Уголёк

      «Шлёп-шлёп. Шлёп-шлёп. Чавк-чавк-чавк» — Антон отстранённо отметил, как изменился звук его шагов, когда вода всё-таки проникла в старые тряпичные ботинки. Преодолеть бесконечную лужу, разверзнувшуюся на его пути, не погрузившись по щиколотку в грязь, перемешанную с подтаявшим снегом, не представлялось возможным, и теперь ступням приходилось терпеть хлюпающую влагу. Первоначальная эйфория первых дней на воле выветрилась без следа, и сейчас даже такая маленькая неприятность расстроила Антона так сильно, что защипало в глазах, грозясь пролиться сиюминутными беспомощными слезами. Впрочем, «маленькой неприятностью» промокшие ноги могут показаться только среднестатистическому обывателю. Легко рассуждать об этом, когда спешишь домой, где тебя ждёт горячий душ, шерстяные носки и микстура от кашля «на всякий случай». Антона же ничто и никто не ждал, и сменных носков у него не было, и даже вопрос о том, удастся ли ему перехватить что-нибудь поесть в ближайшие пару дней оставался открытым. Промокшая обувь виделась ему едва ли не концом жизни, что, впрочем, не лишено смысла, если попробовать заглянуть хоть немного наперёд.       Измученный за последние два года организм Антона весьма требовательно относился к условиям своего содержания и при малейшем намёке на непочтительное отношение к своему состоянию безбожно бастовал. Антон наведывался в санчасть едва ли не чаще, чем в столовую, хоть и толку от этого почти не было — кому вообще есть дело до простуды какого-то опущенника? Чаще его разворачивали обратно, заявляя, что ниже тридцати девяти и трёх — не такая и высокая температура. Но Антону повезло — именно в то время, когда его здоровье начало конкретно сбоить, каким-то высшим провидением в их дыру занесло Ирочку — молодую, не закостеневшую ещё медсестричку-практикантку. Ира, по неизвестным причинам, проявляла какое-то нездоровое милосердие к самой никчёмной касте тюремного строя. Это и сыграло Антону на руку. Он частенько ошивался возле больнички, в надежде, что Ире удастся украдкой сунуть ему таблетку аспирина. Благодаря ей только и выжил, наверное. Обидно, всё-таки, было бы сдохнуть, зная, что долгожданная свобода так близко… Да Антон часы отсчитывал! Ну, когда не валялся в беспамятстве от постоянной усталости и болезней, конечно.       В общем, «в мир» Антон вышел слишком худым и ослабшим, но, как ни крути, здоровым. И вот теперь, из-за такой нелепости! Антон уверен, что уже через несколько часов его настигнет очередная лихорадка, он потеряет способность соображать и передвигаться, и если до этого момента он не присмотрит сухое местечко, то свалится в снег под ближайшим забором, да там и загнётся. И никто ему не поможет. Люди не жалеют бомжей, и не помогают им, а в том, что Антон выглядит, как бомж, сомневаться не приходилось. Впрочем, узнай кто-то, что перед ним не просто бомж, а откинувшийся зэк с перспективой сокращения до бомжа, у этого кого-то вряд ли прибавилось бы энтузиазма.       Антон судорожно соображал, куда же ему теперь податься. Если учесть, что с вокзала его уже прогнали, вариантов оставалось не так много. Разве что проскользнуть в какой-нибудь тёплый подъезд, если повезёт — с незакрытым подвалом или чердаком. Но сколько Антон ни тыкался в попадающиеся подходящие двери, постоянно нарывался либо на злобных консьержек, готовых разорвать его ещё на подходе к дому, либо на хитрые кодовые замки. Антон был в отчаянии. Он с ужасом чувствовал, что его начинает знобить. К очередной металлической двери с новомодным домофоном Антон обессиленно прислонился лбом и стоял, стоял, стоял…       — Ключ забыл?       Антон вздрогнул и испуганно отшатнулся, всматриваясь в источник шума. Рядом с ним стоял ребёнок, едва достававший ему до колена, и огромными любопытными глазами заглядывал Антону в лицо.       — Мгм, — растерявшись, мыкнул Антон. Он очень давно не общался с детьми, да и со взрослыми, впрочем, тоже не общался. Ну, так, чтобы по-нормальному. Разве то, как его шпыняли на зоне можно назвать разговором? Антону всё ещё сложно свыкнуться с мыслью, что с ним кто-то может вот так запросто заговорить, пусть даже этот кто-то такой маленький человек.       — Поня-я-ятно, — сочувственно протянул мальчик, но уходить не торопился, всё с тем же пытливым интересом разглядывая грязные джинсы и обтрёпанную куртку Антона. — А я постоянно теряю ключи. Папа злится, но я же не специально. Сегодня я опять их потерял, он мне отдал свои и даже не ругался. Он в школе почему-то никогда не ругается. Да и вообще почти редко ругаться стал, когда мы с мамой переехали. А ты запачкался, — безо всякого перехода закончил парнишка, обличительно ткнув пальцем в самое смачное мокрое пятно на коленке. Антон пожал плечами и засобирался. Приятно, конечно, что хоть кому-то нет дела до того, кто он и как выглядит, но когда мальчик заговорил об отце, Антону стало не по себе. Если сейчас откуда-нибудь из-за угла нагрянет бдительный папаша, Антону может серьёзно не поздоровиться. Как будто кто-то станет разбираться, что малой сам к нему прилип, и у Антона в мыслях не было никаких таких намерений. Его вид говорит сам за себя. А если ещё и о его тюремном прошлом узнают — точно упекут обратно и разрешения не спросят. А ещё один срок, Антон уверен, он не выдержит. Тем более с такой статьёй. С педофилами там разговор короткий. — Куда ты, а? Тебе же домой надо. Пойдём, — Антон почувствовал, как его тянут за рукав и невольно поддался, шагнув вслед за ребёнком, деловито приложившим магнитный ключ к домофону и распахнувшим перед Антоном дверь. Мальчик ловко вбежал по ступеням и надавил на кнопку лифта, который тут же приглашающе открылся. — Идешь? Нет? Ну ладно, тогда пока. Надеюсь, ещё увидимся, ты прикольный.       Антон ещё несколько секунд ошарашенно моргал, замерев перед створками закрытого лифта. Во-первых он пребывал в лёгком шоке от того, что его посчитали «прикольным» в то время, как он не сказал ни слова, а, во-вторых, до сих пор не верилось, что всё сложилось для него так удачно. Всё таки он чертовски везучий сукин сын. В помещении тепло, вокруг витает едва ощутимый запах пыли, но это даже приятно. А ещё здесь совсем темно и если притулиться в пространстве под лестницей, вполне вероятно, его никто даже и не заметит и он сможет успешно переждать здесь критический период своей болезни и высушить ботинки. С такими оптимистичными мыслями Антон со всем возможным удобством устроился в закутке возле батареи и вдруг почувствовал необыкновенную слабость и ломоту в суставах. Как же он, оказывается, устал. Прислонив голову к стене и улыбнувшись жару, которым горячая труба согревала ему руки, Антон, незаметно для себя, задремал.