Я люблю тебя больше всего на свете

- Если ты не любишь меня и не хочешь видеть, то почему все твои мальчики, с которыми ты проводишь время, так похожи на меня? – я не собирался выдавать своих секретов и тотчас же пожалел, что позволил этому вопросу так легко сорваться с губ. Наверное, Оскар прав, когда говорит, что иногда молчать мне к лицу. Обычно я отвечаю, что так и буду делать, но когда-нибудь в следующей жизни, а в этой пусть продолжает наслаждаться моим прекрасным голосом, пока есть возможность. - Альфред, так ты следишь за мной? – то, как он подчеркнуто называл меня по имени, ясно давало понять о том, что его благосклонность ко мне явно переживала не лучшие времена, – Иначе откуда у тебя столь деликатная информация? Мне не хотелось отвечать, ведь правота его слова была неоспорима, я действительно опустился до позорной и унизительной слежки. Никогда и помыслить не мог, что однажды кто-то будет мне настолько небезразличен, что я, наплевав на гордость, буду, спрятавшись в тени, наблюдать за каждым его шагом. С тех пор, как мы расстались, я буквально с ума сходил. На одной из вечеринок, на которых мы раньше были только вместе и которые плавно перетекали в жаркие поцелуи в кабинете Оскара, я, никем незамеченный, увидел моего возлюбленного в компании некого золотоволосого юноши. Он что-то ему рассказывал и, дабы перекричать шум, наклонялся так близко, что, казалось, его губы вот-вот коснутся щеки этой жалкой пародии на меня. Мальчик был красив, глупо это отрицать, но разве копия когда-нибудь сможет превзойти оригинал? Стоило мне на пару минут отлучиться за напитками, как эта сладкая парочка куда-то запропастилась, оставив меня наедине с бокалом вина и богатой фантазией, которая уже стала мгновенно подсовывать моему взору картины одна ужасней другой. Я представил, как мой Оскар целует этого мальчика, что так похож на меня, как его руки обнимают изящную спину, и тоненькая игла отчаяния пронзила мое сердце. Мгновенно осушив бокал до дна, я отправился на их поиски, чтобы предотвратить это гнусное преступление против любви и чести. Во мне кипел гнев, который распирал изнутри и требовал выхода, немедленных действий. Все эти воспоминая потревожили еще не успевшие зажить раны моей души, стало так больно, будто сердце мое пронзили сотни кинжалов. Сейчас я смотрел на его губы и помнил, как они так страстно целовали другого, как его пальцы с нежностью гладили чужие руки и расстегивали пуговицы на белоснежной рубашке. И как я стоял в тени и смотрел на все это, не в силах оторваться, как будто ноги мои приросли к полу. Интересно, представлял ли он меня в этот момент или действительно сумел забыть, и злость в нем выжгла все те светлые чувства, который он когда-то испытывал ко мне? - Что за вздор, - дрогнувшим голосом ответил я, мысленно желая исчезнуть из этой комнаты, города, жизни, а щеки мои, вероятно, уже покрылись нежным румянцем смущения. Надеюсь, что он никогда не узнает, что я был там и все видел, незримый наблюдатель, сгорающий в пламени безудержной ревности. Дьявол пойми, почему я не ушел тогда, но сейчас вроде бы ничего не мешает мне скрыться прочь из комнаты, в которой мой бывший возлюбленный смотрит на меня в ожидании ответа, пока я мучительно краснею. - И вообще, мне уже пора, так что, счастливо оставаться, Оскар, - говорю я, стараясь сохранять невозмутимый вид и направляюсь в сторону выхода. Но он остановил меня, не дав мне спастись, схватил за руку и тем самым вынудил остаться, чтобы продолжить эту мучительную пытку. - Скажи, Альфред, - тихо сказал Оскар, а в глазах его было столько невыразимой печали, что у меня все внутри перевернулось - зачем тебе это, неужели ты недостаточно получил от меня, чтобы, наконец, прекратить рушить мою жизнь и покинуть ее навсегда? Я не твоя любимая игрушка, чтобы ты мог то закинуть ее в дальний ящик, то достать и потрепать за ушко, а после снова потерять к ней интерес. Его слова меня задели, потому что он сделал из меня какое-то бесчувственное чудовище, очень расчетливое к тому же. Если бы он знал, что я испытал тогда, увидев его с другим, то никогда бы не сказал ничего подобного. - Ты волен думать все, что тебе угодно, Оскар. Да, я любил только твою славу и деньги, которые она приносила, а ты никогда не был мне интересен. Теперь доволен? - эту ересь я сказал с непроницаемым видом, а сам отчаянно желал, чтобы он как раньше сказал: «Бози, мальчик мой», а я бы счастливо уткнулся ему в шею. - Это правда? Просто скажи мне, и я не буду тебя задерживать, - тут я заметил, что Оскар все еще продолжал сжимать мою руку, как будто боялся, что его бывший фаворит неожиданно исчезнет. Мне хотелось влепить ему пощечину, перебить весь его дурацкий сервиз, все его статуэтки, груду хлама, которая навевала на меня такую беспросветную тоску. Или подойти и поцеловать – страстно, до боли закусив губу, выразить в этом поцелуе все, что я никак не мог сказать вслух. Но я почему-то молчал. - Скажи, - настаивал мой любимый, как будто мой ответ был для него хоть сколько-нибудь важен, словно от него зависела вся его жизнь. Он смотрел на меня будто с надеждой, и я не мог понять почему, ведь он вычеркнул меня, заменил очередным смазливым юнцом, а теперь не отпускает и заставляет оправдываться как школьника. Его взгляд такой спокойный, такой родной вызвал в моей души столь мощный отклик, что я не выдержал: - Я люблю тебя больше всего на свете, - произнес на одном дыхании, а сердце билось внутри как зверек в силках охотника. - О, Бози, - кажется, я даже смог его удивить, потому что весь вечер он демонстративно звал меня Альфред, и сейчас мое прозвище звучало из его уст подобно признанию в любви.