Заметки о Винчестерах

Когда гаснут последние искры, оседая на плитке бункера, Сэм не издаёт радостного вскрика, ничего не говорит, даже не улыбается. Только втягивает в лёгкие воздух так, будто не дышал по меньшей мере пару столетий, и обессиленно приваливается к стене полутёмного коридора. Дин сползает на пол по противоположной — ноги не держат — и начинает хаотично сжимать и разжимать пальцы, касаясь своего идеально выбритого лица, изысканной одежды, уложенных гелем волос… Словно пытается убедиться, что вновь обрёл контроль над собственным телом. Да, Сэм знает, что это такое. При этом они неотрывно смотрят друг на друга, но не произносят ни слова. Кажется, оба до сих пор не могут поверить в то, что всё наконец закончилось.  Сэм отмирает первым.  — Дин? Ты... ты как? — осторожно спрашивает он, приседая перед братом на корточки, и нерешительно сжимает его предплечье. Где-то внутри Сэма всё ещё сковывает леденящий страх, что родные глаза сейчас снова изменят цвет, а безжалостные пальцы хладнокровно сомкнутся на его горле или заставят задыхаться от одного лишь небрежного жеста.  За последние шесть месяцев слишком многое произошло.  Но Дин разбивает этот страх вдребезги, решительно потянувшись вперёд и поймав Сэма в объятия. Тёплые, крепкие, надёжные объятия родных рук, которые оберегали его всю жизнь. Облегчение настолько огромное, что Сэму хочется смеяться во весь голос, вот только у него практически не осталось сил. Так что он только прижимается сильнее и одним движением взъерошивает безупречную укладку. Давно об этом мечтал. Через несколько секунд Дин отстраняется и отвечает со слабой ухмылкой: — Кажется, подзабыл, как надо ходить и разговаривать, но ничего непоправимого.  — Прости, что так долго… — начинает Сэм, но по сверкнувшему взгляду брата понимает, что ему лучше не заканчивать это предложение. — У тебя точно ничего не болит? Пить и есть хочешь? В холодильнике ни черта нет, но я могу съездить в магазин. Что ты будешь? — засыпает он Дина вопросами. Вскинув бровь, тот медленно оглядывает Сэма с ног до головы — измученного, слишком худого, бледного, с запущенной бородой и красными больными глазами — и предлагает:  — Для начала давай мы оба просто выспимся, Сэмми. Я долбанных полгода не спал. И, кажется, ты тоже.  Сэм недовольно хмурится, но на удивление не начинает возражать. Вместо этого он вдруг разворачивается и, переступив выжженные на плитке чёрные крылья, идёт в динову комнату. Дин недоумённо сдвигает брови, поднимается и, чуть пошатываясь, следует за ним. А потом наблюдает, как Сэм так же без слов раздевается, скидывает ботинки и ложится прямо в его постель.  Шокированный Дин даже не успевает ничего спросить, а из-под одеяла уже раздаётся усталый голос брата:  — Да, я спал здесь, пока тебя не было. Нет, никуда сваливать я не собираюсь. А ты уж сам решай, что делать.  Пару секунд Дин разглядывает трогательно торчащую розовую пятку брата, обдумывая очевидное приглашение, а потом стаскивает опостылевший костюм, разувается и ныряет к нему в кровать.  Так они делали в далёком детстве. Так им не снились кошмары. Так они всегда чувствовали себя по-настоящему дома. В безопасности.  Вот и сейчас они просто лежат под одним одеялом, почти не касаясь друг друга, но оба впервые за бесконечно долгие месяцы ощущают лишь умиротворение, тепло и такое редкое для обоих уютное чувство спокойствия и тихого счастья от возможности попросту быть рядом.  Измотанные, они засыпают почти сразу.  Ну, а если утром Дин проснётся первым, весь оплетённый руками и ногами брата, то только тихо фыркнет, улыбнётся и заснёт опять. Он тут не при чём, а с неловкими сопливыми моментами пусть Сэм потом сам разбирается сам.