – напоминание о нападении четырнадцатилетней давности. "Джеймс, раскрой глаза, ты знаешь, кто он". Этот первый момент всегда неприятен, но потом становится легче. Ремус позволил Питеру окончательно освободить себя от рубашки, и выдохнул, на этот раз от удовольствия, когда тот потянулся к его ремню – было уже почти больно. Питер довольно усмехнулся, и эта усмешка ещё оставалась на его лице, пока он принимал поцелуи и касания, всё более порывистые и беспорядочные, пока сам быстро целовал в ответ. Но, когда он оказался под Ремусом с разведёнными в стороны ногами, тот увидел, как у него расширились глаза, как он посерьёзнел. Ремус чувствовал почти робость, когда видел этот взгляд – полный доверия, открытости, желания. Когда чувствовал, как Питер готов его принять, настолько полно принять, впустить в своё тело. Он знает всё о Ремусе, и его это не пугает. Пустил он Аваду или нет, это никак не повлияло на их близость. От этой мысли у Ремуса кружилась голова. Ему всегда казалось, что это невозможно. - Уверен? – шепнул он. – Если хочешь по-другому, скажи. Питер закатил глаза: - Просто заткнись и трахни меня уже. Ремус хрипло рассмеялся ему в шею и отстранился, чтобы найти палочку. Пришлось тянуться за брюками, потому что она, конечно, осталась в заднем кармане, и Питер тоже посмеивался, пока Ремус, улыбаясь, творил очищающие и увлажняющие чары. Он вздрогнул, когда холодный кончик палочки коснулся кожи на внутренней стороне бедра, и прикусил губу, когда почувствовал пальцы Ремуса внутри себя. - О Господи, да не тормози так. Давай… пожалуйста… – он подался навстречу, сдерживая стон, и охнул, когда услышал голос Ремуса совсем близко: - Тогда посмотри мне в глаза. И Питер послушался. Ему казалось, что он сейчас заплачет от нежности во взгляде Ремуса, но в голове билась одна мысль: «Жёстче. Жёстче. Пожалуйста. Я хочу забыть всё, вообще всё». Так недолго для Питера нет ни войны, ни Волдеморта, ни риска быть обнаруженным, ни бесконечного страха. Так недолго для Ремуса нет ни каждодневной бойни, ни тягостных воспоминаний, ни изматывающего чувства вины, ни одиночества, ни страха за дорогих людей. Питер, сохраняя ритм движений, подался навстречу и слегка укусил Ремуса в шею и, когда тот ахнул, довольно усмехнулся. В следующий момент он медленно и нежно провёл языком по шраму на плече и почувствовал, как слегка изменилось положение тела Ремуса, как напряглись мышцы. Посмотрев на него, Питер увидел, что он закрыл глаза, а черты его лица стали резче. «Разбудил волка», подумал он. В следующую секунду руки Питера были заведены наверх и перехвачены за запястья. Другой рукой Ремус прижал его к себе за бедро, его движения стали жёсткими, резкими, и Питеру показалось, что быть ближе уже нельзя. Ремус хрипло и резко выдыхал или постанывал сквозь сомкнутые губы. Питер всегда старался сдерживаться поначалу, а потом забывал обо всём – стонал, кричал, просил и матерился. Когда он подался навстречу особенно сильно и вскрикнул: - Блядь, Рем, – тот открыл глаза, и Питер увидел, как радужка наливается жёлтым. Такое бывало с ним каждый месяц и пару раз – когда они были в постели. На секунду у Ремуса всё расплылось перед глазами, но он понял, что произошло, больше по лицу Питера, чем по своим ощущениям. Питеру это доставило острое и сильное удовольствие. А Ремус, зажмурившись, отпустил его и попытался отстраниться. Он почувствовал, как Питер обнимает его, кладёт ладонь на щёку: - Посмотри мне в глаза, Рем. Давай. Он послушался. Питер приподнялся ему навстречу и поцеловал – крепко, яростно – почти укусил. После этого хватило всего нескольких движений, чтобы Ремус кончил, судорожно вздрогнув, и сразу помог Питеру – для него оказалось достаточно только один раз сжать пальцы на члене. Несколько мгновений они переводили дыхание, глядя друг на друга. Желтизна на радужке Ремуса медленно исчезала, растворяясь в обычном карем цвете его глаз. Он слизнул капельку пота с виска Питера и перекатился на спину, и Питер тут же устроился у него на плече. Немного придя в себя, Ремус лениво потянулся за палочкой и сотворил чистящие чары, убирая пятна спермы с простыни и с живота Питера. Вернувшись на место, он спросил: - И тебя это не пугает? - Мне это нравится. – Питер поцеловал его в плечо. – Хватит уже страдать из-за ерунды. - Я всё равно каждый раз поражаюсь тебе, Питер. Тому, как ты умеешь принимать, что ли. - О, принимать-то я отлично умею! – Он рассмеялся, и Ремус с улыбкой подождал, пока тот успокоится. - Я серьёзно говорил. Я могу настолько тебе доверять. - Ну, это ж ты, Лунатик. Обняв Питера, Ремус подумал, что эти слова – самое близкое к признанию в любви из того, что он может услышать от него. - Так хорошо, – сказал он. - Ага. Орден только завтра собирается? - Да. У нас ещё есть время отдохнуть. Какое-то время они молчали, погрузившись в некое подобие дремоты, и оба чувствовали себя окутанными нежностью. Волшебство разрушил Ремус, очень тихо сказав: - Я всё думаю об этом… - Ммм? - Я хочу своими руками убить тварь, которая сдала Марлин. Неважно, кто это. Неважно, Авадой или нет. Я просто это сделаю. Питер несколько мгновений просто ровно дышал, а затем всё же подал голос: - Как думаешь, а может предателем оказаться кто-то из наших? - Из нас четверых? - Ага. - Что за бред, Питер, нет, конечно. Питер устроился поудобнее, счастливо улыбнулся и ответил: - Вот и я так думаю.