The Symmetrical Transit

22:36 — Так что же тебе рассказал Бакли? — Гермиона все еще не знала, как вести себя с Малфоем, но эта тема казалась достаточно безопасной, к тому же ее действительно стоило обсудить. Она пыталась всё у него узнать с того самого момента, как они покинули волшебный мир, но Малфой попросил подождать — сначала надо было добраться до безопасного места. Гермиона терпела ровно до тех пор, пока за ними не захлопнулась дверь номера. — Бакли отдал кулон своей бывшей подружке, — он замолчал, а Гермиона застонала. — И когда слышал о ней в последний раз, она жила в Риме. — В Риме. Малфой кивнул: — В Риме. — Фан. Тастика. Ты узнал ее имя? Он снова кивнул, почесал затылок, посмотрел на Гермиону и мотнул головой в сторону ванной комнаты. — Ты хочешь пойти в душ первая или… — Ой, э-э… Ум-м… — она действительно чувствовала себя грязной и начала мечтать о воде, едва только поднялась на ноги в той кладовке. — Все равно. Малфой неуверенно замер, отвел от Гермионы глаза и махнул рукой. — Иди тогда. Гермиона задавалась вопросом: было ли нормальным то, что она теперь все время представляла его обнаженным. Даже сейчас, когда Малфой стоял у стола и перебирал какие-то бумаги, она мысленно его раздевала, воссоздавая по памяти изгибы мужского тела. Упругие бугры спинных мышц, округлость ягодиц, впадины и подъемы груди и живота, родинка на тазовой косточке, шрам под левым соском. Гермиона попыталась представить вместо пыльной и захламленной кладовки то, что окружало их сейчас, и перед глазами вспыхнули яркие образы. В ванной комнате в зеркале она смогла разглядеть все оставленные им отметины. А сняв одежду, поняла, что кожа пахла Малфоем. И Гермиона снова и снова делала глубокие вдохи через нос, пока от переизбытка кислорода не закружилась голова. День девяностый; 8:21 Когда она проснулась, Малфоя в комнате уже не было. Наверное, собирал информацию и искал карты, по крайней мере, она надеялась, что именно этим он и занимался. В начале их совместного путешествия она все время злилась, что он делает это без нее. А сейчас точно знала, что беготни по лесам, постоянного волнения, ночевок в случайных местах по всей Европе ей вполне достаточно для того, чтобы «быть частью» этих поисков. Кроме того, не похоже было, что он не справлялся с получением сведений. Иногда Малфой следовал лишь своей интуиции, но она всегда срабатывала. Хорошо, что он оставил ее одну. Это давало Гермионе возможность подумать. И дело не в том, что она не была на это способна, находясь с ним рядом. Просто казалось, что если она будет серьезно размышлять о чем-то, он поймет, что все ее мысли — о нем. Это было глупо и смахивало на паранойю, но ведь и Гермиона провела с Малфоем уже много времени. Он сбивал ее с толку. Так сильно сбивал с толку. Гермиона много думала о вчерашнем дне и начала сопоставлять детали. Она была уверена, что все это время Малфою нужен был только секс. Что ему одиноко, а она достаточно привлекала его физически, чтобы он захотел переспать именно с ней — и ничего больше. Однако, когда Гермиона начинала задумываться, то вспоминала, что Малфой был готов остановиться. Более того, он был убежден, что ему придется это сделать, но все равно целовал ее. Так что секс вряд ли являлся его главной целью. И этот вывод наталкивал Гермиону на мысль о том, что, возможно, он испытывал по отношению к ней то самое Очень Плохое Чувство, которое временами она замечала в себе по отношению к нему. Что, может быть, она тоже ему нравилась, и не только в роли подружки для Перепиха на Полу в Кладовке. Но больше всего выбивал из колеи тот факт, что всё это продолжало жить в ее голове. Ведь действительно, бóльшая ее часть не сомневалась, что после секса с Драко Малфоем столь острая реакция на него притупится. Что причина лишь в гормонах и похоти, и если она уступит, это перестанет быть такой проблемой. Но похоже, на деле всё оказалось не так. Джинни, будь она тут, посоветовала бы прекратить в этом копаться. Просто принять то, что случилось. Но Гермиона всегда нуждалась в анализе и категоризации. Ей требовалось изучить каждую секунду, каждое движение, слово и жест и разобраться, что же они значат. Но Малфой и ее чувства к этому придурку не имели никакого смысла. Всякий раз, когда Гермионе казалось, что она всё разложила по полочкам, происходило что-то, что разносило ее выводы в клочья. Малфой был непредсказуем. Ее чувства к нему были непредсказуемыми. А всё вместе это было постоянно меняющейся и абсолютно непрогнозируемой ситуацией — и такое как раз входило в топ того, что Гермиона ненавидела. Кроме того, она совсем не понимала, куда это ее заведет. Она наконец-то призналась себе, что дело не только в сводящей с ума похоти, а в идиотской химической реакции в мозгу, с которой она пока ничего не могла сделать. Малфой не разговаривал с ней с тех пор, как прошлой ночью поинтересовался про душ, и хотя Гермиона понимала, что это ей не нравится, все же сомневалась, что хотела бы изменить ситуацию. Вздохнув, она накинула на голову одеяло и свернулась калачиком. Сон помогал всегда. День девяносто второй; 14:39 — Я никогда раньше не знал таких девушек, как ты. Гермиона оторвалась от забытой кем-то в поезде раскраски и, широко распахнув глаза, уставилась на Малфоя. За исключением обсуждений того, что надо сделать и куда ехать, они не разговаривали с того момента, как покинули поле для квиддича. Если Гермиона и ждала, что они все же заговорят, то не рассчитывала на такое вступление. Опять же, это Малфой. А она уже столько раз убеждалась, к чему приводят ее ожидания. — Ох, — ну вот и что она должна была на это ответить? — В тебе всё по-другому, Грейнджер, — переведя взгляд на окно, он наблюдал за тем, как дождь барабанит по стеклу. — Мне следует обидеться? Он ухмыльнулся и пожал плечами. — Я не говорил, что это плохо. Но и не сказал, что хорошо. — Что ж, я тоже никогда не знала таких парней, как ты. — А это плохо? — он снова к ней повернулся, и на этот раз в нем было больше серьёзности, чем веселья. Гермиона решила ответить честно — это у нее получалось лучше всего. — Я еще не определилась, нравится мне это или нет. Он посмотрел на нее так, что ей захотелось сжаться и прикрыться руками. — Справедливо. День девяносто третий; 1:01 — Ты боишься метел. Она поджала губы и бросила на него сердитый взгляд. — Я не боюсь метел. Они мне просто не нравятся. — Почему? Какая же ведьма не любит полеты на метле? — Вот эта. Он усмехнулся, сжимая и разжимая на древке свои длинные пальцы. Ей тут же в голову пришли совсем другие мысли о том, что эти самые пальцы могут вытворять, и Гермиона отвлеклась значительно сильнее, чем ей бы того хотелось. — Так ты не можешь летать? — Конечно могу. Я посещала основной курс полетов в Хогвартсе, — в конце концов, таковы были требования. Я не могу исполнять все те… трюки, что делаешь ты, но летать в состоянии, да. Она скрестила на груди руки, и Малфой похлопал ладонью по метле. — Спереди или сзади, Грейнджер. Сегодня луна тусклая, нам надо шевелиться, пока еще видно хоть что-то. Гермиона действительно не могла жаловаться. Она не любила перемещения по воздуху, но всю эту беготню по лесам просто ненавидела. Малфой поступил умно, прихватив с собой метлу и наперед подумав об их передвижении, но Гермиона все никак не могла избавиться от нервозности, связанной с предстоящим полетом. После первого курса она поклялась самой себе, что никогда больше на метлу не сядет. Вздохнув, Гермиона взобралась на древко позади Малфоя и тут же крепко его обняла. Она снова касалась его, и ей так это нравилось, что даже было смешно. Ни один нормальный человек не должен испытывать такого урагана в животе от прикосновения к другому индивиду… Это попросту угрожало физическому и психическому здоровью. — Ты там застыла, как кирпичная стена. Она и правда несколько напряглась. — Вовсе нет. Гермиона умудрилась расслабиться на целых две секунды, и метла начала свое движение. Малфой то ли рассмеялся, то ли закашлялся, то ли резко выдохнул, и они взлетели. Не так высоко, как он мог бы их поднять, но ведь надо было помнить и о магглах. И это обнадеживало… Чем ниже они летели, тем безопаснее было падение. Хотя Гермиона знала, что Малфой хорош в воздухе: она достаточно видела его в деле. Так что всё, что ей оставалось, это держаться. — Ты пытаешься убить меня? Мерлин… — Малфой оторвал ее ладонь от своего живота и переместил выше, туда, где ему было не так неудобно. — Руки на метлу! И вот тогда он рассмеялся. Сволочь. День девяносто четвертый; 00:12 — Мне кажется, это никогда не закончится. Малфой пребывал в своем притихшем и медитативном состоянии, в котором полностью игнорировал Гермиону и терпеть не мог, если она обращала на него внимание. Однако сегодня она не была настроена ему потакать. Малфой лежал на жестком полу — до этого он что-то рисовал там на карте какой-то страны, потому что нормально писать ручкой на стене не получалось, — и следил взглядом за работающим над головой вентилятором, по крайней мере, создавалось именно такое впечатление. Прибор вращался с перебоями и, трясясь, издавал звук рух-рух — отчего Гермионе казалось, что сейчас этот агрегат сорвется и снимет с нее скальп одной из своих деревянных лопастей. Она устроилась возле Малфоя, достаточно близко, чтобы соприкоснуться с ним плечами и бедрами. И тоже уставилась на вентилятор, который всё крутился и крутился, и думала о том, каким далеким и одиноким Малфой выглядел в такие минуты. Будто она могла быть Богом, который еще не вдохнул жизнь в этого мужчину. Ее это странным образом пугало. Холодило внутренности и оставляло пустоту внутри. — Я думаю, мы приедем, найдем эту девушку, и окажется, что она отдала его своей сестре, которая передала его приятелю, который сдал его в магазин, а тот в свою очередь продал его какому-нибудь богачу в Тимбукту, который подарил его своей бывшей жене, живущей на другом конце света. Естественно, она проспорила его хорошему другу хорошего друга, который передал его безымянному прохожему, который может быть где угодно, и единственное доступное нам описание будет «Темные волосы, карие глаза, средний рост». Сложив руки на животе, она шевелила пальцами, остро ощущая ладонь Малфоя, покоящуюся рядом и только что коснувшуюся ее. Его мизинец, на ее бедре. — Всё это не звучит обнадеживающе, и, полагаю, большинство знакомых были бы удивлены моим настроем. Но мы так далеко зашли и… И создается ощущение, что у этой истории не будет конца. А мне столького не хватает. Я скучаю по дому, по своим друзьям, по семье, по своей палочке. Мне не хватает понимания того, что вокруг происходит. Не хватает… всего. И чем дольше я двигаюсь, тем сильнее кажется, что я никогда не вернусь. Мы никак не можем приблизиться, Малфой. Оказываемся всё дальше, дальше и дальше. У Гермионы бывали тяжелые дни. Дни, когда она просыпалась утром и не знала, что ей делать с собой и со своей жизнью. Такие моменты наводили тоску и угнетали даже нормальных людей, что уж говорить о таких, как она. О людях, которым было необходимо знать. Гермиона боялась неизвестности. Так сильно боялась. И была самой смелой девушкой, которую он когда-либо встречал. — Я просто… — она сглотнула, покачала головой и уронила руки. Ее левая кисть соприкоснулась с его правой и скользнула ниже, задевая ткань его брюк. Гермиона вспыхнула и попыталась вернуть руку на живот, но Малфой не дал. Обхватил, сжал, переплел свои пальцы с ее так, что не осталось даже миллиметра пустого пространства, и его холодная ладонь прижалась к ее теплой коже. Желудок сделал кульбит, сердце подпрыгнуло, и Гермиона подумала о равновесии. Горячее и холодное, две крепко прижатые ладони, слившиеся без каких-либо пустот. Равновесие. Как вода и тело. Как страх и безопасность. Как любовь и ненависть. Как бремя и свобода. Как он и она. Она лежала с ним рядом, в его тепле — его расслабленная рука нагрелась от ее кожи — и смотрела, как крутятся лопасти вентилятора. Пыталась считать обороты, пока мысли не утратили четкость и ясность и вокруг не осталось ничего, кроме Малфоя и стука ее сердца. День девяносто пятый; 19:02 — Что ж, после того, как я чуть не упала в прошлый раз… — Ты не чуть не упала… — Я соскользнула вбок и почти разжала руки, а ты потом надо мной смеялся, пока я изо всех сил сдерживалась, чтобы меня не стошнило тебе на спину. В этот раз не буду такой доброй… Он сморщил нос и усмехнулся, подталкивая ее к метле. — Отлично, спереди. Гермиона фыркнула и задрала подбородок так, чтобы не видеть землю, поэтому сделав шаг вперед, запнулась о корягу. Малфой хихикнул, и Гермиона немедленно пихнула его изо всех сил. К сожалению, столкнуть его с метлы у нее не получилось. — Ты постоянно напоминаешь мне о том, почему же я тебя ненавижу. — Почему тебе следует это делать. — Нет. Именно, почему ненавижу. — А разве не ты называла меня другом и… — Я сказала чуть-чуть. И это не значит, что я не могу тебя ненавидеть. Он издал смешок. — Не ври ради меня. Гермиона фыркнула и перекинула ногу через древко. — Знаешь, ты становишься таким самоуверенным, когда полагаешь, будто знаешь, что я чувствую. А я ненавижу тебя, Малфой. Честное слово. — Верно. — Я… — она пискнула, едва он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе. — Грейнджер, поднимись мы в воздух, — и ты бы перевернула метлу. Выровняй вес… Ты когда-нибудь… — Ты мог просто попросить меня подвинуться. — Слова переоценены. — Пф-ф. — Ну? — Что? — Лети, пелотка. Мы не для того тут сидим и… — Ты знаешь, я ненавижу, когда ты… — …вверх, или наслаждайся гребаным пейзажем… — …а ты все равно продолжаешь так делать, хотя отлично это знаешь! Ты как маленький мальчик… — Маленький мальчик? — Да, маленький мальчик… — Грейнджер, во мне нет ничего маленького. Гермиона жарко покраснела и застыла. — Какой ты испорченный. Он тихо рассмеялся и наклонился вперед, чтобы ухватиться за древко перед Гермионой. — Вообще-то, Грейнджер, я ничего не сказал про тело. Я имел в виду мою личность. Мою зрелость и… — Врун. — Докажи. Гермиона негодующе хмыкнула, но была слишком сконцентрирована на том, как его грудь прижимается к ее спине, а их волосы смешиваются. — Как бы там ни было, Грейнджер, испорчена именно ты, раз думаешь о таких вещах. Я польщен… — Закрой. Рот. — …ты не смогла поспорить со мной, ошибочно посчитав, что я имею в виду именно это. Как… — Я правда тебя ненавижу. — Тебе и следует. И веселье кончилось. Следующие десять минут они летели, не говоря ни слова. Гермиона попыталась держаться за метлу, но каждый раз пугаясь или отвлекаясь, неосознанно поворачивала или резко толкала древко в сторону. После четвертого рывка и очередного всплеска малфоевского раздражения, она схватилась за его руки. Он не особо возражал, но недовольно ворчал всякий раз, когда Гермиона дергала его, уворачиваясь от очередного дерева, растущего в двух метрах от них. — Знаешь, почему я люблю летать? Она вынырнула из своих мыслей о падениях с высоты пятого этажа и увечьях, нанесенных ветвями. — Почему? Он оторвал от метлы левую руку и крепко обнял Гермиону. — Держись. — Что… — она оборвала саму себя пронзительным воплем, но тут же уткнулась лицом Малфою в предплечье, чтобы ненароком не привлечь ненужного внимания. Она что есть силы вцепилась в обхватившую ее руку, но Малфой продолжал подниматься сквозь листву все выше и выше, пока наконец не взмыл в темно-синее небо. Казалось, этому подъему к звездам не будет конца. — Расслабься. Грейнджер, я не падал с метлы с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. И тебе не дам упасть, обещаю. Ты в полной безопасности. Ха. Миллион метров под ногами, неминуемая смерть в случае падения, только лишь тоненькая деревяшка и сумасшедший парень, который ее держит, — и это называется безопасностью? Он выровнял метлу. Было холодно, но это был самый свежий воздух, которым она когда-либо дышала, — Гермиона не знала, так ли это на самом деле, или ей просто мерещилось. Малфой ослабил хватку на ее талии и, сместив ладонь, теперь пальцами вычерчивал на ее животе круги. Это мгновенно вернуло ее в ту кладовку. Где-то внутри заворочались приглушенные ощущения — притупленные, потому что они были в прошлом… Всего лишь воспоминания о пережитых эмоциях. О тех, что она испытала тогда на стадионе, но которые не имели ничего общего с настоящим и о которых осталась только память. Но сама мысль о том, что Малфой вообще смог пробудить в ней такое, да еще и вызвал эти впечатления вновь, вынуждала ее еще более чутко отзываться на его близость. Заставляла внутренности сжиматься, а сердце сумасшедше колотиться в горле. Голова кружилась, возможно, из-за него, а может, из-за воспоминаний или же из-за высоты, но скорей всего, дело было во всем сразу. Благодаря его ли поглаживаниям, своим ли мыслям или комбинации первого и второго, Гермиона расслабила пальцы на его руке. Малфой одобрительно хмыкнул ей в ухо, и она спиной почувствовала, как вибрирует его грудь. — Посмотри на звезды, Грейнджер. Ты когда-нибудь видела, чтобы они были такими огромными? Не видела. И сейчас она мысленно их считала, попутно вспоминая названия созвездий. Малфой чуть сместился, его волосы мазнули ее по щеке, ее же собственные локоны почти касались его кожи. — Всё здесь, наверху. Есть только ты и раскинувшийся впереди целый мир. И никто больше не может увидеть или узнать, что ты здесь, да это и не имеет никакого значения. Здесь наверху ты часть чего-то большего. Часть воздуха, пейзажа, неба и этого момента. Всё застывает, кроме тебя, и ты в состоянии превратить секунды в вечность. И это одно из лучших переживаний. Как будто ты можешь жить вечно. — Мы. — Что? — Мы. Здесь наверху. Он дважды вздохнул, прежде чем ответить. — Да. Они дышали и смотрели на звезды, которые светили, но никогда не менялись. Становилось всё темнее и темнее, но никто из них не обращал на это особого внимания. — Ты жалеешь? — прошептал он, и ему даже не пришлось объяснять, что именно имелось в виду, потому что в этот самый момент Гермиона думала о том же самом — и думала об этом уже достаточно давно. — Нет. Малфой снова обхватил ее за талию и прижался щекой — такой же ледяной, как и ее собственная, но взаимный холод порождал тепло. Гермиона ждала, что он добавит что-то еще, — может быть, даст знать, что сам думал об этом или обо всей ситуации в целом. Но он молчал, лишь тихо дышал и держал ее в объятиях. Гермиона хотела было задать вопрос, но Малфой заговорил. — Закрой глаза. — Что? — Закрой их. — Зачем? — Потому что я хочу, чтобы в этот момент ты ничего не видела. — В какой момент? — В который я убиваю тебя, Грейнджер, — он вздохнул. — В момент полета. — О, нет. Нет-нет-нет. Предпочитаю всегда знать, куда двигаюсь. — Тебе не надо все время видеть, куда ты движешься. — Нет, надо, — Гермиона из-за нервозности рассмеялась, и судя по всему, Малфой понял причину ее веселья. — Я же сказал, что не позволю тебе упасть. Я не буду делать ничего безрассудного. Просто лечу, и ты… Ты должна прочувствовать это. Поэтому закрой глаза. — Я не могу. Я должна видеть, или я не знаю, и я… — Грейнджер. — Нет, правда. Это… — Ты терпеть не можешь летать, потому что слишком много думаешь. А надо чувствовать, Грейнджер, ты всё слишком глубоко анализируешь, чтобы почувствовать хоть что-то… — О, это… — …закрой их. Просто попробуй. Если тебя это так пугает, Гриффиндор… — Даже не пытайся… — …ты можешь их открыть. Думаю, это честная сделка. — Ну еще бы. Ты же слизеринец, и значит, честная сделка — это то, что приносит тебе выгоду… — Но ты тоже от этого выиграешь. Просто сделай это. Попробуй, по крайней мере. Ну как ты узнаешь, если не попытаешься? Ты слишком упряма, чтобы самой сесть на метлу или попросить кого-то о помощи. Я же знаю, ты умрешь от любопытства. Т… — Заткнись, Малфой. Ты в курсе, что ты ужасно вдохновлял Слизерин? Он замолчал и крепче обнял ее, теснее прижимая к груди. — Грейнджер, клянусь, что не позволю ничему плохому сейчас с тобой произойти. Мы полетим и приземлимся, и с тобой ничего не случится. Хорошо? Клянусь. Обещаю. Что там еще гриффиндорцы делают в таком случае. — Мы плюем на ладони и пожимаем руки. Тишина. — Что? — Ага. Секретным рукопожатием. А потом исполняем танец и хлопаем в ладоши. — Ха. Хотя я бы не сомневался в плевках. — Да. А что делают слизеринцы? Режут друг другу ладони или что-то подобное? — Вообще-то, так делают кровные братья… — Что? — Грейнджер… Гермиона вздохнула, откинулась назад и снова схватила его за руку. Окинула взглядом небо, прекрасно понимая, что вниз лучше не смотреть. — Хорошо, — она выдохнула… И закрыла глаза. Если он куда-нибудь врежется или что-нибудь ей сделает, она собственноручно побреет его наголо и вырвет ему ногти. День девяносто седьмой; 11:12 — Не могу поверить, что ты нас заразила, — Малфой пялился в потолок, а Гермиона — на его щеку. — Ты, конечно, извини, но если бы не твоя дерьмовая идея лететь два часа морозной ночью, я бы не заболела. Не моя вина, что ты принял такое решение. Или что стал жить со мной в одной комнате вместе с моими микробами. Если что-то… — Меня от тебя тошнит. — Хорошо. Надеюсь, тебя вывернет наизнанку. Он скривился. — Буду целиться в тебя. — Не думай, что мне нечем ответить. У меня тут целое ведро… — похоже, желудок у Малфоя был слабый. Гермиона прикрыла глаза и попыталась абстрагироваться от раздававшихся звуков, но без особого успеха. Дождавшись, пока Малфой восстановит дыхание и вытрет рот, она посмотрела на него. — Ты в порядке? — Я умираю. — И это я всё слишком драматизирую. Он повернул голову и ткнул в ее сторону пальцем, увидев, как она, шатаясь, сползает с кровати. — Ты куда собралась? — Успокойся, я не собираюсь снова забирать твое одеяло. — Только попробуй, — пробормотал он, настороженно наблюдая за ее приближением. — Ты весь горишь, — удивительно, но он не возмутился, когда Гермиона положила ладонь ему на лоб. — А ты похожа на зомби. Как из… Ох! Малфой, сердито насупившись, сбросил ее руку, сообразив, что Гермионе сподручно дергать его за волосы. — Теперь я не буду тебе помогать. — Хорошо. — Хорошо. Он замолчал, и она чувствовала на себе его взгляд, пока ковыляла обратно в свою постель. — Я в любом случае не хочу, чтобы ты мне помогала. — А ты и не получишь помощи, так что какая разница. Он что-то пробормотал и отвернулся, тяжело сопя заложенным носом. Гермиона свернулась уютным калачиком и продолжила смотреть на него. День сто первый; 12:34 — Ты постоянно на него пялишься. Знаешь об этом? Гермиона вынырнула из своих мыслей и встретилась глазами с Малфоем. Тот съел только половину своего завтрака, и это казалось странным. Они выздоровели пару дней назад, и он уже должен был начать нормально питаться. — Пялюсь на что? — На мой нос, Грейнджер… Что скажешь? Малфой опять о чем-то задумался, и у Гермионы создалось впечатление, что его вообще не очень волнуют ее ответы. Он оперся щекой на кулак и рассматривал то ли проходящих за окнами пассажиров, то ли что-то еще, доступное только ему. — Тебя это волнует? — Думаю, ты должна была уже к нему привыкнуть. — Никто не может привыкнуть к такому. Кроме, конечно, Пожирателей Смерти. — Никто не может привыкнуть к такому, — пробормотал он, снова и снова лениво крутя вилку в тарелке. Она никак не могла понять, в каком настроении пребывает Малфой. Его состояние было похоже на его обычную депрессию, но все же не совсем. В таких случаях он отгораживался от всего. Сейчас же был просто… странным. — Ты в порядке? — Грейнджер, я оклемался раньше тебя. — Нет, я имею в виду… — она покачала головой. — Неважно. Все равно он бы не стал с ней ничем делиться. Так что вопрос не имел смысла. Малфой переключил свое внимание на Гермиону. Прищурился, как ей показалось, задумчиво прикусил губу, пристально изучая. Вилка отбивала по тарелке дробь — тап-тап-тап. — Грейнджер, что ты делаешь, когда чего-то не знаешь? — Выясняю это. — А если не можешь? — Всегда есть способ. Вилка ударилась о тарелку, и Малфой выпустил воздух из легких, кивнул и провел рукой по лицу. — Да. — Малфой… — Ты закончила? — С… Думаю, да. Он отвел взгляд и полез в карман. Гермиона тихо спросила: — Чего ты не знаешь? Он то ли выдохнул, то ли рассмеялся, то ли все сразу и покачал головой. — Ничерта. Пойдем. День сто четвертый; 11:49 — Черт возьми, в чем твоя проблема? — закричала Гермиона, указывая рукой на стол, который он только что перевернул. — Я сказал, просто собери свое барахло! Твою мать, ты хоть раз за свою гребаную жизнь будешь слушать? — Нет! — Фан… — Пока ты… — …твою мать… — …мне, что… — …тастика. — …происходит! — Мы уезжаем! Я думал, это очевидно! — Но почему? — Вечно эти идиотские вопросы, и… — Почему мы уезжаем, почему ты так злишься, почему такая спешка? Это Пожиратели Смерти? Они нас нашли… — Нет! Нет, мы просто уезжаем, потому что… пришло время. Потому что пришло время уехать, Грейнджер, и это просто… Просто надо сделать, ведь так? Надо наконец уехать. Черт! Я… Я так… — он с силой провел ладонями по лицу. — Ты свихнулся! — и это была правда. Его не было, когда она проснулась утром. Через несколько часов, выйдя из ванной после душа, Гермиона обнаружила вот это. Его странное, притихшее поведение должно было послужить явным предупреждением, что Малфоя скоро накроет. А она не обратила внимания! Проигнорировала, приняла за последствия военных действий или за что-то подобное, но нет! Нет, Малфой просто сходил с ума. — Я не сумасшедший! Ты, тупая сучка! Ты такая тупая гребаная сучка! Почему? Почему ты… Ты… — он издал звук, словно задыхался и кричал одновременно. — Прошу прощения? — выплюнула Гермиона и, направившись прямо к нему, ткнула этого ненормального указательным пальцем. — Я не знаю, о чем ты говоришь, или что произошло, но даже если… — Твою мать, я не могу так! — Что… — Я никак не должен был выполнять это дерьмо! И Министерство… И ты. Ты. Всё. Испортила. Это был… — Я всё испортила? Я ничего не портила, Малфой! Чт… — Ты… Ты вытрахала мой мозг! Ты!.. Ты! — Опомнись! Ты несешь бред! Потому что ты чокнутый, ненормальный и… Весь кислород был выбит из ее легких, когда она оказалась прижата к твердой кровати жестким телом. Гермиона втянула в себя воздух, проталкивая в горло горячее дыхание Малфоя. Он целовал ее, глаза его были закрыты, а она не имела ни малейшего представления о том, что же ей делать. Она даже не могла понять, что вообще происходит. Его ладони обхватывали ее лицо с нежностью, чего нельзя было сказать о том, как ощущалось всё его тело. Он целовал ее жадно, и будь на его месте кто-то другой, Гермиона бы спихнула агрессора. Но в животе затянулся тугой узел, и она не знала, ответить ли ей на поцелуй, или оттолкнуть Малфоя. Поэтому выбрала нечто среднее и обняла его руками за спину. Он замер, дыша ей в губы, глаза его все еще были закрыты. — Что ты делаешь? — прошептала она. — Я не знаю, — ее ослепило серым, сердце бешено рванулось в груди, и Гермиона совершенно не представляла почему. Просто вдруг стало больно. И было в этот момент в Малфое нечто такое, отчего она захотела стать для него тем, что даже не приходило ей в голову. Она лишь знала: он нуждался в чем-то, и сошел с ума, а ей… Ей было всё равно. Потому что это был он, и… И возможно, она сможет сжиться с тем, что он чокнутый. Ведь временами — в такие редкие, случайные, памятные, восхитительные моменты — Драко Малфой того стоил. Она не понимала этого. Совершенно. Но он был тем, кем был, и правда заключалась в том, что ей начало нравиться находиться с ним рядом. Даже когда ее это бесило. Даже когда она его ненавидела. Даже когда он совершенно съезжал с катушек и фонтанировал идиотскими идеями. И честно говоря, ей казалось, что по этой причине она сама тоже была немного сумасшедшей. По-настоящему спятившей. Так что всё нормально. Гермиона кивнула. Просто качнула головой вверх и вниз, чтобы провести губами по его губам. Сжала крепче руки, обняла его сильнее и закрыла глаза. Секунду спустя подняла веки, чтобы убедиться, что его глаза тоже закрыты, и снова их опустила. — Хорошо. Его губы были чуть сухими, а ее — потрескавшимися, но все равно ощущения были очень приятными. Было здорово просто целовать его и скользить ртом по его коже. Малфой сделал глубокий вдох и обхватил ее руками, обнимая в ответ. Сжал так сильно, что ей пришла в голову мысль: еще чуть-чуть, и она просочится ему под кожу. По правде говоря, она думала о том, каково это, быть с ним, задолго до того, как они занялись сексом. После случившегося эти мысли посещали Гермиону каждые тридцать минут. Она никак не могла выкинуть его из головы, забыть или хотя бы просто сбежать от него. Возможно, всё бы изменилось, не находись она всё время с ним рядом, а может, это просто была самая идиотская страсть в ее жизни, — Гермиона не знала. Она на самом деле не знала вообще ничего, когда дело касалось Малфоя. Кроме одного: ей это нравилось. Нравился он. И что же за смелым человеком она была, что за жизнь у нее будет, если иногда она не начнет уступать? Уступать чему-то, что так восхитительно? Они не спешили. Просто наслаждались ощущениями, которые дарили друг другу, и пока довольствовались лишь поцелуями. Неторопливыми, чувственными и немного влажными, но самыми совершенными в ее жизни. И Гермиона подумала, что ей может захотеться целовать Драко Малфоя вечно. Она ухватилась пальцами за его футболку и потянула вверх, но он покачал головой и слегка отстранился. — Нет. — Нет? Но… — Я просто… — он замолчал, снова качая головой. — Ты не хочешь… Я имею… — Конечно хочу, — он крепче прижал ее к груди, поцеловал раз, другой. — Я просто… Я не могу. Не… Ты бы… Просто позволь мне поцеловать тебя, ладно? Она хотела снова взорваться фейерверком. Взорваться и взять его с собой. Но вместо этого усмехнулась, кивнула, выпустила подол футболки и обхватила рукой его затылок. — Да. Он улыбнулся, совсем чуть-чуть… Но достаточно, чтобы она почувствовала, как изгибаются его губы. Поцеловал ее снова, медленно, но глубоко, заставляя издавать тихие звуки, которые, судя по всему, ему очень нравились. И они целовались очень долго. Пока у Гермионы не опухли и не заболели губы, а в голову не пришла мысль о том, что теперь она наверняка смогла бы нарисовать карту его рта. Но у нее все равно не получилось бы описать то, как она себя чувствовала. То, что он заставлял ее испытывать. Когда она, задыхаясь, уткнулась лицом ему в шею, Малфой прошептал ей в волосы: — Мы возвращаемся обратно в Англию. И она могла задать миллион вопросов и тысячу раз возразить, но всему этому было не время. И даже ее нетерпеливость и любопытство отошли на задний план. Поэтому она просто снова его поцеловала. И снова. И снова. И спрашивала сама себя, было ли это его прощанием. Гермиона отстранилась, но Малфой притянул ее обратно, прижал к себе крепче и поцеловал жарче, — и она оставалась с ним до тех пор, пока он так делал. День сто пятый; 16:31 Всё было похоже на то, что она сдалась. Сдалась, правда. Было больно и противно от того, что, забравшись так далеко, они просто развернулись и отправились домой. Словно последние три месяца не значили ничего или же были пустой тратой времени. И здесь, в купе под номером тридцать два, Гермиона чувствовала себя неудачницей. У нее сложилось ощущение, будто она отрезала от себя кусок, который сейчас оставался позади. Она не сомневалась в его веских причинах. Не то чтобы она знала их или все возможные расклады, но дело должно было быть в чем-то, связанном с его вспышкой в комнате. Очень странно. Всё произошло так внезапно, и Малфой был так уверен в принятом решении. Они вернутся в Англию, она получит новую палочку, и они аппарируют в Рим. Просто, как сам волшебный мир, детка. Так просто. Для нее это было идеальным решением с самого начала, и единственная причина, по которой она на этом не настаивала, заключалась в человеке, сидящем напротив. Сначала Гермиона не могла уехать самостоятельно, но потом просто не хотела его оставлять. Это была их миссия. Их. И вот теперь здесь — он, несмотря ни на что направлялся в Англию. Вопреки своей паранойе и недоверию Министерству. Что-то должно было случиться. Просто пока он не хотел ей ничего рассказывать. — Все изменится, когда мы вернемся, верно? — именно это беспокоило ее больше, чем причина, по которой они вообще ехали обратно. Гермиона не думала, что увидит его еще. Он исчезнет, сбежит с какой-нибудь девицей. Они принадлежат разным социальным слоям, и возможно, она никогда больше с ним не заговорит. Может, заметит его в другом конце комнаты или обменяется неловкими взглядами где-нибудь в магазине. Вот и всё. Вот и всё, чем закончились почти четыре месяца, проведенные бок о бок друг с другом. Вот и всё, к чему привело необдуманное решение на квиддичном стадионе, психическая неуравновешенность, дисбаланс гормонов, или что там еще вынудило ее проявить симпатию к такому, как он. Это сводило ее с ума. Словно она должна была предпринять что-то, дабы изменить ситуацию, но не имела ни малейшего представления, что именно, поэтому ей оставалось только тянуть время, двигаясь как в замедленной съемке. Это было трудно, казалось невозможным и оставляло привкус совершенного разочарования. Она не хотела больше никогда с ним не видеться. Не хотела не бороться с ним, не спорить, не смотреть на него, не целовать или просто не спать в трех метрах от него в притихшей комнате. Но Англия — это не случайный маггловский город, где их никто не знал. Англия — это возвращение к нормальности. Нормальности, в которой Гермиона Грейнджер, конечно же, не испытывала к Драко Малфою ничего, кроме презрения и ненависти. В которой они находились по разные стороны той жирной и темной линии, которая разделяла в их жизнях добро и зло. Но ведь теперь столько всего изменилось. Столько всего изменилось для них обоих… И как это сумеет воспринять весь остальной мир? Как сможет понять? Ее друзья его ненавидят. Да она сама все еще ненавидит его время от времени. Его будущее гораздо более туманно, нежели ее. Его семья ее не примет, а они сами никогда не смогут подстроиться под жизни друг друга. И это при условии, что Малфой вообще захочет иметь с ней дело при наличии массы других вариантов. — Ты даже не представляешь, как сильно, — пробормотал он. Вот она — малфоевская честность. Он никогда ничего не приукрашивал. Не смягчал удары и не изображал искренность, чтобы ей было легче. Это как начать симпатизировать сволочи. Просто бах - прямо тебе по голове. Прямо по голове, а жизнь идет дальше. И тебе остается только проглотить это, потому что такова жизнь. И именно так всё и обернулось. Она чувствовала горечь на языке, отчего в глотке немного першило. Потому что действительно, вот и всё. Вся та дрянь, в излишней мелодраматичности которой себя убеждала Гермиона, таковой не являлась. По крайней мере, до некоторой степени. Дело не в том, что она не отдавала себе отчет в грядущих изменениях. Просто в глубине души жила уверенность, что это не коснется их… По крайней мере, не станет плохо. Ее безумно раздражало то, что она никогда не могла понять, о чем же он думал. И злилась еще сильнее оттого, что обычно это оказывалось чем-то важным. — Что ты собираешься делать? А он просто смотрел на нее, пока Гермиона не забыла о вызванной таким пристальным взглядом неловкости и не встретилась с ним глазами. День сто шестой; 12:32 Обогреватель оказался прямо под ногами у Гермионы, и ей пришлось изогнуться, чтобы батарея касалась только штанины и не жарила кожу. Малфой, похоже, был раздражен из-за того, что она зажала его левую ступню. Хотя его недовольство могло быть связано с огромным количеством людей в автобусе, ведь толпу Малфой не любил и в таких ситуациях всегда злился. Сиденья располагались в ряд по два-три места, а проход забился теми, кто был вынужден ехать стоя. Жар тел и включенное на всю мощность отопление способствовали тому, что замкнутое пространство автобуса превратилось в сауну. Волосы Гермионы топорщились во все стороны, а лицо приходилось постоянно вытирать от пота. Ее рука прилипла к предплечью Малфоя, и тот уже пять минут сидел с брезгливым выражением — с самого момента, как она сообщила ему, что в такой духоте полно микробов. У кабины водителя было так шумно, что сразу же начинала болеть голова, зато в задней части салона стояла гробовая тишина. Они с Малфоем устроились посередине, но он все равно время от времени потирал правый висок. Это было не лучшее время для расспросов, впрочем, как обычно. — Малфой, почему мы возвращаемся обратно? Он начал заводиться. Это было видно по тому, как он застыл, как слегка отстранился, наклонил голову. Будто человек, у которого выдался тяжелый день, только что выяснил, что кофе закончился, любимая ручка потерялась или что на пути к такому желанному дому образовалась огромная пробка. Злой, расстроенный и смирившийся с судьбой — ведь и так уже ясно, что этот день приведет к чему угодно, только не к чему-то хорошему. — Я расскажу тебе позже. — В отеле? — Когда мы приедем в Англию. — Я не… — Я тогда тебе всё расскажу. — Я не хочу ждать, чтобы выяснить причину, по которой ты нас оттуда вытащил, да еще так срочно, когда я… — Грейнджер, просто… Не усложняй это, ладно? Не надо. — Что случилось? — она выжидающе смотрела на него, но он ее проигнорировал. — Малфой, просто… — Я уже сказал, что не расскажу тебе ничего, пока мы не вернемся в Англию, так что оставь эту тему, — яростно прошипел он, теряя остатки самообладания. — Я не понимаю, — нахмурившись и сжав губы, она покачала головой. Он вздохнул и потер висок сильнее. — Поймешь… Может быть. Может, и нет, но что-то прояснить ты сумеешь… Гермиона прижала руки к голове, словно пытаясь отгородиться ото всей этой неразберихи. — О чем ты говоришь, Малфой? Господи, просто скажи мне! Я… — Мы закрыли вопрос, — рявкнул он. — Да мне плевать! Я не собираюсь прекращать… — его челюсть сжалась, а эта дурацкая вена на виске снова проявилась. Малфой тоже не собирался уступать. Проблема двух упрямых людей. Их проблема. Разозлившись, Гермиона решила не продолжать этот спор. — А знаешь, что? Я даже находиться рядом с тобой сейчас не желаю. Я встаю, — она отодвинулась и поднялась, хватаясь за сиденье и делая шаг между креслами, чтобы проскользнуть в проход. — Собираюсь поменяться местами вон с тем милым мужчиной в потной рубашке, чтобы он отдохнул… — Грейнджер, сядь. — Он стоит уже почти два часа, так что… — Грейнджер… — …действительно стоит сесть… Он схватил ее за ногу чуть выше колена, и ей пришлось подавить смешок — стало щекотно. Малфой смотрел на нее, а она молчала, сверля его взглядом в ответ. — Не ставь меня в неудобное положение, — прорычал он. — В неудобное положение? Тебя? — она попыталась его обойти, но он еще сильнее впился ей в ногу. — Ты устраиваешь истерику, как ребенок. Сядь и веди себя нормально. Злишься? А я в бешенстве. Повзрослей уже. Гермиона презрительно ухмыльнулась, вцепилась в его запястье и попыталась освободиться из захвата. — Малфой, не трогай меня. — Хм-м-м. Обычно ты на это не жалуешься. Она ошеломленно уставилась на него, на его губах играла прежняя знакомая усмешка. Гермиона приоткрыла рот от потрясения. От того, что он упомянул об этом и вот так использовал против нее. — Пошел ты к черту! — выдохнула она, толкнула его в плечо, ударила по голени, стукнула по руке и сбросила его ладонь со своей ноги. Малфой попытался схватить ее, но Гермиона метнулась в сторону и двинулась в заднюю часть салона, протискиваясь мимо людей. Учитывая движение автобуса, ее собственную неуклюжесть и то, что Гермиона не слишком обращала внимание на окружающих, спотыкалась она постоянно. Хорошо, что вокруг было много народу, — это уберегло ее от падения. В самом конце автобуса в грязной от пота рубашке стоял человек с гадливым выражением на лице. Все вокруг отстранились, и Гермиона смогла учуять исходившую от него вонь еще прежде, чем разглядела его за спинами других попутчиков. Она бы предпочла и вовсе не смотреть в ту сторону, но честно говоря, повернуться спиной не решилась. Поэтому вцепилась в поручень, пытаясь как можно небрежнее сморщить нос, и уставилась в заднее стекло. Неприятный пассажир сверлил ее взглядом, отчего по коже пробирал мороз. Малфоя она почувствовала еще до того, как он приблизился. И очень удивилась, что смогла не только что-то унюхать, но и идентифицировать его запах. Но ей нравился аромат мыла в их хостеле, а он все еще пах им. Малфой ничего не сказал, но встал так близко, что Гермиона могла поклясться: стоит ей качнуться назад, и она коснется его рубашки. Он был горячим, от него исходило больше тепла, чем ей сейчас хотелось… В особенности от него. Было бы хуже, окажись это незнакомец, но ведь она все еще злилась на Малфоя и с трудом удержалась от того, чтобы не наступить каблуком ему на ногу. Он стоял с ней рядом, и когда автобус остановился, его рука скользнула на поручень, задев ее ладонь. Он отдернул пальцы раньше, чем Гермиона возмутилась, но она все равно покачала головой и отстранилась, демонстрируя свое отношение. Странный вонючий пассажир несколько секунд смотрел на Малфоя, и когда тот отвернулся, тоже отвел взгляд. Глаза в пол, пот, стекающий по его лицу, и запах, отравляющий воздух.